Павел Стеллиферовский - "Чего изволите?" или Похождения литературного негодяя
И так всё — честно и принципиально, к полному удовольствию либеральной публики и к великой радости Алексея Степаныча за своего способного тезку. Недаром же он на прощанье пожелал другу-редактору: «Коли газета твоя "Чего изволите?” называется, так ты уж тово… так эту линию и веди!» Да, умудренный почитатель умеренности и аккуратности понял, что эдакое вольнодумство благонамеренности не противоречит, ибо особый склад имеет — молчалинский.
Великое множество умеренно-аккуратных и благопристойно-благонамеренных лиц вписано беспощадной кистью Салтыкова-Щедрина в групповой портрет молчалинского клана. О некоторых мы еще поговорим. Каждое из них отвратительно, собранные же вместе они производят гнетущее, мертвящее впечатление. Но главное — и писатель ставит точный диагноз явлению — все-таки в другом. Если бы под руками у злодеев рода человеческого типа Угрюм-Бурчеева (этот ряд нетрудно продолжить именами литературными и реальными) «не существовало бесчисленных легионов Молчалиных», их злодейство лишилось бы питательной почвы и не смогло развиться до тех фантастических размеров, когда вокруг гибнет все живое.
Безучастные ко всему на свете, кроме своего душного мирка, Молчалины слепо проходят мимо человеческих страданий, слепо исполняют чужую волю, слепо, не рассуждая, не чувствуя и не думая, казнят и милуют, если это угодно хозяину. Они не подадут голоса в защиту правого, но оказавшегося в меньшинстве; не станут проверять здравым смыслом безумный приказ начальственного прохвоста; с готовностью осудят то, что угрожает незыблемости официально утвержденных устоев. А коли так — их телами и душами можно произвольно манипулировать: за всё проголосуют и всё одобрят. Получив же за беспорочную службу свой кусок пирога и тарелку жирных щей, дружно лизнут руку дающего и тихо отчеканят: «Чего еще изволите?» И вновь те изволят — и вновь эти с радостью и безразличием одобряют.
Именно об этом пропел свой «Старательский вальсок» наш современник А. Галич: «Сколько раз мы молчали по-разному, Но не против, конечно, а за!» И не зря: «А молчальники вышли в начальники, Потому что молчание — золото…»
Не бойся друзей, говорил один мудрый человек: в худшем случае они могут предать тебя. Не бойся врагов: в худшем случае они могут убить тебя. Бойся равнодушных: это с их молчаливого согласия совершаются все предательства и убийства на Земле. Бойтесь Молчалиных!
НАПЕРЕГОНКИ С ПРОГРЕССОМ
Всегда и везде Тарелкин был впереди. Едва заслышит он, бывало, шум, совершающегося преобразования или треск от ломки совершенствования, как он уже гут и кричит: вперед!!… Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда обяьяили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади!
А. Н. Сухово-КобылинМолчалинский либерализм — не единственное отступление от стародавних традиций нашего замечательного семейства. Со временем многие его члены, почувствовав себя, как позднее. Невзоров-Ибикус, «королями жизни», не захотели больше оставаться на служебных ролях. Зачем, решили они, собирать остатки с общественного стола, если можно, «замечательным чутьем» уловив ход событий, сесть за него пораньше? Разве они хуже прочих? Талантами — «умеренностью и аккуратностью» — Бог не обидел. Здравомыслием — «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь» — не обделены. Чувством реальности — «Ведь надобно зависеть от других» — тоже. Да и маленькое, но жгучее желание «и награжденья брать, и весело пожить» было тут не на последнем месте. Вот и появились на свет приспособленцы-прогрессисты, придавшие особый колорит лику классического хамелеона. Эта ветвь рода оказалась весьма продуктивной и особенно преуспевала в эпохи крупных социально-политических перемен. Потому-то сейчас, в разгар перестройки, нам нельзя обойти эту ветвь вниманием.
В числе первых прогрессистов был Кандид Касторович Тарелкин — персонаж, к сожалению, подзабытых ныне пьес А. В. Сухово-Кобылина «Дело» (1861) и «Смерть Тарелкина» (1868). Судьба его сложилась драматично. Когда-то Тарелкин преуспевал. Вместе со своим начальником Варравиным он входил, по определению автора, в «Силы» чиновничьего мира. Выше находились только «Начальства», ниже — «Подчиненности». У подножья этой бюрократической пирамиды стояли всякие «Ничтожества, или Частные лица», которых беззастенчиво обирали и оскорбляли. Тарелкин считался счастливчиком. Вот как отзывались о нем «Подчиненности»:
«Омега. Да! Расцвел, как маков цвет! Вот: ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил.
