Эдвин Лефевр - "Воспоминания биржевого спекулянта"
– Понятия не имею, - ответил я.
– Засыпаешь на ходу? - участливо спросил он.
– Нет, не засыпаю. Но вот что, я намерен продать эти акции. - Следуя наитию, я всегда получал прибыль.
Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель следовал за мной. Я выписал требование продать на рынке тысячу акций Тихоокеанской дороги и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, прочитав его, он перестал улыбаться и спросил: «Думаете, это разумно?» Я подтвердил взглядом, что со мной все в порядке, и он передал приказ оператору.
– Что ты задумал делать? - спросил мой приятель.
– Я их продаю!
– Продаешь что? - он был в недоумении. Если он на стороне быков, как же я оказался среди медведей? Что-то было неправильно.
– Тысячу акций Тихоокеанской, - ответил я.
– Почему? - его недоумение нарастало.
Ответить мне было нечего, и я просто пожал плечами. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то шепнул, потому что взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать ни другие клиенты, ни клерки.
– Ты что-нибудь слышал? - зашептал он прямо мне в лицо.
Он был сильно взволнован. Акции Тихоокеанской были среди его любимцев, и он, учитывая прибыли и перспективы компании, ставил на их рост. Но при этом он был готов покушать и медвежьи новости.
– Ничего! - ответил я.
– В самом деле ничего? - Он не мог скрыть своего недоверия.
– Просто ни единого словечка.
– Тогда какого черта ты их продаешь?
– Понятия не имею, - ответил я, и это была святая правда.
– Ох, Ларри, кончай скрытничать, - попросил он.
Он знал, что обычно я веду игру очень рационально и расчетливо. А тут я вдруг на бычьем рынке продал тысячу акций Тихоокеанской. Он предполагал, что должны быть убедительные причины, чтобы продать такой большой пакет на фоне сильного рынка.
– Я действительно не знаю, - повторил я, - Просто почувствовал, что-то должно произойти.
– Что должно произойти?
– Я не знаю. Я действительно ничего такого не слышал. Знаю только, что хочу продать эти акции. И пожалуй, продам-ка еще тысчонку.
Я вернулся в контору и отдал приказ о продаже еще одной тысячи этих акций. Если я был прав, продав первую тысячу, то просто грех было бы этим и ограничиться.
– А что может произойти? - продолжал настаивать мой приятель, который никак не мог смириться с тем, что не понимает моих действий. Если бы я сказал ему, что, по слухам, эти акции должны пойти вниз, он бы их тут же продал, даже не спросив, кто источник или почему вдруг вниз. - Так что должно произойти? - не успокаивался он.
– Да миллион вещей может случиться. Я сам толком не знаю, что. У меня нет никаких причин, и я не умею предсказывать судьбу, - отвечал я.
– Тогда ты сумасшедший, - сделал он вывод, - полный безумец! Продаешь такую кишку акций и сам не знаешь, почему. Ты в самом деле не знаешь, почему ты их продаешь?
– Я на самом деле не знаю, почему решил их продать, - я начинал уставать от препирательств. - Знаю только, что на меня нашло какое-то наитие. Просто захотел продать и продал. - Тут беспокойство стало настолько сильным, что я быстро вернулся и продал еще одну тысячу.
Для моего приятеля это было уже чересчур. Он крепко схватил меня за руку и сказал:
– Слушай, давай-ка двигать отсюда, пока ты не продал всю дорогу.
Но я уже продал достаточно, чтобы унять охватившую меня тревогу, так что охотно последовал за ним, даже не дождавшись отчета о выполнении приказа. Если бы у меня были веские причины так поступить, это была достаточно большая для меня линия - три тысячи акций, а не имея вовсе никаких причин, да еще на фоне очень сильного рынка, не выказывавшего ни малейших признаков спада, это был более чем достаточный риск. Поддерживало меня только воспоминание, что в прежние разы, когда мне вот так же хотелось продать и я удержался, то потом об этом жалел: я рассказывал приятелям о своих наитиях, и мне было сказано, что это вовсе не вздор, а работа подсознания, моего творческого ума. Этот тайный ум подталкивает художников делать всякие вещи, и они потом сами не знают, как до этого додумались. Может быть, у меня в голове застряла масса всякой незначительной мелочи, и когда ее скопилось много, то сработал кумулятивный эффект. Может быть, зацикленность моего приятеля на своей бычьей игре возбудила во мне дух противоречия, и тут под руку попалась Тихоокеанская дорога, которую тогда все усиленно расхваливали. Я не знаю, откуда и почему приходят эти предчувствия или озарения. Я знаю только, что вышел из конторы братьев Хардинг в Атлантик-Сити, продав на растущем рынке без покрытия три тысячи, акций Тихоокеанской железной дороги, и почувствовал себя наконец успокоившимся.
