Губина Всеволодовна - Кузя, Мишка, Верочка
Ванька успел встретиться с Анной еще два раза, побывал у них в гостях. В очередную субботу, когда она пришла забрать его на прогулку, мальчик категорически отказался выходить. Объяснять ничего не хотел. Анна ждала. Иван спустился, буркнул, что больше к ним не поедет. Анна чуть не плакала: «Почему ты так со мной поступаешь? Я ведь хотела, чтобы ты у нас жил, я готовила тебе вкусные салаты…»
Потом он все объяснил. Почему это подействовало на него именно так? Анна сказала: «Мы сейчас пойдем в церковь и поставим свечку за упокой души твоей мамы». «Она не имела права обсуждать мою маму, — плакал Ванька, — я не просил ее ставить свечки!»
«Да, я предложила ему зайти в церковь, — рассказывала Анна, — о маме не я первая заговорила, он сам в прошлый раз сказал: „Вот, у меня мама умерла“. Я хотела ему помочь, ведь у меня у самой — горе». Больше они не встречались.
Детдомовская жизнь шла своим чередом. Дети помладше находили свои семьи и переезжали из детского дома — домой. Их места занимали новенькие. Чаще — испуганные малыши. Реже — настороженные подростки.
«Тихий, вежливый, послушный ребенок» — как правило, докладывают воспитатели о вновь прибывших детях на консилиуме детского дома. Недельки две они «послушные». Пока испуг не пройдет. Пока не поняли, к лучшему или к худшему такая огромная перемена в их жизни. Потом, когда ребенок немного освоится на новом месте, попривыкнет, наступает «всплеск» — новый обитатель показывает себя во всей красе. Что ж, новая жизнь ставит новые задачи. Инстинктивно ребенок пытается определить «свою» территорию, иногда достаточно агрессивно отстаивая свои «права».
Идет демонстрация своей независимости. Порой — отчаянное оплакивание прошлого, потерь. Ребенок, попав в детский дом, теряет все — дом, близких, привычки, все, что было родным и понятным. И захлестывает ребенка порой безудержная фантазия на тему «Кто я?». «Может, меня просто потеряли родители — богатые, счастливые, молодые… Ищут меня, а я тут сижу, в проклятом детском доме». Трудно ребенку, горько и одиноко. И страшно показать, насколько одиноко, страшно забвение и бесправие. «Я человек, — как будто пытается крикнуть ребенок, заброшенный судьбой в казенный дом, — я вам всем еще покажу!» Потом ребенок успокаивается, жизнь входит в привычную колею. Потом все это повторится в семье — снова потеря привычного, и страх, и обещание новой жизни…
Алена малышей любила. Помогала воспитателям с новенькими, успокаивала их, как могла, играла с ними, возилась, когда было свободное время. А свободного времени было не так много, училась она изо всех сил. Ванька малышней особо не заморачивался, ну путается под ногами кто-то — и ладно. Новенький, «старенький», какая разница. Вот друг Тимур — это важно. Друг есть, значит, все хорошо. Все же знают, главное — чтобы тебя понимали…
Поток детей в детский дом втекал и вытекал. Семьи для детей находились быстро. В ту же дверь детского дома втекал поток взрослых — тех, кто хотел взять ребенка в свою семью. Юлия пришла за девочкой. «Девочка-школьница не старше десяти лет» — работающие женщины часто хотят взять из детского дома девочку младшего школьного возраста. Юлия работала, хорошо зарабатывала. Двадцать пять лет прожила в счастливом браке. Одно маленькое расхождение было между супругами, вполне обычное — она детей хотела, а он — нет. В конце концов Юлия решила, что дети для нее — главное. Они развелись. С мужем сохранились замечательные отношения, но всю ответственность за дальнейшие события Юлия взяла на себя.
Почему же Юлия решилась принять в семью не одну «девочку-школьницу», а сразу двоих, брата и сестру, да еще и гораздо старше того возраста, который запланировала? Вот такая она оказалась — решительная. Так бывает сплошь и рядом — мы не всегда знаем заранее, на что способны. Часто ошибаемся. И в ту, и в другую сторону… Ваня и Алена отправились жить к Юлии.
— У нас квартира такая — ну, роскошная квартира… — Ванька начал рассказ как бы нехотя, небрежно так, вальяжно. Правда, вальяжности ненадолго хватило, и он затараторил, торопясь рассказать о своей новой жизни: — Там дом такой, там мебель такая, а телевизор у нас — вот такой вот!
Приехав в детский дом теперь уже в гости, Иван не упустил случая поразить всех подробностями своей новой жизни. Недавние товарищи по комнате слушали с горящими глазами. Ваньку несло:
— У нас деньги валяются везде. Я брать могу — ну сколько хочу! — Заметив огонек недоверия в глазах слушателей, он немного сбился, поправился: — Ну, иногда могу… нет, ну не везде валяются… там место такое есть, где деньги лежат… я знаю.
