Майкл Ридпат - Все продается
– Понимаю, – сказал я.
Я действительно понимал Хамилтона. Он был одинок, а без сына и жены должен был еще острее ощущать свое одиночество. Конечно, он сам принял такое решение; ему следовало бы сначала честно рассказать о своей работе, а уж потом жениться. Тем не менее, я ему сочувствовал. Возможно, лет через десять я сам окажусь в таком же положении. Я пожал плечами, вспомнил разговор с Дебби и стал склоняться к мысли, что, пожалуй, она была права.
Хамилтон оторвал глаза от стакана с виски.
– Какое впечатление сложилось у вас о «Де Джонге»? Вы ведь работаете у нас уже полгода. Вам нравится?
– Да, нравится. Очень нравится. Я искренне рад, что перешел в вашу команду.
– А операции с ценными бумагами?
– Я в восторге от них. Хотелось бы только набраться опыта. Иногда мне кажется, что я уловил самую суть, а потом все идет не так. Возможно, все дело просто в везении.
Хамилтон улыбнулся.
– Отбросьте подобные мысли раз и навсегда. Конечно, везение всегда играет определенную роль, по крайней мере в каждой операции. Но если вы научитесь принимать решение только в том случае, когда обстоятельства складываются в вашу пользу, то в конце концов вы наверняка останетесь в выигрыше. Это элементарная статистика.
Хамилтон заметил мое недоумение и еще раз улыбнулся.
– Нет, конечно, вы правы, все не так просто. Главное в том, чтобы научиться распознавать, когда именно обстоятельства складываются в вашу пользу, а это возможно только после многих лет работы. Но не расстраивайтесь. Вы на правильном пути. Не отступайте, всегда обдумывайте, что вы делаете и почему, учитесь на своих ошибках – и все будет отлично. У нас сложится превосходная команда.
Я искренне надеялся, что так оно и будет. Я даже немного разволновался. Хамилтон никогда не сказал бы о единой команде, если бы действительно так не думал. Я был полон решимости стараться изо всех сил и следовать всем его наставлениям.
– Я видел, как вы бегали, – заметил Хамилтон.
– О, я и не знал, что вы следите за легкой атлетикой.
– Олимпийские игры смотрят все, даже я. А легкая атлетика мне действительно нравится. Очарование спорта неодолимо. Я видел вас по телевидению несколько раз, но лучше всего запомнил олимпийский финальный забег, когда вы со старта вырвались вперед. Ваше лицо показали крупным планом. Полная самоотдача и дьявольское терпение. Я был уверен, что вы выиграете, но потом вас обошли кениец и испанец.
– Ирландец, – пробормотал я.
– Кто?
– Ирландец. Это был ирландец, а не испанец, – пояснил я. – Очень быстрый ирландец.
Хамилтон засмеялся.
– Что ж, я очень рад, что теперь вы работаете со мной. Надеюсь, вдвоем мы превратим «Де Джонг» в нечто стоящее.
– Мне бы тоже этого очень хотелось, – сказал я. Действительно очень хотелось бы.
Дебби хоронили на тихом церковном кладбище в небольшой кентской деревушке. На похоронах я представлял компанию «Де Джонг». Погода была изумительной, ярко светило солнце. В костюме мне было жарко, я чувствовал, как по спине у меня стекают струйки нота. В рощице рядом с кладбищенскими воротами громко кричали грачи, но эти звуки не нарушали, а скорее дополняли тишину. Идеальное сопровождение для печального обряда скромных деревенских похорон.
Священник сделал все от него зависящее, чтобы облегчить тяжесть утраты. Он сказал, что Дебби хотела бы, чтобы на ее похоронах люди не плакали, а улыбались, и что мы должны быть благодарны Всевышнему за то время, которое Дебби провела с нами. Я не очень внимательно следил за логикой его рассуждений, в любом случае его слова меня мало утешали. В смерти любого молодого человека есть что-то противоестественное, невыносимо тяжелое, и никакие слова не могут облегчить эту тяжесть. Тем более тяжко было свыкнуться с мыслью, что от нас ушла Дебби, которая так любила жизнь.
На похоронах присутствовали ее родители. И мать и отец чем-то напоминали Дебби. Две невысокие сгорбленные фигурки, поддерживающие друг друга в эти минуты скорби.
Мы медленно возвращались к дороге, где стояли наши машины. Рядом со мной шла высокая, худая, рыжеволосая девушка. Она была в туфлях на высоких каблуках. Каблук застрял в щели между камнями, которыми была вымощена тропинка. Наклонившись, я помог девушке.
– Спасибо, – сказала она. – Ненавижу эти проклятые каблуки. – Потом, осмотревшись, она добавила: – Вы всех здесь знаете?
