Валентин Дмитриев - ПО СТРАНЕ ЛИТЕРАТУРИИ
Так назывались в николаевские времена полицейские нижние чины, жившие в крохотных отапливаемых будках и надзиравшие за порядком на улицах и площадях.
Пьянство, взяточничество и рукоприкладство московских будочников были притчей во языцех. Впоследствии эти будки были снесены, а полицейские, в чьи обязанности входило дежурство на улицах, получили наименование городовых, снискавшее не менее печальную известность.
Свое имя на обложке Проташинский заменил шутливым псевдонимом «Елистрат Фитюлькин» и рискнул в 1832 году представить свое сочинение в цензуру. Предвидя возможный запрет, он начал книжку с обращения в шутливой форме: «Цензурушка, голубушка, нельзя ли пропустить?»
Предисловие заменял диалог автора и читательницы.
Последняя спрашивала: «Не стыдно ли вам было написать такую гадость? Неужели вы только и нашли в полицейских достойного описания, что одну их склонность к развеселительным напиткам?» Автор отвечал, что у него были самые лучшие намерения: он-де только стремился «доказать, что противу благоустроенной Полиции и нечистые духи устоять не могут». В качестве другой причины, побудившей его написать эту «поучительную балладу» он выставлял свою нужду. В ответ на предупреждение, что балладу разбранят все журналы, автор пригрозил написать «Двенадцать спящих журналистов», и они у меня выйдут еще хуже будочников».
При переиздании книжки в 1862 и 1909 годах и этот диалог, и обращение к цензуре были сняты; псевдоним «Елистрат Фитюлькин» заменен на «К. Ф.»
Действие происходит в Москве, а героем баллады является трубочист Фаддей, который, подобно герою Жуковского, продал свою душу черту Асмодею за то, чтобы стать богачом и красавцем; потом продал ему и души своих 12 сыновей, чтобы получить отсрочку. Но большая часть баллады посвящена московским «подьячим-крючкам», т. е. чиновникам и полицейским, которые озлобились на Фаддея за то, что тот не давал им взяток и не угощал обедами. Но потом Фаддей образумился, стал их задабривать и с их помощью, когда Асмодей пришел за его душою, отбился и от него, и от самого Сатаны.
Полицейские восклицают:
Никак его не отдадим!
Когда нам с ним проститься —
То где ж тогда мы поедим
И где нам так напиться?
Сверх ожиданий, цензор отнесся к поэме снисходительно и, не усмотрев в ней ничего, кроме шутки, поставил гриф: «Печатать разрешается». Этим цензором был С. Т. Аксаков, будущий автор книг, вошедших в золотой фонд русской классики. «Двенадцать спящих будочников» были напечатаны в типографии Московского университета и поступили в продажу.
Но вскоре обер-полицеймейстер Муханов подал рапорт на имя генерал-губернатора князя Голицына, где было сказано: «Цель как сочинителя, так и г. цензора — очернить полицию в глазах непонимающей черни и поселить, может быть, чувство пренебрежения, а потом и неповиновения, вредное во всяком случае».
Дело дошло до царя. Николай I, как сообщил шеф жандармов граф Бенкендорф министру народного просвещения князю Ливену, «прочитав сию книжку, изволил найти, что она заключает в себе описания действий московской полиции в самых дерзких и неприличных выражениях; что, будучи написана самым простонародным, площадным языком, она приноровлена к грубым понятиям низшего класса людей, из чего обнаруживается цель распространить ее чтение в простом народе и внушить ему неуважение к полиции. Наконец, предисловие сей книги, равно как и следующее за оным обращение к цензуре, писаны с явным нарушением всякого приличия и благопристойности».
Продажа книжки была запрещена, а разрешивший ее к печати цензор Аксаков был по распоряжению царя уволен со службы «как вовсе не имеющий для звания сего способностей».
ДИСПУТ О ЦАРЕ ГОРОХЕ
«Давно, когда царь Горох с грибами воевал» — такое присловье для обозначения стародавних времен записал В. И. Даль в своем «Толковом словаре живого великорусского языка». М. Е. Салтыков-Щедрин пишет о «лизоблюдах, которые еще при царе Горохе тарелки лизали».
При царе Горохе — т. е. очень давно, в незапамятные времена — объясняет и современный «Словарь русского литературного языка».
Эта шутливая поговорка легла в основу любопытной книжки под названием: «Подарок ученым на 1834 год.
О царе Горохе: когда царствовал государь царь Горох, где он царствовал, и как государь царь Горох перешел в преданиях народов до отдаленного потомства».