В том, что Юлия — женщина здравомыслящая и деньги разбрасывать где попало не будет, мы были уверены. Да и на тренинге мы эту тему поднимаем, обсуждаем, как и что нужно изменить в быту, чтобы помочь ребенку понять, где проходит граница между своим и чужим. Как не спровоцировать подростка на противоправные действия тем, что ценности продолжают валяться где попало, ведь «неловко же» запереть ящик с золотыми цепочками.
Тем не менее с Юлией решили поговорить на эту тему. Она была разговору рада, так как, с одной стороны, понимала, что принять меры — необходимо. А с другой стороны — боялась детей задеть, обидеть, проявив недоверие. Успокоилась, поняв, что дети вовсе и не ждут «доверия» такого рода, а неубранные деньги воспринимают как разрешение их взять. Ну как в детском доме — что лежит в общей комнате, тем ведь каждый может попользоваться, правда?
Договорились с Юлией, что она пока не будет приглашать Ваниных друзей в гости. Поговорили о том, что, учитывая Ванину «дружелюбность», оставлять детей одних в квартире не нужно. Оказалось, что Юлия уже договорилась с одной женщиной. Та будет встречать детей из школы, помогать делать уроки. Юлия специально подчеркнула: «Эта женщина — очень деликатный человек, у детей не будет чувства, что за ними присматривают. А дальше — посмотрим».
Притирались друг к другу долго. Юлия иногда приходила к нам, рассказывала. Всякое бывало. И двери, захлопнутые с криком: «Не смей ко мне больше подходить!» — как с той, так и с другой стороны. И слезы, и ссоры, и просто — совместная жизнь. Ваня стал называть Юлию «мама». Алена так и продолжала называть «тетя Юля». Юлия говорила: «Я не обижаюсь на нее, что вы! Она помнит свою маму, продолжает ее любить». А что же Ваня — маму забыл, разлюбил? Нет, конечно. Кстати, наши дети часто называют «мамами» двух, а то и трех разных женщин — кровную маму, и ту, у которой пожил полгодика, и новую — все «мамы». Как-то так их души приспосабливаются…
Много в жизни этой семьи было разного. Интересного. Трогательного. Была семейная поездка в Тунис, когда повзрослевшая Алена, окруженная молодыми людьми — сыновьями Юлиных друзей, впервые почувствовала себя в центре внимания. И начала в ответ… хамить. Откровенно хамить и оскорблять мальчиков, которые пытались за ней ухаживать. Откуда-то из темных глубин ее души поднялось забытое «сильный — значит агрессивный». Юлия проявила такт и терпение. Друзья кряхтели, но тоже — проявляли… и помалкивали. Алене пришлось самой понять, что одной внешней привлекательности мало, чтобы нравиться. Если человека обижаешь — он уходит.
Впереди было много открытий. Театралка и большая любительница балета, Юлия долго и безуспешно пыталась затащить детей в театр. Дети стояли насмерть, проявляя неожиданное единодушие: «Мы этого не любим». Юлия не сдавалась. «Я смогла уговорить их пойти на „Спящую красавицу“. Я им сказала — это самый короткий балет, с самыми красивыми костюмами». Сходили. Молча пришли, молча ушли. Впечатлений — ноль. Ждала месяца два, пока Алена не обронила как бы между прочим: «Тетя Юля, что-то мы давно никуда не ходили…»
На каждый наш тренинг подготовки принимающих семей мы приглашаем «опытных патронатных воспитателей». Приглашали и Юлию. Кто-то задал ей вопрос: «Скажите, а вы их любите?» Юлия задумалась. Надолго. Потом сказала: «Я не знаю. Иногда кажется, что люблю. Иногда — что тяну тяжелую ношу. Я их взяла, потому что понимала — или я, или никто. Они были слишком большие, их было двое. Одно я могу сказать твердо — у этих детей есть только я. И я их никогда не брошу».
История 5
Здравствуй, сестра…
Они познакомились в нашем детском доме. Старшая сестра, Надя, 7 лет. Младшая сестра, Аня, 5 лет. Надя попала в детский дом прямиком из семьи — из неблагополучной, пьющей семьи. Аня всю жизнь прожила в казенных учреждениях, потому что мама пять лет назад оставила ее в роддоме. Почему оставила? Да так просто. Никаких особых причин не было. Но мама рассудила так — достаточно в семье одного ребенка. До Ани была еще одна дочка. Ту мама тоже где-то оставила.
Сначала к нам попала Надя, старшая. Заплаканный, злой ребенок, каждые пять минут она хваталась за телефонную трубку, пытаясь позвонить домой. Дома телефон не отвечал. Она пыталась звонить соседям. Соседский телефон тоже не отвечал. Она держала возле уха трубку, в которой длились гудки, и делала вид, что разговаривает. С кем? С кем-то… С кем-то, кому можно сказать: «Пусть мама меня заберет, мне очень плохо без мамы, я хочу домой».
