Дженнифер Сениор - Родительский парадокс
Майклу явно тяжело отстраниться от той ситуации. Он с трудом говорит об этом.
— Я не чувствовал себя частью всего происходящего, — говорит он. Лицо его мрачнеет, но потом он берет себя в руки. — Я не был частью их жизни.
Когда Карл злится на отца, пытается защититься или просто проявляет подростковую жестокость, он говорит: «Сара не хочет тебя видеть. Она тебя не любит».
— Когда он хочет сделать мне больно, — говорит Майкл, — то именно с этого и начинает.
Порой конфликты с сыном становятся просто невыносимыми.
— Это все равно, что поссориться с лучшим другом, который почему-то превратился в злодея, — говорит Майкл. — А потом сидишь и думаешь: то, что он сказал, правда? Или неправда?
И порой Майклу кажется, что сын говорит правду.
— Иногда я даже плачу из-за него, — признается Майкл.
Выводы
Средняя и младшая дочери Гейл очень общительны и спокойны. Им семнадцать и четырнадцать лет. Да, порой они становятся невыносимы, но в них явственно чувствуется любовь к маме. Утром они тихо сновали по кухне, без всяких жалоб и конфликтов выполняя свои утренние обязанности.
А еще у Гейл есть Мэй. Мэй сидела с нами на кухне. Мэй — очаровательная девушка, настоящая роза, как и ее сестры. Но атмосфера вокруг нее буквально вибрирует. Я чувствовала в ней определенную напряженность и беспокойство, словно она уже знает, как тяжела будет ожидающая ее дорога.
Честно говоря, мне всегда нравились такие девочки. Я всегда с симпатией отношусь в детям, которые заранее предчувствуют жизненные трудности. Я сама была такой.
— Я пойду?
Мэй поворачивается к маме спиной. Она, как и ее сестры, в майке. В носу у нее блестит сережка. Мама ее не отпускает.
Мэй всегда была другой. Гейл чувствовала ее тревожность еще в пять лет. В пятом классе, когда в школе начинают формироваться группировки, у Мэй произошел конфликт с лучшей подругой, дочерью Саманты, Каллиопой. И Гейл не удалось разрешить эту ситуацию.
— Мэй почувствовала, что Каллиопа злится на нее, но не понимала, за что, — вспоминает Гейл. — Она собиралась пойти к ней и спросить, что не так. Я посоветовала ей этого не делать.
Гейл явно переживает. Ей тяжело вспоминать страдания дочери и понимать, что тогда она предоставила Мэй самой себе.
В восьмом классе Мэй начала наносить себе порезы. Гейл не знала родителей, дети которых столкнулись с аналогичной проблемой. Но она слышала и даже читала об этом — она же была просвещенной мамой и жила в просвещенном обществе. И Гейл сделала, что смогла: она нашла дочери психотерапевта, с которым девочка могла поговорить, научилась слушать ее и когда это было допустимо, давать советы. Мэй явно почувствовала себя лучше.
Сегодня это очаровательная, очень вдумчивая девочка, которая уверенным шагом движется к престижному университету.
Но, глядя на Мэй, я очень точно понимала, что имел в виду Адам Филлипс, когда писал в книге «Равновесие» о том, что несправедливо требовать от ребенка счастья. Ожидания превращают детей в своеобразные «антидепрессанты» и делают родителей «более зависимыми от детей, чем детей зависимыми от родителей».
Кроме того, Мэй — прекрасный пример того, почему несправедливо требовать от родителей, чтобы их дети были счастливы. Это прекрасная цель — я и сама готова ее перед собой поставить, — но, как указывает доктор Спок, воспитание счастливых детей — цель слишком неопределенная в сравнении с более конкретными целями прошлого. Тогда родители стремились вырастить детей, конкурентоспособных в определенной рабочей сфере, и морально ответственных граждан, исполняющих все общественные обязательства.
Сегодня эти прошлые цели кажутся более конструктивными — и достижимыми. Не все дети вырастут счастливыми, какие бы титанические усилия ни прикладывали к этому родители. Все дети в той или иной степени несчастны, сколь бы теплая атмосфера ни царила в доме и сколь бы тщательно ни защищали их родители. В конце концов, у любых родительских усилий по защите своих детей от суровых и неприятных сторон жизни (с которыми подростки сталкиваются довольно регулярно) есть свои пределы.
«В процессе взросления, — пишет Филлипс, — жизнь преподносит ребенку массу сюрпризов. Взрослые стараются сделать так, чтобы сюрпризы эти не превратились в травмы. Но адекватный родитель всегда чувствует, что может защитить ребенка далеко не от всего. Он понимает, что запрограммировать жизнь можно лишь в малой степени».
