Игорь Кон - Бить или не бить?
В другом школьном расписании, относящемся к началу XIX в., по минутам расписаны вхождение учителя в класс, звонок, вхождение детей, молитва, усаживание за парты и т. д.
Строгая организация школьного пространства и времени делает эмоциональные и отчасти спонтанные телесные наказания излишними, позволяя поддерживать учительскую власть и дисциплину другими средствами. В семье, где отношения более индивидуальны и интимны, это сделать труднее, она хуже поддается законодательному регулированию.
Эволюция системы государственных, школьных и семейных наказаний имеет общую логику, но в разных учреждениях это происходит не синхронно. Во французских пенитенциарных учреждениях телесные наказания давно уже стали незаконными, закон требует уважения к человеческому достоинству, запрещает применение к задержанным насилия и «жестокие, бесчеловечные или унизительные наказания», однако прямого и недвусмысленного законодательного запрета телесных наказаний во Франции не существует. Нет и формального запрета телесных наказаний в школе. В 1889 г. Верховный суд признал за учителями некое «право на коррекцию», но в 2000 г. было разъяснено, что это не распространяется на бытовые и «непедагогические» телесные наказания.
В январе 2010 г в Национальную ассамблею внесен законопроект № 2244, который требует полного запрещения всех телесных наказаний детей. Однако далеко не все французы с этим предложением согласны, а их семейные дисциплинарные практики не всегда гуманны.
Например, при опросе в 2001 г. 130 тулонских школьников только каждый десятый сказал, что дома его никогда не били; 72 учащихся сказали, что их бьют умеренно, а 19 – что сильно.
По данным проведенного Европейским Союзом семей в 2007 г. опроса 776 детей, 856 родителей и 685 прародителей, какие-то формы телесных наказаний пережили 95 % детей и 96 % взрослых, причем дедушки и бабушки шлепали детей на 3 % реже, чем родители (это не опечатка). Каждый десятый родитель признался, что прибегал к помощи «ремешка», 30 % детей сказали, что испытали его на себе. Чьи ответы точнее, родительские или детские, неизвестно, но разница значительна. На вопрос, почему они бьют своих детей, 77 % родителей сказали, что делают это в воспитательных целях, а 7 % признались, что ради эмоциональной разрядки. На вопрос, как они собираются дисциплинировать собственных детей, когда станут родителями, 64 % детей ответили: «также, как дисциплинировали меня». Характерно, что 61 % прародителей, 53 % родителей и 39 % детей сказали, что они против законодательного запрета телесных наказаний детей (Pour ou contre les fessées, 2007). To есть поколенческие сдвиги налицо, но старшие поколения не хотят ограничения своей власти и каждый четвертый ребенок против этого не возражает.
В ноябре 2009 г. две трети (67 %) опрошенных родителей сказали, что телесно наказывали своих детей (2 % – часто, 19 % – иногда и 46 % – в исключительных случаях), никогда этого не делали 33 %.
Расходятся французы и в понимании сущности телесных наказаний. Для 45 % опрошенных взрослых (и 42 % родителей) это «воспитательное средство, которое нужно использовать, чтобы научить ребенка уважению к авторитету», а для 52 % (и 55 % родителей) это действие, которого следует избегать, потому что оно маскирует применение силы и насилия по отношению к ребенку.
За расхождениями в оценке телесных наказаний стоят социальные и политические различия. Как и везде, среди сторонников порки преобладают люди правых политических взглядов (60 %), рабочие (51 %) и мужчины (51 %), а среди их противников – левые (60 %), профессионалы (61 %) и женщины (58 %). В целом, хотя больше половины французов согласны с тем, что телесных наказаний детей нужно избегать, 82 % не хотят, чтобы они были запрещены законодательно (Les Français et la fessée, 2009).
Сделано в Германии
Несколько иначе выглядит ситуация в Германии.
В средневековой Германии телесные наказания, как и везде, процветали и были довольно жестокими, особой строгостью отличались наиболее религиозные и авторитарные родители. Мартин Лютер (1483–1546) вспоминал годы своего детства:
«Нельзя наказывать детей слишком сурово. Однажды мой отец высек меня розгами так сильно, что я убежал от него, а потом при виде его вздрагивал от страха, пока он [постепенно] не приучил меня к себе». «Мои родители держали меня в строгости, доходящей до запугивания. Мать за незначительнейшую провинность секла меня до крови. И таким строгим воспитанием загнали они меня в конце концов в монастырь; хотя по простоте душевной они хотели лишь держать меня в страхе. Они не могли сочетать [поощрение] естественных способностей [ребенка] и наказание. Нужно наказывать так, чтобы рядом с розгой лежало яблоко».
