Михаил Андреев - Метасюжет в театре Островского
Обзор книги Михаил Андреев - Метасюжет в театре Островского
М. Л. Андреев
Метасюжет в театре Островского
Однообразен или разнообразен театр Островского? Поначалу сам этот вопрос представляется нелепым и ответ очевидным: казалось бы, одним из наиболее ярких отличительных признаков этого театра является огромное разнообразие художественных форм. Но так обстоит дело лишь в первом приближении. При более внимательном анализе оказывается, что всё это разнообразие основано на эксплуатации одной и той же, всегда в принципе равной себе, жанровой формы. При сплошном чтении Островского нельзя не обратить внимания на повторяемость, если не идентичность, некоторых ситуаций, сюжетных ходов, типов и амплуа. Более того: каким бы еретическим не представлялось на первый взгляд утверждение, что в театре Островского всё может быть сопоставлено (и в пределе уравнено) со всем, оно не далеко уклоняется от истины.
Тут, разумеется, необходимы некоторые оговорки. Под общее уравнение не подходят ни исторические хроники, ни исторические комедии, ни «Снегурочка» — по слишком понятным причинам (это, действительно, другие, хотя и разные жанры). Не подходят или не полностью подходят и ранние драматические эскизы, почти скетчи («Семейная картина», «Утро молодого человека», «Неожиданный случай») — по причине иной, но также вполне очевидной (искомая формула в них просто еще не выработалась). Остается, впрочем, не так мало: около сорока пьес.
Общеизвестно, что тематика всех пьес Островского (за исключением исторических хроник) (строго держится семейно–бытовой сферы. Редукция, на которую мы решаемся и которая, разумеется, уничтожает всё своеобразие театра Островского (состоящее именно в контрасте между традиционностью схемы и нетрадиционностью ее реализации), ограничивает это общее пространство сферой любовных коллизий. Никакой натяжки тут нет: во всех пьесах Островского эта тематика присутствует и во всех (с учетом указанных ограничений) она на переднем плане (за редчайшими исключениями, вроде «Леса», где главный герой причастен к любовному сюжету не в качестве прямого участника, а в качестве медиатора). Это единственная постоянная величина, к переменным относится всё остальное, как бы оно само по себе ни было важно: характеры действующих лиц, их социальное, имущественное, семейное положение, их взаимные отношения, мотивировки их действий (в том числе существенно причастные к развертыванию любовной коллизии), наличие или отсутствие персонажей сопровождения (прежде всего, родителей или лиц, перенимающих их авторитарные функции, а также различного рода медиаторов, в роли которых могут выступать свахи, слуги, квартирные хозяйки, стряпчие, актеры и пр.), не говоря уж о персонажах фона. При соблюдении этих условий можно говорить о всех пьесах Островского как об одной комедии.
Начнем с первой его полномасштабной драмы — «Свои люди — сочтемся!». Начинать с начала предпочтительнее хотя бы потому, что хронологический принцип позволяет избежать упрека в искусственности дальнейших классификаций, — в принципе же начинать можно откуда угодно. Итак, богатое купеческое семейство в поисках жениха для дочери, дочь мечтает о женихе «из благородных» (и таковой уже появляется где‑то за сценой), но тем временем в качестве «богатой невесты» становится предметом матримониальных планов со стороны отцовского приказчика, который, в итоге, овладевает не только дочерью хозяина, но и всем его состоянием. В дочке, которая поначалу шла на союз с низшим по положению, уступая отцовскому принуждению, он находит родственную душу, и последний акт являет нам картину счастливого брака, которую никак не омрачает пребывание отца новобрачной в долговой яме.
У «Бедной невесты» (мы продолжаем следовать хронологии творчества) с предыдущей пьесой, казалось бы, очень мало общего, и операцию по их приведению к общему знаменателю трудно сколько‑нибудь убедительно обосновать. Это вполне объяснимо: во–первых, двух фраз всегда мало для реконструкции всей грамматической системы, а во–вторых, в начале своего творческого пути Островский, действительно, дает несколько довольно далеко отстоящих друг от друга вариантов «метасюжета», связанных либо отношением дополнительности, либо поставленных в прямую оппозицию («богатая/бедная невеста»). Всё это, однако, не отменяет наличия общего схематизма. В «Бедной невесте» меняется социальная среда (вместо купеческой — чиновничья), меняются характеры, амплуа, мотивировки, отношения. Невеста из «богатой» становится «бедной», но понижению ее имущественного уровня сопутствует повышение уровня культурного и нравственного (тогда как мать осталась на уровне бытового практицизма и культурной неразвитости). Ее возлюбленный, равный ей по положению и воспитанию (но не равный по нравственным качествам), являет собой тип легкомысленного и пустого молодого человека (который Островский в дальнейшем будет всячески варьировать, но которому в первой пьесе никто не соответствует). Жених, которому Марья Андреевна дает согласие, уступая экономическим обстоятельствам и воле матери, ниже ее по развитию, но обеспечен материально (тип грубого и нечистого на руку чиновника). Перспектива, открываемая этим браком, — самая беспросветная.
