Владимир Гаков - Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности
Но что никак не могло удовлетворить меня в ответе Бенфорда — это его недоумение: нужно ли ломать себе голову над вопросом "зачем?". Цель подобного литературного эксперимента, его нравственная сверхзадача, его возможное воздействие на аудиторию — похоже, над всем этим мой собеседник если задумывался, то самую малость. Ведь интересно же, чего больше?
А между тем, задаваясь вопросом: "Что было бы с человеческой историей, если бы?.." — писатель разворачивает целый веер возможных продолжений. Просто забавная шутка, парадоксальный "перевертыш", эпатаж читающей публики (в духе, например, "черного юмора"), тенденциозная политическая пропаганда, философский анализ исторических закономерностей, мысленный эксперимент в области, менее всего допускающей какое бы то ни было экспериментирование, — в свершившейся истории.
Авторам научной фантастики не привыкать, они давно и решительно вторгаются в самые заповедные и недостижимые сферы. Да и оценивать результат лучше всего, исходя из поставленных задач (вышеперечисленных или каких-то иных), а не обсуждать правомерность самого объекта для эксперимента. Тем более ограничивать выбор, как говорят физики, "начальных условий" — на то она и фантастика, чтобы фантазировать.
Но остается вопрос: во имя чего? Вот об этом поговорим.
Начальные условия задаются просто: что было бы, если… Если бы Александр Македонский не умер столь внезапно в расцвете сил… Если бы шторм не развеял по морю испанскую Армаду… Если бы Гражданскую войну в США выиграли южане-конфедераты… Наконец, то единственное "если", которое нас в данный момент и волнует.
Жутко звучащее "если": вторая мировая война, выигранная фашистами.
Таких произведений написано много[90], но я остановлюсь лишь на некоторых. И подробнее всего — на одной книге.
Вероятно, это вообще одна из первых книг, где изображен мир после победы фашизма, и, по-видимому, самая яркая. Автор ее Джон Уолл скрылся под странно звучащим псевдонимом "Сарбан"; ни имени, ни фамилии, просто — Сарбан. И его досье я с удовольствием поместил бы в книге, но снова не удалось собрать никаких сведений, кроме того, что он — англичанин и опубликовал два сборника рассказов и роман "Звук охотничьего рога", вышедший в 1952 году.
Он один и остался в памяти критиков и читателей. Видимо, автор вложил в книгу всю душу.
Сюжет его несложен. Английский моряк-резервист, взятый в 1941 году в плен на Крите, при побеге из немецкого лагеря внезапно "проваливается" в альтернативное будущее: там войну выиграли немцы. Территория бывшей Англии превращена в гигантский охотничий заповедник, которым заправляет Главный лесничий рейха барон фон Хакельнберг. Под его опекой отдыхающие с континента приятно проводят время. Одетые в костюмы вагнеровских персонажей, новоявленные зигфриды и лоэнгрины устраивают пышные ночные охоты-оргии; бароном заботливо подготовлена и "дичь" — живые люди…
В отличие от Бестера Уолл-Сарбан рисует мир, где наука и техника не преданы окончательному забвению. В непролазной чаще скрыты хитроумные электронные приборы, в ходу все новейшие достижения медицины и фармакологии, а успехи генной инженерии позволили даже вывести новый тип полукошек-полуженщин — охота на них еще больше возбуждает гостей барона. Техника нужна, чтобы держать в повиновении целые народы, но она тщательно замаскирована, чтобы не вносить смуты в умы, с детства отравленные презрением к знанию и прогрессу.
Фантазировать особенно не пришлось. Несмотря на вызывающий антиинтеллектуализм нацистской идеологии, ученых — в прагматических целях — в "реальном" рейхе терпели. Правда, не выставляя напоказ, чтобы не вносить сумятицу в идеально организованную вакханалию обскурантизма и мистики[91]. От рядового бюргера до поры были скрыты полигоны в Пенемюнде, где лучшие инженерные умы, оставшиеся служить нацизму, работали над снарядами Фау. (Позже, конечно, геббельсовская пропаганда не жалела красок, расписывая на все лады "чудо-оружие", будто бы ниспосланное рейху свыше.)
Вот и в романе Сарбана наследники бюргеров рядятся в бутафорские доспехи и медвежьи шкуры вовсе не потому, что нет цивильных костюмов. Охотникам именно так хочется реализовать свои потаенные желания, выпустить на волю инстинкты — вполне в духе нацистской мифологии, проповедуемой их далеким предком в реальной истории.