Мэй до сих пор осознает собственную жизнь более остро, чем ее сверстники. Гейл, с ее среднезападным спокойствием и уверенностью, не винит себя в этом, как на ее месте сделали бы другие родители. Она сочувствует себе и понимает, что сделала для своей дочери все, что было в ее силах.
— Не то чтобы я чувствовала себя плохой мамой, — говорит она. — Я просто понимаю, что решить любые проблемы другого человека невозможно. Можно лишь помочь этому человеку в меру своих сил.
Но и это нелегко. Когда я спрашиваю, научилась ли Гейл справляться с проблемами своей не в меру тревожной дочери, она отвечает, не задумываясь:
— Нет!
И все же, как Гейл гордится Мэй! Как восхищает и изумляет ее эта девочка! Во время нашего разговора я упомянула имя Эрика Эриксона и спросила, слышала ли Гейл о нем. Она ответила, что имя ей знакомо, но не более того. Мэй, которая тихо возилась за кухонным столом, вышла из комнаты, поднялась наверх и вернулась с книгой Эриксона, которую им поручили прочесть по курсу психологии. Она положила книгу перед матерью и молча вышла из кухни. Гейл улыбнулась.
— Вот ради этого и живешь! — сказала она. — Всегда хочется, чтобы они были лучше тебя. Хочется, чтобы они были умнее, добились большего и больше знали.
Гейл взяла книгу и стала рассматривать обложку. Она уже говорила мне, что ей нравится, как пишет Мэй, нравится ее образ мышления.
— Надо же, — говорит она. — Я в двадцать лет такого не читала.
И это именно так. Несмотря на все наши ошибки, рядом с нами вырастают умные и сосредоточенные люди. Мы замечаем в них наши черты и жесты и понимаем, что дали им старт в жизни.
Вернемся в дом Саманты. Настал момент, когда она вслух заговорила о том, что уделяла недостаточно внимания Уэсли, когда он был маленьким.
— Я помню, когда маленькой была Каллиопа, — сказала она. — Уэсли постоянно приходилось будить, запихивать в детское сиденье и везти куда-нибудь. У Уэсли было гораздо меньше требований. Он был счастлив, когда его просто кормили. Сама не знаю, почему я так поступала. Но я смотрю на его отца, и он точно такой же. Не знаю, что ты чувствуешь, Уэсли…
Саманта посмотрела прямо на сына — такого талантливого, такого восприимчивого, но такого порой занудного и причинившего ей так много горя. И это был не взгляд отчаяния, призывавший сына подтвердить, что она правильно сделала свой выбор.
Саманта очень храбрая. Она действительно хотела знать, что чувствует Уэсли. Он посмотрел на нее, потом куда-то в пространство… Руками он обхватил гриф гитары. Прошло несколько секунд, потом еще несколько. Это были единственные секунды, когда фоном нашего разговора не звучала гитара.
— Скажешь, когда будешь готов, — сказала Саманта.
Но время понадобилось не ему. Оно было нужно ей.
— Я чувствую, что дети — главное дело моей жизни, и я…
Голос Саманты дрогнул, на глазах появились слезы.
— Я так ими горжусь. Я так их люблю. Прошлым вечером я вспоминала время, когда Каллиопа была еще маленькой, и подумала: надо же, как много времени уже прошло…
Дети, пораженные таким проявлением эмоций, неловко переглядывались и перешептывались.
— А потом я подумала: а когда-нибудь у них будут собственные дети…
Саманта шмыгнула носом.
Уэсли по-прежнему ничего не говорил. Каллиопа, которая никогда не испытывала недостатка в словах, молчала, зажав рот рукой. А другой рукой она гладила руку мамы, лежавшую на столе.
Глава 6
Радость
Но я рассказываю вам лишь половину правды. Может быть, даже четверть. А остальная правда заключается в том, что я люблю своих детей так, что это невозможно выразить словами. Любовь делает меня слабой и уязвимой. Мне хотелось бы намертво слиться с Кэтрин и Маргарет, чтобы никогда не расставаться. А еще лучше проглотить их, чтобы их безопасности уже совсем ничего не угрожало.
Мэри Кантвелл «Манхэттен. Когда я была молодой» (1995)На протяжении всей книги я старалась показать вам, как дети влияют на жизнь родителей на каждом этапе своего развития. Я изучала переломные моменты и источники напряжения, надеясь выявить универсальные аспекты и те, что являются уникальными для каждого момента времени.