Шерц. В коллежские советники шаркнул.
Шмерц. Двойной оклад взял.
Омега. Чем вышел, это удивление.
Чибисов. В рубашке родился, господа.
Омега. Стало, по пословице: не родись умен, а родись счастлив.
Шило. Это глупая пословица — по-моему, это по стороне бывает. Вы заметьте: вот в Англии говорится: не родись умен, а родись купец; в Италии: не родись умен, а родись певец; во Франции: не родись умен, а родись боец…
Шмерц. А у нас?
Шило. А у нас? Сами видите (указывает на дверь, где Тарелкин): не родись умен, а родись подлец».
Как-то раз Варравин с Тарелкиным виртуозно провернули одно дельце: разорили и унизили непрактичную, но честную семью Муромских, которая ранее стала жертвой жениха-афериста Кречинского, о чем драматург рассказал в пьесе «Свадьба Кречинского» (1854), открывшей его знаменитую трилогию. Тарелкин, естественно, надеялся на солидный куш. Ведь всю подготовку «дела», всю черновую работу провел именно он. Даже в семью Муромских зачастил, всё обещал миром уладить неприятности, за дочерью ухаживал — словом, почти стал своим человеком (вспомните Молчалина, Чичикова, Глумова, уже прошедших этот накатанный путь!). Но, как обычно, вызнав и выведав что надо, использовал обстоятельства против доверчивых людей. А чего стесняться? Тарелкин, как и его высокое и низкое окружение, видел в «Ничтожествах, или Частных лицах» только источник собственного благополучия, считая, что они нужны лишь для того, чтобы блаженствовали «Силы».
Но коса нашла на камень. Варравин оказался похитрее и понаглее своего подчиненного. Не желая делиться, он взял деньги просителей себе, а Тарелкин остался ни с чем. И пошел на отчаянный шаг: выкрал у начальника компрометирующие бумаги и стал его шантажировать. Схватка разгорелась смертельная — ее перипетии как раз и стали канвой пьесы «Смерть Тарелкина». Как видно уже из названия, в неравной борьбе Кандид Касторович проиграл — не оценил он вполне того, с кем имел дело, не рассчитал свои силы: «Ну что делать; не удалось — ну ваша взяла…»
Правда, тут же, оставаясь верным природе, Тарелкин попытался вписаться в новую ситуацию и обратился к почтенной публике с замечательным предложением: «Господа, вам не надо ли управляющего имением?.. Имею вот аттестаты (показывает аттестаты); об опытности и говорить нечего: прошел огнь и воду! Насчет честности — сами видели: за правду страдал!.. Удостоверение могу представить от любого общества сельского празднословия… Но особенное чувствую влечение заняться винокуренной операцией — это уж просто натура говорит… Плодопеременные вам севообороты заведу, и с каким угодно удобрением… всё могу!.. Одно слово, введу вам прогресс… так обделаю, что только ахать будете… Право, подумайте… Харррроший случай!..»
Слышавший этот монолог Варравин не выдержал и несколько подпортил репутацию будущему управляющему: «Я тебе говорю: ступай прямо в пекло; там тебе не откажут — примут!..» Но чего не скажешь с досады: ведь дело принимало опасный оборот. Теперь же, одолев супротивника, он прощает его и перед расставанием даже слегка облагодетельствует. А как иначе? Ведь родня, хотя и стоит на другой — низшей! — ступени лестницы, ведущей к вершинам.
Вспомним: у Тарелкина не было «ни состояния, ни родства, а каково: Станислава хватил». Так же, много раньше, начинал и Варравин: «Состояние?! — А что, вы как думаете, оно мне даром пришло — а? Потом да кровью пришло оно ко мне! Голого взял меня Антон Трофимыч Крек, да и мял… и долго мял, пусто ему будь. Испил я из рук его чашу горечи; все терпел, ничем не брезговал; в чулане жил, трубки набивал, бегал в лавочку — да!» В авторских пояснениях к пьесе «Дело» слова Варравина получают полное подтверждение: «Правитель дел и рабочее колесо какого ни есть ведомства, действительный статский советник, при звезде. Природа при рождении одарила его кувшинным рылом. Судьба выкормила ржаным хлебом; остальное приобрел сам».
В биографиях обоих мы без труда найдем целые главы, близкие и Молчалину, и Чичикову, и особенно щедринским представителям молчалинского клана, теоретически, так сказать, обосновавшим свою практическую философию. Все они, следуя семейной формуле, шли по жизни одним путем, но — что делать! — кто-то всегда оказывался удачливее, изворотливее, подлее. В этом случае первым стал Варравин: лучший кусок пирога достался ему…