Такова была общая практика того времени. Обида на излишнюю строгость своих родителей нисколько не мешала Мартину искренне почитать и любить их. Впрочем, ему и в школе было не лучше. В «Застольных речах» Лютер вспоминает, что однажды его в один и тот же день за разные проступки выпороли пятнадцать раз! Да и как еще можно было обращаться с таким непослушным мальчишкой? Историки до сих пор спорят, почему Лютер породил церковный раскол и Реформацию. Одни думают, что он сделал это из протеста против телесных наказаний, так что лучше бы его не пороли, а другие, наоборот, что Лютера недопороли.
Так как Германия долго оставалась раздробленной, ситуация с телесными наказаниями в разных странах и в XIX в. оставалась неодинаковой. Многое зависело и от типа школы. В церковных школах и семинариях телесных наказаний, которые нередко сочетались с сексуальным насилием, было больше, чем в обычных гимназиях. Это хорошо отражено в мемуарной и художественной литературе.
В конце XIX в. в немецкой педагогике об этом много спорили. Хотя сфера применения телесных наказаний к этому времени уже сузилась, многие учителя были этим недовольны. К. А. Левинсон цитирует такое заявление:
«Борцы за гуманность и всеобщее счастье народа, которые вечно кричат: “Воспитание свободы!”, “Воспитание самостоятельности!”, отвергают всякое телесное наказание и хотят, чтобы оно было полностью устранено из школ. Практические же школьные работники, у которых за спиной долголетний опыт, почти все выступают за телесное наказание, но при его разумном применении и мудром ограничении. Они знают, что только тот ребенок может быть поистине свободным и самостоятельным человеком, который с самой ранней юности привык к строгому повиновению и самообладанию, каковые, если иначе нельзя, достигались энергичным и чувствительным наказанием. <…> От чего гибли или приближались к упадку государства и народы, если не от изнеженного, нелепого воспитания, которое было не воспитанием свободы и самостоятельности, а воспитанием разнузданности, развязности и безнравственности, – таким, какое сегодня многие снова хотят ввести? Поэтому не будем обращать внимание на писанину <…> и болтовню так называемых современных борцов за гуманность и свободу, которые хотят изгнать из школы палку без того, чтобы дать нам в руки для известных случаев другие действенные средства. Мы знаем лучше, чем герои гуманности, которая оборачивается величайшей негуманностью, как следует применять [палку] в известное время и при подходящем случае в качестве ultima ratio и каких при мудром употреблении можно достигать с ее помощью результатов. <…> Чтобы из молодежи вышли годные на что-нибудь, дельные люди, надо использовать нужным способом и в нужное время также и строгие средства, а в худшем случае и телесное наказание».
В 1886 г. «Всеобщая германская учительская газета» перепечатала статью противника телесных наказаний, но сопроводила ее редакционным примечанием: «Мы предлагаем нашим читателям эти рассуждения великодушного автора, хотя нас они не убедили в том, что в начальной школе можно полностью обойтись без телесных наказаний» (Левинсон, 2010).
Большинство педагогов времен Веймарской республики придерживались мнения, что телесные наказания в лучшем случае бесполезны, а то и вредны. Тем не менее они практиковались. Мнения учеников и родителей по этому вопросу отчасти зависели от классовой принадлежности. Еврейский мальчик из провинциальной буржуазной семьи Марсель Райх-Раницкий (родился в 1920 г.), не знавший дома телесных наказаний и столкнувшийся с ними в берлинской школе, на всю жизнь проникся страхом «перед немецкой палкой, немецким концентрационным лагерем, немецкой газовой камерой. Короче говоря, страхом перед немецким варварством». А дети из рабочих семей реагировали на побои спокойно.
Нацисты верили, что телесное наказание укрепляет дух учеников, и, придя к власти, все ранее принятые ограничения на сей счет отменили. Тем не менее, вопреки распространенным сообщениям, в официальный список допустимых в Германии школьных наказаний телесные наказания не входили, хотя неофициально многие грубости разрешались (Schumann, 2007). Зато в тюрьмах и молодежных исправительных заведениях практика формальной порки по голым ягодицам (максимум 25 ударов) по внутренним дисциплинарным резонам существовала легально. В дальнейшем она распространилась на концентрационные лагеря. Основанный на насилии тоталитарный режим без пыток и телесных наказаний немыслим.
