Дженнифер Сениор - Родительский парадокс
Нелегко исполнять роль префронтальной коры чужого мозга по доверенности. Но сопротивляться желанию стать префронтальной корой мозга собственного ребенка еще труднее. Для этого нужно позволить ребенку совершить свои ошибки. Подросток (да и любой человек) может научиться самоконтролю только на собственном опыте.
Еще более осложняет ситуацию то, что мозг подростка более подвержен влиянию различных веществ, чем мозг взрослого, и зависимость у подростков возникает гораздо быстрее. Это объясняется формированием большого количества новых синаптических связей и выработкой огромного количества допамина.
Многочисленные квазигрехи, которые человечество использует для ухода от действительности: алкоголь, наркотики, видеоигры, порнография, — на подростков оказывает более сильное и более продолжительное влияние. Бунтарское поведение особенно привлекательно для подростков, а сформировавшиеся в этот период привычки очень трудно сломать.
— Я часто думаю, что если бы мне удалось посадить сына под замок, пока ему не исполнится двадцать один год, то все было бы в порядке, — говорит Кейси. — Но мозг не может развиваться в изоляции. Подростки учатся на собственном опыте — хорошем, плохом и ужасном.
Если вас это утешит, то скажу, что Б. Дж. Кейси и ее коллеги видят эволюционные основания для того, что победителем в борьбе за мозг подростков оказывается Керк, а не Спок. Людям нужны стимулы для того, чтобы покинуть семейное гнездо. Покинуть дом страшно, опасно и тяжело. Для этого требуется смелость и усвоенная независимость. Для этого требуется даже осознанное безрассудство.
В 2011 году Дэвид Доббс написал статью о подростковом мозге для журнала «National Geographic». Начал он с собственного опыта. Он рассказал о том, как полиция задержала его семнадцатилетнего сына за превышение скорости — он несся со скоростью 180 км в час. Самое странное во всем произошедшем заключалось в том, что мальчик вовсе не случайно вел машину, как настоящий маньяк. Он все спланировал. Он хотел ехать со скоростью 180 км в час. И его вывело из себя то, что полицейские оштрафовали его за безрассудное вождение. «Безрассудное — значит необдуманное, — сказал он отцу. — Но я все продумал».
И когда я спросила у Уэсли, почему он кидался яйцами в окна соседских домой, он тоже дал мне такое же объяснение.
— Потому что мне этого хотелось, — ответил он. — Не могу найти подходящих слов.
А почему именно яйца?
Уэсли посмотрел на меня с изумлением. Только взрослый мог попытаться найти логику в подобной ситуации. Уэсли вовсе не собирался ею руководствоваться.
— Это было спонтанно, — ответил он. — Нам просто захотелось швырнуть яйцо. Это казалось смешным.
Бесполезный подросток
Давайте поговорим об истории. Возможно — лишь возможно, — что подростки реже бросались бы яйцами в дома, ездили с безумной скоростью и делали другие глупости, если бы у них были более позитивные и интересные способы проявить свое готовое на риск эго. Такова теория философа и психолога из Беркли Элисон Гопник.
Сегодня переходный возраст связан с огромным количеством «странностей» (ее выражение), потому что наша культура практически не дает детям старшего возраста идти на конструктивный и осознанный риск.
Она сказала об этом не первая. В 1960-е годы Маргарет Мид писала о том, что спокойная и защищенная жизнь современных подростков лишает их импровизационного периода, когда они могли бы безопасно экспериментировать с тем, кем станут в будущем. Результатом такой депривации становятся необдуманные действия.
Прекрасно сформулировал ту же мысль в недавнем интервью Джей Гидд, который занимается изучением мозга подростков в Национальном институте психического здоровья: «Тенденции каменного века вступают в конфликт с современными чудесами, которые порой могут оказаться не просто забавными анекдотами, но иметь весьма серьезные и долгие последствия». Вождение мотоцикла без шлема, катание на крышах скоростных поездов — все эти безумные глупости они совершают, потому что считают (справедливо, но печально), что это будет весело.
Не романтизируя и не переоценивая преимущества прошлого, стоит отметить, что в свое время были более осмысленные варианты выхода неуемной энергии подростков.
