Губина Всеволодовна - Кузя, Мишка, Верочка
— В каком смысле — сгорел? — вопрос был, конечно, дурацкий, но Ане было так страшно услышать что-то еще. — Вот этот ваш дом, в котором вы жили, — сгорел? Совсем?
Пожар начался ночью. Что-то загорелось у соседей, и огонь стал быстро распространяться по старому деревянному дому. Коля почему-то проснулся, почувствовал дым, увидел огонь. Быстро всех разбудил. Успели схватить что-то из одежды, пару одеял, кое-что из документов. Дым не давал дышать, и кто-то открыл окно. Струя воздуха разогнала огонь еще сильнее, дом запылал.
— Никто не пострадал? — спросила Аня, понимая, что если бы с кем-то случилась беда, то Андрей уже сказал бы.
— Пострадал. — Аня замерла. — Кошку найти не можем. Наверное, она сгорела.
Андрей и Люба с четырьмя детьми отправились к маме Андрея, в другой подмосковный городок. У той была комната в общей квартире с соседями.
Общими усилиями собрали два мешка с вещами, самыми необходимыми. Аня позвонила в детский дом, и сотрудница Ирина насобирала одежды из «пожертвований».
Свитера, носки, обувь. Куртки-шапки. Из дома прихватили полотенца, постельное белье. Когда Аня с Кириллом приехали к маме Андрея, оказалось, что друзья и родственники семьи уже насобирали огромное «приданое». Маленькая комнатка была наполовину завалена мешками и сумками. Андрей и Люба сидели на кухне, Верочка жалась к Любе. Старшие дети разъехались по друзьям. Андрей снова и снова рассказывал о том, как все случилось. «Он за документами побежал, прямо в огонь, — вдруг сказала до сих пор молчавшая Люба, — мы уже не думали, что он оттуда выберется». «Понимаете, — начал объяснять Андрей, — столько на эти бумажки сил кладешь. Я как представил, что все по новой оформлять придется…»
Через несколько дней семье Любы и Андрея выделили комнату в заводском общежитии. Большая комната, метров сорок, бывший красный уголок. Общежитие построили лет тридцать назад, когда-то его заселяли молодые заводские кадры. С тех времен в красном уголке остались вымпелы на стенах, стеллаж с учебно-воспитательной и патриотической литературой да пара продавленных кресел. Общежитское начальство поставило в комнату шесть кроватей, снабдило погорельцев шестью матрасами, подушками и одеялами. В комнате было очень холодно. Центральное отопление — две хилые батареи под окнами — комнату согреть никак не могло. Из окон сильно дуло. Кухня была одна на этаж. Туалет — по коридору направо. Понимая, что жить им тут придется долго, Андрей с Любой решили сделать в комнате небольшой ремонт.
На месте сгоревшего дома чернели головешки. Поначалу шли разговоры о том, что дом будут восстанавливать и даже улучшат его конструкцию и подведут новые коммуникации. Потом разговоры эти понемногу сошли на нет, и жильцы-погорельцы были вынуждены посмотреть в лицо реальности. Они узнали, что — да, им обязаны предоставить новое муниципальное жилье взамен сгоревшего. Но очередь из таких же бедолаг стоит с незапамятных времен, и вот недавно квартиру получили люди, чей дом сгорел в восьмидесятых годах. Местность сельская, новая застройка в основном коммерческая и малоэтажная. Власти и рады бы помочь пострадавшим гражданам, да вот, увы, нечем…
Андрей обивал пороги — ему было не привыкать. Объяснял, что пострадали дети, находящиеся под опекой, — они потеряли свое единственное жилье. Детям же должны помочь! Ему что-то обещали, для него составляли разнообразные бумаги и рассылали их по многочисленным инстанциям…
Люба и Андрей отремонтировали комнату в общежитии. Небольшую часть отгородили тонкой стеночкой — хоть какая-то, но спальня. Поклеили обои. Мебель кое-какая нашлась. Одежды хватало. Был у них и телевизор, и музыкальный центр, и даже компьютер. Не было только своего дома. В сорок с лишним лет Люба и Андрей снова начинали жизнь «заново». Только теперь с четырьмя детьми на руках.
Жизнь продолжалась. Верочка ходила в детский сад, и там ей очень нравилось. У нее появилась подружка. Верочка старалась в детском саду, старалась и дома. Ей, как и многим детям, нравилось делать то, что у нее получается. А у нее все получалось! Ей действительно повезло с воспитательницей. Та полюбила Верочку, приняла ее и жалела. Она давала Верочке задания по силам, и девочка, чувствуя ответную симпатию и не опасаясь подвоха, старательно делала все, что от нее требовалось.