«Не в свои сани не садись» — и вновь купеческое семейство (но на этот раз патриархально идеализированное). Дочь, как и в «Бедной невесте», увлечена недостойным предметом (здесь как бы, наконец, воплощается жених «из благородных», предмет мечтаний дочки из «Свои люди — сочтемся!» — тип разорившегося помещика, охотящегося за приданым). У Авдотьи Максимовны есть еще один поклонник, не встретивший с ее стороны взаимности, — молодой купец, равный ей состоянием, воспитанием и нравственными качествами. Он и принимает ее, отвергнутую «благородным женихом», и в нем она находит надежду воскреснуть в новой любви.
Можно уже сейчас отметить, что во всех трех случаях отсутствует взаимность любовных чувств, мотивом согласия на брак или стремления к нему является, как правило, принуждение или расчет. Кроме того, в большинстве случаев возможного жениха и возможную невесту что‑то разделяет, между ними есть некое неравенство — материальное, культурное, нравственное, даже сословное (в случае Вихорева из «Не в свои сани не садись»). Единственная пара, отмеченная полным равенством, — Бородкин и Авдотья Максимовна (из той же пьесы), что и открывает перспективу благополучной развязки.
«Бедность не порок» в отношении расстановки действующих лиц является почти дословной репликой первой пьесы: богатое купеческое семейство с дочкой на выданье; жених, выбранный отцом, соответствует своим «барским» обычаем «благородному» жениху (который в «Свои люди — сочтемся!» так и не появился на сцене), возлюбленный Любовь Гордеевны — приказчик ее отца, как Подхалюзин. Иначе говоря, перед нами точное воспроизведение схемы «богатой невесты» и разница в том, что при сохранении образовательных и имущественных признаков меняются нравственные характеристики героев: и Митя, и Любовь Гордеевна — чистые души, и их чувства друг к другу — взаимны (впервые у Островского). Следует отметить, что в досюжетном прошлом у Коршунова (жениха по принуждению) была история по типу «бедной невесты»: женитьба на красивой бесприданнице, которую он свел в могилу своей ревностью.
В момент кризиса Митя предлагал Любовь Гордеевне венчаться без согласия отца — один из вариантов развития событий по этому (отвергнутому Любовь Гордеевной) сценарию предлагает «народная драма» «Не так живи, как хочется»: брак по любви, но без родительского благословения в досюжетное время, быстрое охлаждение мужа, его увлеченность другим предметом, его моральное перерождение, приводящее его на грань преступления и гибели. Причиной семейной катастрофы является не материальное неравенство, разделявшее супругов в прошлом (вариант «бедной невесты»), а именно нарушение этических ограничений (брак без благословения), влекущее за собой очевидное возмездие. Вообще, как мы убедимся в дальнейшем, изображение у Островского послесвадебного периода любовных отношений всегда сопряжено с идеей возмездия (и так было уже в последнем акте «Свои люди — сочтемся!» — явной его жертвой оказывался Большов).
«В чужом пиру похмелье» — это снова один из вариантов «бедной невесты». С одной стороны — дочка учителя, с другой — купеческий сын, с одной стороны — культурное, с другой — имущественное превосходство. Различие с «архетипом» (т. е., собственно, с драмой «Бедная невеста») в том, что Лизавета Ивановна свободна в своем выборе, принуждение испытывает Андрей Титыч — сначала ему навязывают других невест, затем заставляют свататься к Лизавете Ивановне. Его тип (сын богатого купца, парень неплохой, но лишенный всякой самостоятельности) уже встречался у Островского на вторых ролях (например, Вася в «Не так живи, как хочется»), в дальнейшем он встретится неоднократно. Перспектива, намечаемая финалом, определенно пессимистическая — и в случае согласия (весьма сомнительного), и в случае несогласия Лизаветы Ивановны на брак. Барьер культурной несовместимости у Островского всегда много серьезнее неравенства имущественного.
