Льюис Борселино - Дэйтрейдер. Кровь, пот и слезы успеха
Сэнди проводил меня в федеральное здание в деловой части Чикаго, где заседало большое жюри, но не мог присутствовать вместе со мной внутри помещения. Это не было похоже на показываемые по ТВ судебные драмы. Я не был героем какого-нибудь фильма, занявшим оборонительную позицию против обвинения. Я был 22-летним пареньком, боявшимся давать показания большому жюри. Когда я вошел в двери зала заседания большого жюри, я столкнулся с реальностью.
"Могли бы вы назвать ваше имя?", – спросил меня прокурор штата.
"Льюис Борселино", – ответил я. Я видел, как секретарь суда стучит по клавиатуре, печатая мое имя.
"Не могли бы вы сообщить нам ваш адрес?"
"По совету моего адвоката, я уважительно прибегаю к своим правам в соответствии с Пятой поправкой".
Прокурор штата искоса посмотрел на меня. "Я уверен, вам не надо бояться, что вам будет инкриминировано знание вашего адреса?"
"Я уважительно прибегаю к своим правам в соответствии с Пятой поправкой".
Он спрашивал меня, кто такой Тони Борселино, кто такая Флоренс Борселино. Но я даже не признавал имена своих родителей. Его вопросы становились все более нацеленными, а стиль все более аргументированным. Он показывал мне фотографии моего отца с какими то людьми. Какие-то лица я узнавал, какие-то – нет. Обвинитель задавал мне вопросы повторно, но каждый раз я отвечал одной и той же фразой: "По совету моего адвоката, я уважительно прибегаю к своим правам в соответствии с Пятой поправкой".
"Куда направлялся ваш отец в тот вечер, когда он был убит? Что он говорил вам в тот вечер?" – настойчиво спрашивал прокурор.
Обвинителю могло показаться, что он заставляет меня нервничать. Я пытался выглядеть спокойным, но боялся, стоя на месте свидетеля, особенно за свое решение прибегать к своим правам в соответствии с Пятой поправкой в ответ на каждый вопрос. Именно тогда я вспомнил, что сказал мне Сэнди. Если понадобится перерыв, можно попросить у суда разрешение переговорить со своим адвокатом. Я извинился и вышел из зала суда под предлогом, что хочу переговорить с Сэнди, который ждал в холле.
"Как там?" – спросил Сэнди.
"Прокурор штата – настоящий кусок дерьма. Я вышел, чтобы немного помочиться на него". Конечно, я напуган, но я говорил так, как будто меня невозможно напугать.
Я вернулся в зал суда и продолжал прибегать к Пятой поправке в ответ на каждый вопрос. Наконец, я сошел со свидетельского места. Мое слушанье перед большим жюри закончилось. Но прокурор штата и агент ФБР проследовали за мной и Сэнди до лифта, чтобы попытаться задать последние несколько вопросов.
"Если вы беспокоитесь за собственную безопасность, мы можем предоставить вам защиту", – сказали они мне.
Я посмотрел на них. "Я не беспокоюсь за собственную безопасность".
"Это, конечно, ваше право – прибегать к Пятой поправке, но мы можем предоставить вам защиту", – сказал прокурор штата. "Но если мы предоставим вам иммунитет, вы уже не сможете прятаться за Пятую поправку".
Я знал, какая сделка мне предлагалась, и боялся этого больше всего. Если мне предоставят иммунитет, мне придется давать показания. Если я откажусь свидетельствовать под иммунитетом, меня отправят в тюрьму.
"Иммунитет?" – съязвил я. "От чего вы собираетесь дать мне иммунитет?"
"Льюис", – вмешался Сэнди, – "тебе не обязательно что-либо говорить".
"Все нормально", – сказал я своему адвокату. "У меня есть кое-что, что я хочу им сказать". Я посмотрел на прокурора штата и на агента ФБР, стоящего рядом с ним. "Слушайте, мой отец был в тюрьме с того времени, когда я учился в четвертом классе, и до того времени, когда я учился на втором курсе средней школы. Два года после его возвращения домой я провел в колледже. Его убили через два дня после моего окончания колледжа. Сколько, вы думаете, я действительно знаю о его жизни? Нет ничего, что я мог бы сказать вам полезного. Почему бы вам просто не оставить в покое меня, моего брата и мою мать и позволить нам жить нашей собственной жизнью?"
Лифт открылся, мы с Сэнди вошли в него. Когда двери закрылись, это был последний раз, когда мне приходилось сталкиваться с ФБР по поводу убийства моего отца. Но это не было моей последней стычкой с ними.
