Эдвин Лефевр - Воспоминания биржевого спекулянта
Всему этому я учился так медленно потому, что учился на собственных ошибках, и порой я просто не замечал ошибок, но гораздо чаще мне не удавалось точно установить природу ошибки. При этом жилось мне просто замечательно и я был очень молод, так что я все наверстывал в других направлениях. Большую часть выигрышей мне по-прежнему приносило умение читать ленту, потому что в то время рынок был просто создан, чтобы его разрабатывали по моей методе. Мои проигрыши были не столь частыми и не вызывали такого же раздражения, как в начале моей жизни в Нью-Йорке. Здесь нечем особо гордиться, если вспомнить, что менее чем за два года я трижды проигрался дочиста. Но проигрыш, как я уже говорил, очень полезен для повышения образовательного уровня.
Я не слишком быстро наращивал сумму денег в игре, потому что жил в соответствии с положением. Я не отказывал себе во множестве вещей, которые нравятся мужчинам моего возраста и вкусов. Я держал автомобиль и не видел никакого смысла в экономии расходов, раз уж деньги на них мне давал рынок. Биржевой аппарат, как и положено, замолкал только на воскресенья и праздники. Каждый раз, когда я находил причину проигрыша или выявлял причину того, что я сделал ошибку, я прибавлял к своему списку активов новый запрет – так делать нельзя! А лучшим способом капитализации этих активов, естественно, был отказ от экономии на личных расходах. У меня случались очаровательные приключения, бывали и не столь приятные, но если я буду детально обо всем этом рассказывать, то не кончу никогда. На самом деле единственное, что я вспоминаю без особых усилий, – это ситуации, которые меня научили чему-то полезному для моей торговли, которые увеличивали мое понимание игры – и самого себя!
Глава 6
Весной 1906 года я устроил себе короткий отдых в Атлантик-Сити. Я избавился от всех акций, и на уме у меня были только развлечения и смена обстановки. Кстати говоря, я вернулся к моим первым брокерам, братьям Хардинг, и играл очень активно. Я мог оперировать тремя или четырьмя тысячами акций. Это не намного больше, чем у меня бывало во времена незабвенной конторы «Космополитен», когда мне едва исполнилось двадцать. Но была существенная разница в марже. В «Космополитен» я работал с маржей в один пункт, а брокеры, которые на самом деле покупали и продавали для меня акции на Нью-Йоркской бирже, требовали существенно более высокого обеспечения.
Я уже рассказывал историю о том, как в «Космополитен» однажды продавал без покрытия три с половиной тысячи сахарных и как меня охватило предчувствие, что готовится что-то не то и надо закрывать торговлю. Это занятное чувство навещало меня довольно часто. Как правило, я поддавался ему. Но временами я плевал на предчувствие и говорил себе, что было бы просто дуростью менять свою позицию из-за слепого импульса. Я объяснял эти настроения расстройством нервов, причиной которого могли быть слишком много сигар, недосып, вялая печень или что-нибудь в этом роде. Всякий раз, когда случалось уговорить себя и не слушать внутреннего голоса, мне потом приходилось жалеть об этом. Я могу припомнить дюжину случаев, когда я испытал чувство тревоги и опасности и не продал, а на следующее утро я приходил в контору и узнавал, что рынок активен или даже растет, и тогда я говорил себе, как глупо было бы поддаться слепому импульсу и продать. Но уже на следующий день рынок начинал падать. Где-то что-то сорвалось с привязи, и если бы я не был столь разумен и логичен, то мог бы заработать, а не потерять. Причины были явно не физиологические, а психологические.
Хочу рассказать одну такую историю, потому что это имело последствия. Я приехал на отдых в Атлантик-Сити весной 1906 года вместе с приятелем, который также был клиентом братьев Хардинг. Я думал только об отдыхе, и рынок меня не интересовал ни с какой стороны. Я всегда мог оставить торговлю ради развлечений, если только, конечно, речь не шла об исключительно активном рынке, затрагивающем мои интересы. Сколько я помню, был рынок быков. Общие перспективы для бизнеса были благоприятны, и биржа слегка затормозилась, хотя настроение рынка было боевым и все указывало на рост цен.
Как-то раз, позавтракав, мы просмотрели утренние нью-йоркские газеты и, наскучив смотреть, как чайки подхватывают на мелководье мидий, чтобы потом с высоты двадцати футов сбросить их на плотный влажный песок и выковырять из разбитых раковин свой завтрак, решили прогуляться по набережной. Там это было единственное развлечение по утрам.