Стивен Минц пишет: «В начале существования нашей республики поведение, которое мы сегодня считаем необыкновенным и ценным, было совершенно обычным». Он говорит об Эли Уитни, который открыл собственную фабрику по производству гвоздей в шестнадцать лет, до поступления в Йель. Он говорит о Германе Мелвилле, который в двенадцать лет бросил учебу и пошел работать «в банк своего дяди, потом стал клерком в шляпном магазине, учителем, сельскохозяйственным работником и юнгой на китобойном корабле — и все это он успел до двадцати лет».
Джордж Вашингтон в семнадцать лет стал официальным землемером графства Калпеппер, а в двадцать — майором ополчения. Томас Джефферсон потерял обоих родителей в четырнадцать лет, а в шестнадцать поступил в колледж.
«В середине XVIII века, — пишет Минц, — у талантливых и амбициозных подростков была масса возможностей оставить свой след в мире».
Но к XX веку, когда уровень смертности снизился, появилось гораздо больше родителей, готовых обеспечивать своих детей. И детей, которые пережили младенческий возраст, тоже стало больше. Семьи стали меньше. Прогрессивная эпоха породила более гуманную политику. Были приняты законы, которые запрещали различные формы детского труда, а среднее образование стало обязательным и всеобщим. (В период с 1880 по 1900 год количество публичных школ в Соединенных Штатах выросло на 750 процентов.)
Несомненно, эти сдвиги были позитивными. Ни один человек не сожалеет об описанных Диккенсом ужасах детского труда. Но даже в то время некоторые либералы говорили о том, не лишат ли эти новые законы детей их смелости и независимости.
В декабре 1924 года в журнале «Женщина-гражданин» была опубликована статья, автор которой писал: «Вряд ли характер Линкольна сформировался бы в системе, которая не требовала от него ничего, кроме игры в футбольной команде после школьных уроков». А ведь этот журнал никогда не проявлял враждебности по отношению к прогрессивным начинаниям. В том же году в нем был опубликован очерк Маргарет Сэнджер «О контроле над деторождением».
Все это совершенно не важно. После Второй мировой войны дети старшего возраста перестали играть значимую роль на рынке рабочей силы. Разнообразные пути к американской взрослой жизни слились в один суперхайвэй, по которому почти все дети с одной и той же скоростью двигались в соответствии с одной и той же программой: детский сад и публичная школа до 12-го класса.
Можно возразить, что школа дает подросткам возможность риска. Но это будет натяжкой. (В большей степени это относится к внеклассным занятиям — спорт или музыкальный театр, — чем к самой школе.)
Не все дети успевают в школе. У всех разные оценки по разным предметам. Американские школы с их маниакальными тестами и стандартизованной программой не слишком хорошо справляются с индивидуальными особенностями учеников. Сегодня школьное образование настолько строго и болезненно регламентировано, что в нем не остается ни малейшей возможности для проявления гибкости, не говоря уже о риске.
Можно высказать и противоположную точку зрения: исчезновение «пробного» периода объясняет неожиданное возникновение того, что социологи называют «ранней взрослостью» — временем, когда выпускники колледжей совместно снимают квартиры и переходят с одной низкооплачиваемой работы на другую, пытаясь понять, как им хочется жить и чем заниматься.
Это время стало своеобразной заменой прежнего «пробного» периода, заменой времени безопасных экспериментов. Некоторые критики называют этот период «продолженной взрослостью». Но задумайтесь над этим: так называемая «ранняя взрослость» — это обычный переходный период. Именно в это время дети впервые получают возможность экспериментировать и искать себя — то есть заниматься тем, что раньше было делом совершенно обычным и само собой разумеющимся.
Когда детям установили строгий распорядок и заперли их по домам, начало происходить нечто иное. Подростки стали формировать собственную культуру. Подкрепляют эту культуру средства массовой информации и реклама, которые бурно развивались после Второй мировой войны.
Вокруг подростков начал расти коммерческий рынок, который подхватил тенденции поп-культуры. Неудивительно, что слово «тинейджер» появилось в американском лексиконе именно в 1940-е годы, а в печати впервые встретилось в 1941 году — одновременно и в «Ежемесячнике популярной науки», и в журнале «Лайф». («Они живут в буйном мире уличных банд, игр, фильмов и музыки» — так говорилось в журнале «Лайф».)