Это сатира на профессоров Московского университета 1830-х годов. Под видом «Протокола чрезвычайного заседания Философов, Историков и Естетиков» с серьезнейшим видом изложены смехотворные рассуждения десяти членов ученого совета на смехотворную же тему.
Ораторы обозначены буквами греческого алфавита, под которыми автор вывел М. Каченовского, Ф. Булгарина, О. Сенковского, М. Павлова, Н. Надеждина, П. Вяземского, Н. Полевого, М. Погодина и других, искусно пародируя свойственный каждому из них слог.
Некоторые из этих профессоров придерживались реакционного направления в науке и литературе, чурались как огня, всего нового и не пользовались симпатиями студентов. Отвлеченные разглагольствования одних, плохой русский язык других, педантизм и напыщенное пустословие третьих — ничто не ускользнуло от наблюдательного и насмешливого составителя «Протокола».
Например, Каченовский (на которого Пушкин написал несколько убийственных эпиграмм) изрекает здесь такие благоглупости: «Если царь Горох царствовал, то в Англии. Не однозначно ли слово «горох» с английским «грог» или с немецким «гросс»? Царь Горох столь же достоверен, как и царица Чечевица».
А вот глубокомысленное рассуждение профессора физики Павлова. «Атомистики предполагают всю вселенную в виде шариков; совершенно ложно! Сии шарики есть горох в объективности или в осуществлении. Итак, «царь Горох» есть понятие атомистическое. Но атомистический царь Горох по динамической системе совершенно невозможен и должен преобразоваться в царь Боб или царь Стручок».
Некоторые из выступавших на ученом совете использовали тему как удобный предлог для похвальбы и выпячивания своих заслуг. «Занимаясь историей, преимущественно русской, смеем ласкать себя, что заслуживаем внимания публики!» — восклицает Булгарин. А Полевой хвастается: «Я знаю Русь, и Русь знает меня!
<...> Отсылаю к моим созданиям, в них дышит народность русская. И кто же творец сих созданий? Я, ничему и нигде не учившийся!»
Давыдов утверждает: «Я все знаю, все постиг, все объял!» А Вяземский: «Я до сих пор много, очень много писал, но ничего не написал».
Надеждин в витиеватой речи умудрился полностью обойти тему и говорить не о царе Горохе, а о «взаимопроникновении духовного и вещественного». Славянофил Погодин воспользовался удобным случаем, чтобы заявить: «Мы, русские, всю Европу можем обстроить, отопить, завалить своим лесом, своим хлебом».
В речи Сенковского предлагается рассматривать царя Гороха «по воззрению вверх ногами» (намек на выпущенные Сенковским «Фантастические путешествия барона Брамбеуса», герой которых попал в подземный мир, где все ходили вниз головой).
В конце протокола секретарь сообщает, что когда члены ученого совета высказали свои мнения, «поднялись крик, гам, безалаберщина, стукотня. <...> Не расслышишь начало, середину, конец доводов и следствий».
Из-за этого резолюция осталась непринятой, а протокол был «в силу публицитета» (т. е. гласности) напечатан «на оберточной, как водится, бумаге, разослан по всем Академиям и расхвален во всех журналах».
«Подарок ученым» был разрешен к печати цензором И. М. Снегиревым, профессором латинской словесности этого же университета, и напечатан в университетской типографии, без указания имени автора. Им был, по-видимому, студент того же университета А. Д. Закревский.
И. А. Гончаров пишет в воспоминаниях о своих студенческих годах:
«Некто студент 3. написал какую-то брошюру о царе Горохе. <...> Помню, что там изображались в карикатуре некоторые профессора университета, <...> описывалась их наружность, манера читать. Снегирев был цензором и пропустил брошюру, зная, конечно, очень хорошо, в чем дело, и заранее наслаждаясь про себя эффектом брошюры. Она действительно произвела эффект и смех, ходила по рукам. Профессора вознегодовали. Потерпел не автор-шалун, а цензор: с ним не говорили, отворачивались от него... Мы видели все это и наслаждались профессорскою комедиею».
По другим данным, автором «Подарка ученым» был товарищ Закревского по университету Кастор Лебедев (1812—1876). Об этом говорится в посвященной ему статье «Русского биографического словаря» (1914). Однако это маловероятно, так как Лебедев был студентом Московского университета лишь до 1832 года, а затем его сослали в Пензу под секретный надзор полиции за участие в одном революционном кружке; брошюра же о царе Горохе вышла в 1834 году.
