Александр Нилл - Саммерхилл — воспитание свободой
Евреев уничтожали люди, ненавидевшие себя. Это можно видеть и в сообществах цветных. Наполовину черный житель Южной Африки или наполовину желтый азиат будут гораздо нетерпимее к настоящим аборигенам, чем белые.
Когда вы принимаете сторону ребенка, не является ли это просто вашим способом завладеть ребенком?
Ну и что, если бы даже так и было? Если это помогает ребенку, какое значение имеют мои мотивы?
Я знаю восьмилетнюю девочку, которая заикается в присутствии матери. Почему?
Заикание очень часто является попыткой выиграть время, чтобы не выдать себя в речи. Когда я на лекции получаю трудный вопрос, я пытаюсь спрятать свое незнание или смущение, начиная с «эээ… нууу… мммм».
Ребенок, о котором идет речь, похоже, боится матери. Я подозреваю, что мать — моралистка. Однажды я обнаружил, что заикание маленького мальчика было связано с его попытками скрыть тот факт, что он только что мастурбировал. Он чувствовал свою вину в связи с этим. Понадобилось убедить его, что мастурбация не грех. Но вообще-то психология заикания почти неисследованная территория.
Может ли муж подвергать психоанализу свою жену или, наоборот, жена — мужа?
Родственники ни при каких условиях не должны когда-либо пытаться использовать психологию для общения друг с другом. Мне известны случаи, когда муж анализировал жену или жена анализировала мужа. Такой анализ всегда бывал неуспешен, а иногда и решительно вреден. Никакой родитель не смеет подвергать своего ребенка психоанализу, какова бы ни была школа анализа.
Почему так много взрослых выражает благодарность строгим учителям своего детства?
По большей части из самодовольства. Человек, который встает на собрании и говорит: «Меня били, когда я был ребенком, и это принесло мне чертову уйму пользы», на самом деле говорит: «Посмотрите на меня. Я добился успеха, несмотря на то — или даже благодаря тому — что в детстве меня били».
Раб в действительности не хочет свободы. Он не способен ценить свободу. Внешняя дисциплина делает людей рабами, неполноценными, мазохистами. Они целуют свои оковы.
Может ли обычный учитель проводить психоанализ?
Боюсь, что нет. Сначала ему следует пройти анализ самому, потому что, если его собственное бессознательное останется неизведанной территорией, он не сможет сколько-нибудь продвинуться в исследовании неизвестных уголков детской души.
Об учебе
Вы не одобряете ни латыни, ни математики. Как же, по-вашему, следует развивать детский ум?
Я не знаю, что такое «ум». Если специалисты в математике или в латыни имеют великие умы, то я никогда ничего об этом не слышал.
Не ваше ли неодобрительное отношение к изучению математики виновато в том, что саммерхиллские дети ее не изучают?
Я никогда не говорю с детьми о математике. Лично я так люблю математику, что часто решаю геометрические или алгебраические задачки просто ради удовольствия.
Мое обвинение против математики состоит в том, что этот предмет слишком абстрактен для детей. Чуть ли не каждый ребенок ненавидит математику. Любой мальчик понимает, что такое два яблока, однако немногие могут понять, что такое X яблок.
Более того, мои претензии к математике такие же, как к латинскому и греческому языкам. Какой смысл преподавать квадратные уравнения мальчикам, которые будут чинить машины или продавать чулки? Это — безумие.
Верите ли вы в домашние задания?
Я не верю даже в школьные уроки, разве что на них ходят исключительно по доброй воле. Обычай давать домашние задания отвратителен. Дети ненавидят домашние задания, и этого достаточно, чтобы их осудить.
Почему некоторые мальчики учатся только под страхом физической боли?
Я полагаю, что мог бы выучить наизусть Коран, если бы знал, что в противном случае меня выпорют. Одним из результатов, конечно, было бы то, что я навсегда возненавидел Коран, того, кто порет, и себя самого.
Что делать учительнице, если мальчик все время играет своим карандашом в то время, когда она ведет урок?
Карандаш — замена пениса. Мальчику запрещали играть со своим пенисом. Лечение: постарайтесь убедить родителей снять запрет на мастурбацию.