– Очень немногих, – ответил я. – А вы?
– Одного-двух, не больше. Мы с Дебби снимали одну квартиру на двоих, так что мне пришлось познакомиться со многими ее приятелями.
– Со многими? – удивленно переспросил я. – А сколько из них пришли на похороны?
Она повертела головой.
– Человека два. Вы не из их числа? – спросила она, бросив на меня поддразнивающий взгляд.
– Нет, – грубоватым тоном ответил я, немного шокированный неуместным на мой взгляд вопросом. – Мы вместе работали.
– Я не хотела вас обидеть. Обычно у Дебби был неплохой вкус, – сказала девушка. – Вы поедете мимо станции?
– Да. Разрешите вас подвезти?
– Это было бы очень любезно с вашей стороны. Между прочим, меня зовут Фелисити.
– А меня – Пол.
Мы миновали ворота кладбища и оказались на шоссе.
– Садитесь, – сказал я, показывая на мой маленький «пежо».
Мы сели, и я поехал к ближайшей станции, до которой было около трех миль.
– Признаться, никогда не думал, что у Дебби было много приятелей, – заметил я. – Мне она всегда казалась однолюбом.
– Не могу сказать, что Дебби была распущенной, но она любила жизнь. В нашу квартиру то и дело заходили мужчины. Большей частью ничего, но иногда очень противные. Думаю, человека два были с ее работы.
– Надеюсь, не противные?
Фелисити рассмеялась.
– Нет, думаю, не те. Хотя недавно к ней приходил один тип, который заставил ее помучиться. Кажется, он имел какое-то отношение к ее работе.
Меня разобрало любопытство. Кто бы это мог быть? Не в силах сдержаться, я спросил Фелисити.
– Не помню, как его звали, – ответила она. – Последний раз я его видела года два назад. Он был просто невыносим.
Я переключился на другую тему.
– Когда вы познакомились с Дебби? – спросил я.
– О, мы с ней составляли договоры в одной адвокатской конторе, «Денни энд Кларк». Я до сих пор работаю там, а Дебби, как вы знаете, пошла в гору. И я и она искали себе квартиру в Лондоне, так что казалось вполне естественным снять одну на двоих. – Фелисити прикусила губу. – Мне будет не хватать ее.
– Не только вам, – сказал я.
Мы подъехали к станции, и я остановил машину возле входа в здание вокзала.
– Большое спасибо, – сказала Фелисити, вылезая из машины. – Надеюсь, мы еще встретимся не по такому печальному поводу.
Фелисити скрылась в здании вокзала, а я поехал в Лондон. На обратном пути я пытался привыкнуть к тому портрету Дебби, который нарисовала Фелисити, той Дебби, что ложилась в постель то с одним, то с другим мужчиной. Это было на нее не похоже. Но, с другой стороны, почему бы и нет?
Стол Дебби был в таком виде, в каком мы его оставили. Горы бумаг свидетельствовали о сотнях незаконченных дел. На маленьких липких бумажках было написано множество напоминаний – что нужно сделать, кому позвонить. В центре стола обложкой кверху лежал раскрытый справочник Ассоциации дилеров по международным облигациям. Дебби должна была взять его утром раскрытым на той же странице, на какой она оставила вечером. Я бы предпочел, чтобы ее стол был в идеальном порядке – как свидетельство оконченной, а не неожиданно прерванной жизни.
Тут же лежал и большой черный настольный ежедневник с эмблемой «Харрисон бразерс» на обложке. Подарок к последнему Рождеству. Я полистал ежедневник. Ничего особенного. На следующую неделю у Дебби было намечено много дел и встреч, а на август – почти ничего. Начиная от сентября шли пустые страницы.
Потом одна запись привлекла мое внимание. На следующий день после ее смерти в десять часов тридцать минут была назначена встреча с мистером де Джонгом. Странно, что Дебби собиралась встретиться с владельцем компании. Мы его почти не видели. Де Джонг изредка разговаривал с Хамилтоном, но я был в его кабинете только один раз, когда меня принимали на работу. Он слыл неплохим человеком, но не из тех, кто легко идет на контакты.
Я стал наводить порядок, начав с того, что сложил все личные вещи Дебби в старую коробку из-под копировальной бумаги. Вещей оказалось немного, и среди них определенно ничего такого, что могло бы заинтересовать меня. Старая пудреница, несколько пар колготок, три баночки с йогуртом, уйма пластиковых ложечек, нож для бумаг (на его рукоятке было вырезано название договора, над которым она работала еще в адвокатской конторе), несколько пакетов с салфетками и потрепанный роман Джилли Купер. Я не мог заставить себя выбросить все эти мелочи и, отставив йогурт, уложил их в коробку, чтобы позже отвезти на квартиру Дебби.