Было еще не жарко, мы медленно брели себе, убивая время и наслаждаясь солоноватым воздухом. Братья Хардинг держали на набережной отделение, и мы туда каждое утро заходили, чтобы узнать, что и как. Это была просто дань привычке, потому что никаких дел на рынке у меня не было.
В тот раз мы обнаружили, что рынок стал очень активным и сильным. Мой приятель имел на брокерском счете небольшой пакет акций, купленных им на несколько пунктов дешевле, а потому был настроен по-бычьи. Он расписывал мне, как хорошо держать акции в ожидании сильного роста цен. Я слушал его вполуха и из вежливости поддакивал. Я рассматривал доску котировок и отмечал изменения – курс почти всех акций шел вверх – пока не дошел до Тихоокеанской железной дороги. У меня возникло чувство, что эти акции следует продавать. Объяснить я ничего не могу. Просто возникло такое ощущение. Я попытался понять, почему должен этим заниматься, и не нашел никаких причин для того, чтобы выставить эти акции на продажу без покрытия.
Я уставился на последнюю цену Тихоокеанской железной дороги и скоро перестал видеть и саму доску, и что-либо иное. Меня наполняло единственное желание – немедленно выставить на продажу эти акции, и я не мог понять, почему должен этим заняться.
Должно быть, я в этот момент как-то странно выглядел, потому что мой приятель, стоявший рядом, внезапно тронул меня за плечо и спросил:
– Эй, в чем дело?
– Понятия не имею, – ответил я.
– Засыпаешь на ходу? – участливо спросил он.
– Нет, не засыпаю. Но вот что, я намерен продать эти акции. – Следуя наитию, я всегда получал прибыль.
Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель следовал за мной. Я выписал требование продать на рынке тысячу акций Тихоокеанской дороги и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, прочитав его, он перестал улыбаться и спросил: «Думаете, это разумно?» Я подтвердил взглядом, что со мной все в порядке, и он передал приказ оператору.
– Что ты задумал делать? – спросил мой приятель.
– Я их продаю!
– Продаешь что? – он был в недоумении. Если он на стороне быков, как же я оказался среди медведей? Что-то было неправильно.
– Тысячу акций Тихоокеанской, – ответил я.
– Почему? – его недоумение нарастало.
Ответить мне было нечего, и я просто пожал плечами. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то шепнул, потому что взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать ни другие клиенты, ни клерки.
– Ты что-нибудь слышал? – зашептал он прямо мне в лицо.
Он был сильно взволнован. Акции Тихоокеанской были среди его любимцев, и он, учитывая прибыли и перспективы компании, ставил на их рост. Но при этом он был готов покушать и медвежьи новости.
– Ничего! – ответил я.
– В самом деле ничего? – Он не мог скрыть своего недоверия.
– Просто ни единого словечка.
– Тогда какого черта ты их продаешь?
– Понятия не имею, – ответил я, и это была святая правда.
– Ох, Ларри, кончай скрытничать, – попросил он.
Он знал, что обычно я веду игру очень рационально и расчетливо. А тут я вдруг на бычьем рынке продал тысячу акций Тихоокеанской. Он предполагал, что должны быть убедительные причины, чтобы продать такой большой пакет на фоне сильного рынка.
– Я действительно не знаю, – повторил я, – Просто почувствовал, что-то должно произойти.
– Что должно произойти?
– Я не знаю. Я действительно ничего такого не слышал. Знаю только, что хочу продать эти акции. И пожалуй, продам-ка еще тысчонку.
Я вернулся в контору и отдал приказ о продаже еще одной тысячи этих акций. Если я был прав, продав первую тысячу, то просто грех было бы этим и ограничиться.
– А что может произойти? – продолжал настаивать мой приятель, который никак не мог смириться с тем, что не понимает моих действий. Если бы я сказал ему, что, по слухам, эти акции должны пойти вниз, он бы их тут же продал, даже не спросив, кто источник или почему вдруг вниз. – Так что должно произойти? – не успокаивался он.
– Да миллион вещей может случиться. Я сам толком не знаю, что. У меня нет никаких причин, и я не умею предсказывать судьбу, – отвечал я.
– Тогда ты сумасшедший, – сделал он вывод, – полный безумец! Продаешь такую кишку акций и сам не знаешь, почему. Ты в самом деле не знаешь, почему ты их продаешь?