Педагогика Александра Нилла
Если бы самого Александра Нилла спросили, каковы корни его философии образования, он, вероятно, ответил бы насмешливо резкое, что-нибудь вроде того, что он никогда не читал никаких философов и не считает, что это так уж необходимо для того, чтобы иметь собственную философию образования. Скорее всего, так оно и было — не читал и не считал. Нилл не был профессиональным философом, он хотел создать (и создал) школу, которая решительно противостояла (и до сих пор противостоит, теперь уже под руководством его дочери Зои) традиционной системе образования. Однако тем интереснее становится отыскать философскую традицию, в контекст которой адекватно, без насилия вписывалась бы позиция — философская, жизненная, педагогическая — этого единственного в своем роде автора и деятеля. Слово и дело у Александра Нилла почти неразделимы, но все же текст, слава богу, существует и сам по себе, его можно даже перевести на другой язык, над ним можно думать, извлекать из него уроки и искать исторические и философские соответствия. Вслушаемся еще раз — можно ли найти в истории философии аналог этой совокупности идей и этому стилю высказываний:
Такой, какая она есть, нашу школу создала идея невмешательства в развитие ребенка и отказ от давления на него…
Любовь и ненависть не противоположны друг другу. Противоположностью любви является безразличие.
Я полагаю, что ребенок внутренне мудр и реалистичен. Если его оставить в покое, оставить без всяких внушений со стороны взрослых, он сам разовьется настолько, насколько способен развиться.
Ненависть вскармливается ненавистью, а любовь — любовью.
Так вот, мы взялись создать школу, в которой у детей была бы свобода быть самими собой. Чтобы сделать это, мы должны были отказаться от всякой дисциплины, всякого управления, всякого внушения, всяких моральных поучений, всякого религиозного наставления…
…то, что исправляет и излечивает, — это любовь, приятие и свобода быть самим собой…
…свобода… высвобождает скрытое. Она, как дуновение свежего воздуха, проветривает душу, чтобы очистить ее от ненависти к себе и к другим.
И стиль, и идеи сначала вызывают в восприятии смутно знакомые (очень смутно) образы древних восточных книг, звучит в ушах что-то вроде «ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она» — это древняя Индия, Махабхарата, так сказал Кришна Арджуне перед тем, как тот принял решение не продолжать войну. Но потом воображение переваливает через Гималаи, мы попадаем в Древний Китай и тут-то находим удивительное соответствие не только идеям и стилю, но даже и тому общественному противостоянию, которое делало жизнь, мысль и деятельность Александра Нилла постоянной проповедью — он ведь, как и Альберт Швейцер, воистину сделал собственную жизнь аргументом своей философии. Мы имеем в виду проповедь ранних даосов и их противостояние с конфуцианцами, которые выражали философию тамошней официальной, традиционной системы, государственной вообще и образования в частности.
Даосы решительно отстаивали примат естественного, природного, натурального начала над культурным, которое у конфуцианцев означало этикет, ритуал, нормы приличного поведения. Даосы призывали к спонтанности, непосредственности, простоте, безыскусности, они отвергали насильственное окультуривание человека (но не саму культуру, разумеется). Для конфуцианцев природный человек — существо дикое, а культурные нормы как раз и необходимы для обуздания дикого природного начала. Сущность человека для конфуцианцев выражал принцип «вэнь» — человечность, гуманность. Но даосы тоже стремились не к дикости, просто для них природное начало как раз и заключало в себе универсальные законы Вселенной, оно было для них началом общекосмическим, существующим в том числе и в человеке, в самой глубине его человеческой сущности.
Наш выдающийся востоковед Николай Иосифович Конрад так писал об этом противостоянии: «Конфуций настаивал на том, что человек живет и действует в организованном коллективе — обществе, государстве. Эта организованность достигается подчинением каждого члена общества определенным правилам — нормам общественной жизни, выработанным самим человечеством в процессе развития цивилизации. Лao-цзы придерживался противоположной концепции: все бедствия человечества, все пороки — и личности, и общества — проистекают именно от этих самых правил. «Правила» есть насилие над человеческой личностью».