Мне было интересно, какую цену они взяли за последние две тысячи акций, и после ленча мы вернулись в контору. Там меня встретила радостная картина: рынок в целом оставался сильным, а мои акции пошли в рост.
– Твоя песенка уже спета, - откликнулся мой приятель. Было видно, как он рад, что не продал свои акции.
На следующий день рынок еще немного подрос, и мой приятель, не умолкая, радовался своим успехам. Но я был уверен в своей правоте, а в таких случаях я никогда не выхожу из себя. Чего ради? В этот же день ближе к вечеру акции Тихоокеанской дороги перестали расти, а перед закрытием торгов они начали падать. Цена очень быстро упала ниже той, по которой я продал свои три тысячи. Я окончательно уверился в своей правоте, а раз так, я решил продать еще немного. Так что прямо перед закрытием я продал еще две тысячи акций.
Вот такие дела: продал по наитию пять тысяч акций Тихоокеанской дороги. С той маржой, которая была у меня на счете, я бы не смог продать больше через контору Хардинга. Отпуск сломался. Для меня это была слишком большая линия без покрытия, поэтому той же ночью я вернулся в Нью-Йорк. Мне нужно было выяснить, что же все-таки случилось, и потому я решил вернуться к себе. Там я в случае чего смогу действовать быстро.
На следующий день пришли известия о землетрясении в Сан-Франциско. Там было настоящее бедствие. Но при открытии рынка акции понизились только на несколько пунктов. Бычьи силы продолжали работать, а публика сама по себе неспособна реагировать на новости. Такое можно наблюдать сплошь и рядом. Если, к примеру, для общего роста котировок есть солидное основание, то независимо от того, манипулируют быки рынком, как утверждают газетчики, или нет, но определенного сорта новости не могут оказать на рынок такое же влияние, какое они имели бы в атмосфере рынка медведей. Все зависит от направленности внимания. В этом случае биржа не оценила масштаб катастрофы просто потому, что не хотела. В тот же день, еще до закрытия торгов, котировки вернулись к прежнему уровню.
У меня были выставлены на продажу пять тысяч акций. Гром уже грянул, но мои акции устояли. Моя интуиция оказалась просто первоклассной, но мой банковский счет не возрастал - даже на бумаге. Мой приятель, который в Атлантик-Сити присутствовал при том, как на меня снизошло наитие продать акции Тихоокеанской дороги, был одновременно рад и огорчен.
Он говорил мне:
– Старичок, это было первоклассное прозрение. Но видишь, когда таланты и деньги одновременно играют за быков, нет резона сопротивляться. Они все равно выиграют.
– Дай только время, - возразил я.
Я имел в виду цены. Я не собирался закрывать операцию, потому что знал: ущерб от землетрясения ужасающ и моя железная дорога должна была пострадать чуть ли не сильнее всех. Сказать правду, полная глухота биржи к этому несчастью приводила меня в бешенство.
– А вот что ты намерен делать? - спросил я - Вложить в железнодорожные акции те миллионы долларов, которые компании потеряли от землетрясения? А после того, как они устранят ущерб, откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов? Самое большое, что ты укажешь сказать, это что разрушения не столь велики, как говорят. Но разве это причина, чтобы покупать акции пострадавших дорог? Ответь-ка мне!
На все это он смог ответить только следующее:
– Да, звучит серьезно. Но я тебе говорю, рынок с тобой не согласен. Лента-то не лжет, правда ведь?
– Ее правда иногда запаздывает, - возразил я.
– А знаешь историю? Кто-то говорил с Джимом Фиском за несколько дней до «черной пятницы» и привел десять причин того, почему золото должно упасть в цене, причем навсегда При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать несколько миллионов. А Джим Фиск глянул на него и говорит: «Полный вперед! Продавай без покрытия и пригласи меня на свои похороны».
– Что ж, - сказал я, - если бы этот тип действительно выставил их без покрытия, он бы получил бешеную прибыль! Тебе бы самому лучше все-таки продать свои железнодорожные.
– Только не я! Я из тех, которые предпочитают не плевать против ветра и не плыть против течения.