Андрей с Любой переживали — группа в детском саду была выпускная, летом Верочке исполнялось семь лет, и по всему выходило, что в сентябре ей нужно идти в школу, в первый класс. «Ей бы еще годик в детский сад походить, — переживал Андрей, — не готова она еще к школе». Готовность ребенка к школе — вещь загадочная. Не поддается измерению. Бывает, что ребенок и читает бегло, и стихи бойко декламирует, и считает до ста — и родители, не испытывая ни малейших сомнений, отдают шестилетку в школу, гордясь успехами и «ранним развитием». А ребеночек как-то вдруг сникает, и радость жизни вдруг пропадает у маленького человечка. «Рано ему в школу, рано», — сердобольно вздыхает бабушка, да кто ее слушает, бабушку-то?
Андрей понимал, что Верочке в школу — рано. И воспитательница, которая так Верочку полюбила, понимала, что — рано. Не в «развитии» дело, не в здоровье и не в знаниях. Просто кто-то раньше готов к «новым рубежам», а кому-то нужно еще немножко побыть «просто ребенком». К сожалению, в детском саду Верочку оставить никак не получалось. «Если бы ей семь лет исполнялось не в августе, а хотя бы в сентябре, — сетовала воспитательница, — может, как-то проскочили бы, шестилетку еще можно в садике оставить. Но ведь — семь лет! Никто и разговаривать не станет, нельзя».
Можно было, конечно, забрав Верочку из детского сада, просто оставить ее дома. Взвесив все плюсы и минусы этого варианта, от него отказались. Верочке нужны были и регулярные занятия, и общение со сверстниками, и помощь специалистов. Оставлять ее просто дома на целый год было не очень хорошим решением. «В конце концов, если ей совсем трудно в школе будет — заберем», — решили Люба с Андреем.
«Собеседование» по приему в школу Верочка прошла легко. Правда, Андрею попеняли, что ребенок «плохо читает». «А она и не должна уметь читать, — выразил Андрей свою точку зрения, — чему вы ее тогда в школе учить собираетесь, если она уже должна уметь читать?» Впрочем, зачисление Верочки в первый класс затруднений вызвать в любом случае не могло. Как воспитанница детского дома, она имела преимущественное право на обучение в любых государственных учреждениях.
Летом Верочка с Любой уехали в дом отдыха на море, по путевке от детского дома. А первого сентября Верочка пошла в школу. Сбылась давняя мечта Андрея и Любы. Они вели за руку свою дочку — первоклассницу. Все было так, как и должно было быть. Огромные белые банты, и новый яркий рюкзачок, и лакированные туфельки. Большой-большой букет, за которым первоклассница прятала смущенную улыбку.
В школе дела пошли совсем неплохо. «Везет нам, — говорил Андрей, — в детском саду воспитательница какая хорошая была, а теперь учительница — тоже замечательная. Верочку любит». Впрочем, проблемы были. Сказывались пробелы в знаниях, и Верочка иногда просто не понимала, о чем говорит учительница, — не схватывала новые слова, не слышала вопроса. Учительница ее не ругала, а незнакомые слова старалась объяснить потом, после урока, чтобы не смущать при всех. Была еще проблема — Верочка не могла высидеть целый урок подряд. Она вертелась за партой, книжки и тетрадки с грохотом падали на пол, Верочка спускалась под парту, чтобы их достать, да так там и оставалась. Учительница сама предложила Верочке вставать и немного походить, когда сидеть становится совсем невмоготу.
Потихоньку прошла осень. Семья Любы и Андрея по-прежнему жила в красном уголке общежития. Впрочем, огромная комната приобрела совсем жилой и уютный вид. На кроватях лежали пестрые покрывала, на стеллаже стояли расписные домашние чашки, а на окна Люба повесила красивые занавески. К братьям часто приходили друзья, к Лене — подружки. Похоже, молодым людям даже нравилось это временное обиталище, в котором можно было подолгу сидеть и пить чай, и никто тебя не спрашивал ни зачем ты пришел, ни скоро ли уйдешь. Если гости засиживались допоздна, Люба с Верочкой уходили в маленькую «спаленку» за перегородкой. Андрей оставался с молодежью, поддерживая беседу и подливая чай.
Наступила зима. Из больших светлых окон дуло. Батареи еле-еле грели. По всему общежитию включали электрические обогреватели. Старая сеть не выдерживала, пробки вылетали, и становилось не только холодно, но и темно. Еду в общей кухне оставлять было нельзя, и, чтобы сварить суп, Люба должна была два, а то и три часа следить за своей кастрюлей. Верочка в это время бегала по этажам общежития, и Люба строго-настрого запретила ей заходить в чужие комнаты. Девочка уходила к вахтерше, и та с удовольствием с ней болтала, только вот из входной двери то и дело врывались клубы ледяного воздуха, и сопли у ребенка всю зиму не проходили.