"Это ужасное зрелище, — писал Томас Мани в 1943 году, — иррационализм, когда он становится популярен. Чувствуешь — быть беде, такой беде, к которой никак не может привести односторонняя переоценка разума. Он может быть смешон в своем оптимистическом педантизме и может быть посрамлен более глубокими силами жизни; но он не бросает вызова катастрофе. Это делает только посаженный на престол антиразум"[92].
В романе Сарбана цепко схвачено и вынесено на свет критического анализа то главное, что отличает фашизм от других — политически не менее реакционных — течений. Его поистине зоологическую ненависть к культуре, его принципиальную ставку на иррационализм и невежество.
Вот что говорит на сей счет история реальная.
Известно, что партия национал-социалистов в Германии состояла в немалой степени из необразованных обывателей, лавочников и люмпен-пролетариев. Не мудрено, что, дорвавшись до власти, они первым делом принялись напяливать на себя сверкающие доспехи героев северного мифоэпоса — невежество, возведенное на трон, стремится поскорее избавиться от комплекса культурной неполноценности.
В убогом сознании недоучек, словно в пестром калейдоскопе, смешались антропософия Рудольфа Штайнера (которого они, правда, из Германии изгнали, но идеи усвоили хорошо) и тибетская мистика, геополитика и бредовая космогоническая теория Вечного льда, звериный расизм и вполне житейская зависть к инородцам, вера в легедарную Атлантиду и шовинистическая "научная фантастика"[93]. А добавить сюда мистические идеи индуизма, перемешанные с северными "нордическими" мотивами, да интерпретированного в определенных целях Ницше, да перевранного Вагнера… Вся эта мешанина и составила ту эрзац-культуру, которая сопровождала фашизм в его последующих социальных перевоплощениях.
Извращенное самосознание озлобленной посредственности — вот куда завели грезы о сверхчеловеке, превратившиеся в манию.
И сколько раз еще человечество сталкивалось с этим жутким букетом расхожих идеек. Ведь нынешний, много раз менявший обличье фашизм тоже, как заведенный уповает на милый его сердцу иррационализм — иначе не может. Ставка сделана на прошлое, на культ героических предков и зов крови; фашизм постоянно взывает к теням древних героев и мистифицирует последователей, увлекая их назад — в леса, к первобытной дикости разыгравшегося инстинкта. Подальше от ненавистных "химер XX века": объективного знания, многонациональной человеческой культуры, гуманизма и прогресса.
Сегодня нам пришлось все это хорошо изучить и расставить по полочкам. Во времена Сарбана помогала лишь интуиция художника. Писатель не анализировал социальное явление, но ему повезло: он отыскал на редкость удачный образ-символ. Ночной лес, призывный звук рога и высвеченные отблесками факелов инфернальные чудовища — разодетые в древние доспехи и шкуры "штурмовики", охотящиеся на людей.
Мне кажется, что он сам содрогнулся от посетивших его видений. Оттого и портрет Фашиста Торжествующего, правящего бал на головешках цивилизации, вышел столь страшным.
К счастью, роман не постигла участь многих произведений, о которых шла (и еще пойдет) речь: книгу переиздали, и если не лавину, то устойчивый поток подражаний она вызвала. Но даже наиболее известные из них — рассказы соотечественников Сарбана: Хилари Бейли ("Падение Френчи Штайнера", 1964) и Кита Робертса ("Weinachtabend", 1972) — несравнимы по силе со "Звуком охотничьего рога". Авторам этих произведений, как выразился Грегори Бенфорд, "просто интересно". У Сарбана другое: страсть, неподдельный ужас, сдавленный крик-предупреждение, обращенный к тем, кто держит в руках его книгу.
Совсем недавно я случайно натолкнулся на строки, которые как бы специально написаны для эпиграфа к роману:
"В 1940 году вот так же возмутительно уверенно, нагло жили за ла-маншской водой английские села и города. Не знали джентльмены, что на другом берегу уже собраны нетерпеливые айнзацкоманды остроумного Штреккенбаха, бригадефюрера СС. По вечерам за чашкой английского пунша (влияние близких островов) Штреккенбах любил весело помечтать, как удивятся англосаксы, когда с ними обойдутся без церемоний — как с обыкновенными туземцами. Не хотите ли, сэры, прогуляться на континент — все, все до одного! — там приготовлены для вас аккуратные жилища. Леди могут задержаться на островах, скучно им не будет — мужчины фюрера самоотверженно позаботятся об оздоровлении англосаксонской крови. Бригадефюрер намекал, что действительно имеется проект всех мужчин убрать с острова. В лагеря! К черту! У айнзацкоманд не было еще того опыта, с каким они вернутся на берега Ла-Манша"[94].