Оглядываясь назад, я полагаю, что можно было по-другому отнестись к своей личной жизни и избежать пристального внимания, нацеленного на меня все эти годы. Мне не следовало бы иметь Порше и Мерседес, но они у меня есть. Возможно, в годы своей молодости я был слишком заметным, зависая в кабаре, болтаясь в молодежных тусовках и выпивая иногда с Уайзом Гаем, у которого не все в порядке с законом. Возможно, мне следовало отклонять приглашения на итало-американскую свадьбу, если я знал, что среди гостей могут быть люди из окружения моего отца. Рукопожатие с кем-то на приеме – под взорами подозрительных глаз – могло бросать на меня тень подозрения.
Но у моего отца и его товарищей было крепкое братство и собственное понимание о верности. Иногда я бывал на таких мероприятиях, как свадьба, и ко мне подходил какой-либо человек. Он жал мне руку и говорил: "Я знал твоего отца много лет. Он был отличным парнем". Или он мог сказать, как они вместе "отсутствовали в колледже". Потом он мог рассказывать какую-нибудь давнишнюю историю о моем отце. Он смотрел на меня и говорил: "Так ты сын Тони…" Глядя на улыбающееся лицо этого человека, я мог представить гордость своего отца за те успехи, которых добились мы с Джоуи. Выслушивать этих людей значило для меня очень много. Эти люди знали отца многие годы, а теперь так высоко оценивали наши с Джоуи достижения. Некоторые из них были друзьями моих родителей с детства. И я люблю слушать истории о своем отце. В те немногие моменты я испытывал чувство, будто отец жив и снова с нами.
Я никогда не поворачивался спиной к кому-либо из друзей моего отца. Люди потом поняли, почему я иногда отклонял приглашения. Я мог встретить кого-то из близких знакомых моего отца, у сына или дочери которого была свадьба. "Мы приглашаем тебя, твою мать и твоего брата на свадьбу. Мы никогда не примем вашего отказа, – говорил он, – но мы поймем, если ты не придешь". Мы с братом вели операции исключительно в мире закона, поэтому понятно, какие-то приглашения мы отклоняли. В конечном счете мы понимали, что нам придется уйти из этого мира. В противном случае даже безобидное событие, например, чья-то свадьба, могло вызвать подозрение. Печально говорить, что эта печать подозрения могла омрачать какие-то мероприятия только потому, что мы итало-американцы.
Иногда мне тяжело встречаться с некоторыми людьми, знавшими моего отца. Это напоминало о том, что с ним произошло. Иногда они высказывались, что его смерть была "ошибкой". Это, по их мнению, могло утешить меня. Они намекали, что кто-то пустил ложный слух, каким-то образом задевший моего отца. Они говорили, все это оказалось "ошибкой", и пытались обнять меня в надежде как-то примирить со случившимся.
Но с тем, что произошло с моим отцом, нельзя смириться. Я всегда верил, отец будет с нами и поможет нам искать путь в жизни. Затем внезапно он ушел. Меня раздирал гнев к убийцам моего отца, этим ничтожным мешкам отбросов, как я их называл. Единственный способ, отомстить за его смерть, – это мой собственный успех и успех моего брата. Наша лучшая месть – добиться успеха в легальном мире.
Помню, когда я, 25-летний трейдер, одиноко живущий в Чикаго, шел к своему первому миллиону. Я чувствовал себя как Фрэнк Синатра в роли героя-холостяка в старом фильме «Приходи похвастаться». В ночных клубах и кабаре я вращался в кругу сильных брокеров города Чикаго, старше меня на 10, 15, 20 лет. И в этом кругу, включавшем бизнесменов, очень влиятельных брокеров и трейдеров, докторов, юристов и нескольких «мудрых ребят», я чувствовал себя очень комфортно. Ночная жизнь 1970-х объединяла всех нас.
Я вспоминаю, как однажды вечером со своими друзьями выходил из "Faces", самого крутого в те дни ночного клуба в Чикаго. Я только что расплатился за нашу гулянку чеком на $1 000 и ждал, когда швейцар подгонит мой «порше» к центральному входу. Рядом со мной стоял Джино, один из "мудрых ребят", знавших моего отца. "Тебе надо быть поосторожнее, Льюис, – сказал он мне, – а не то СВД (Служба внутренних доходов) всегда будет висеть у тебя на хвосте".
Я знаю, что предупреждение Джино сделал мне из лучших намерений. СВД смертельный враг "мудрых ребят" с тех пор, как налоговики взяли Аль Капоне. Но в моем случае его слова были не по адресу. "А зачем мне беспокоиться насчет СВД?" – спросил я у него. – Я легален, и я плачу свои налоги". Лично против Джино я не имел ничего, но я находил удовольствие при любой возможности блеснуть своими финансовыми успехами перед "мудрыми ребятами".
Наслаждаясь ночной жизнью, я не подсел на наркотики, что было тогда повальным увлечением. Кокаин был повсюду, но у меня никогда не было и мысли об этом. Я никогда не оправдывал наркотики, которые в те дни унесли так много мозгов. Я помню, как стоял в баре «Faces» с моим другом, когда к нам подошла красивая молодая женщина. "У вас есть удар?" – спросила она у меня.
