Александр Соловьев - Знаковые люди
До середины XVIII века ткачи работали в основном на дому, используя лишь простейшие станки. Однако с появлением новых машин, слишком сложных и дорогих для кустарей-одиночек, началось бурное строительство фабрик, куда рабочих нанимали чаще всего для выполнения одной-единственной операции. Таким образом, кустарное производство превратилось в промышленное.
Именно в Манчестере Роберт Оуэн впервые услышал о Джеймсе Харгривсе, Ричарде Аркрайте и Сэмюэле Кромптоне, чьи изобретения привели к революции в ткацком деле. Первая прядильная машина Харгривса – «Дженни», созданная в 1760-х годах, представляла собой примитивную раму с несколькими веретенами. Станок Аркрайта, построенный за два года до рождения Оуэна, имел привод от водяного колеса, а нити в нем протягивались через валики и наматывались на несколько бобин. Созданный спустя десять лет прядильный аппарат Кромптона мог вытягивать уже тысячу нитей одновременно.
Роберт Оуэн был в том возрасте, в котором, как тогда считалось, самостоятельно заниматься бизнесом еще рановато. Но он одним из первых понял, что будущее – за новыми станками, и решил ковать железо, пока горячо. Юноша занял у брата сотню фунтов стерлингов и вместе с инженером Джоном Джонсом наладил производство новых прядильных станков. Однако дело не выгорело: спустя всего несколько месяцев партнеры поссорились, фирма закрылась и Роберту вновь пришлось искать работу на стороне.
Менеджер
Впрочем, Оуэн уже успел приобрести кое-какой опыт в текстильном производстве и потому быстро нашел хорошее место: его приняли управляющим на новую прядильную фабрику Piccadilly Mill, принадлежавшую крупному промышленнику Питеру Дринкуотеру. Новый сотрудник показал себя отличным организатором: Оуэн перевел производство на паровую «тягу», в результате чего пряжа фабрики Дринкуотера была вне конкуренции на рынке. Дела шли так хорошо, что хозяин начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить столь ценному работнику партнерство.
Однако судьба распорядилась по-другому: в 1792 году дочь Дринкуотера вышла замуж за одного из его крупных клиентов, тоже фабриканта – производителя лучшего муслина в Англии. Зять стал партнером тестя, а Оуэн остался ни с чем. Обиженный, он ушел из фирмы и теперь уже было твердо решил: хватит работать на чужого дядю – пора открывать собственное дело.
И тут Оуэну неожиданно подвернулся шанс, о котором можно было только мечтать: он познакомился с самим Дэвидом Дэйлом – владельцем крупнейшего в стране текстильного бизнеса. Главной его частью являлись четыре крупные фабрики в шотландском поселке Нью-Ланарк. И фабрики, и поселок Дэйл вместе с упомянутым Аркрайтом построил еще в 1783 году с расчетом использовать в качестве источника дармовой энергии расположенные неподалеку водопады на реке Клайд. К моменту знакомства Оуэна с Дэйлом в Нью-Ланарке проживали более 2000 семей рабочих.
Дэвид Дэйл, в отличие от большинства тогдашних промышленников, уделял большое внимание условиям жизни работников и, в частности, охране здоровья работавших на производстве детей. Оуэн, принятый на должность управляющего, узнал от друзей, что Дэйл не прочь продать свои фабрики тому, кто будет придерживаться тех же гуманных принципов.
Дэвид Дэйл оказался как раз тем человеком, в котором нуждался распираемый разнообразными идеями Оуэн. И тому удалось не только подружиться с текстильным магнатом, но и породниться: Роберт Оуэн женился на его старшей дочери Каролине.
Таким образом, проблема получения кредитов под налаживание собственного бизнеса была наконец решена. Получив финансовую помощь от нескольких крупных манчестерских предпринимателей, Оуэн за ?60 тыс. выкупил у тестя фабрики в Нью-Ланарке, и дела на них резко пошли в гору – при том, что они и до того были весьма прибыльными.
Новый хозяин Нью-Ланарка начал с того, что принялся внедрять на производстве нигде и никогда прежде не виданный стиль управления. И у работавшего на него «трудового коллектива» началась другая жизнь.
Реформатор
Роберт Оуэн с молодых лет был заворожен идеями французских просветителей. Он искренне верил, что каждый человек по натуре добр и благороден, а низменные страсти и поступки, определяющие характер, являются следствием лишь дурного, враждебного социального окружения: нищеты, бесправия, невежества, изматывающего труда, болезней. Оуэн полагал, что достаточно устранить этот негативный фактор – и характер человека изменится к лучшему. Соответственно труд станет ему в радость и принесет «гуманному» предпринимателю немалую выгоду.
Фактически это были зачаточные формы того, что во второй половине прошлого столетия стали называть «социальным партнерством». В конце XVIII века проблема взаимоотношений труда и капитала не давала покоя многим мыслителям. Однако именно Роберт Оуэн первым попробовал решить ее практически.
Поскольку образование являлось краеугольным камнем оуэновской системы воспитания «рационального и гуманного характера», он распорядился построить школы для детей рабочих, а также первую на Британских островах «школу для младенцев» (Infant School) – аналог сегодняшних яслей и детских садов. Как писал один историк, современник фабриканта, «образование стало паровым двигателем для создания нового морального мира, о котором грезил Оуэн».
Кроме того, новый хозяин Нью-Ланарка ограничил использование детского труда: если до Оуэна там трудились дети начиная с 5-летнего возраста и работали они по 13 часов (кстати, вполне щадящие условия по тогдашним меркам), то теперь минимально возможный для работы возраст составлял 10 лет, а рабочий день для детей – 10 часов.
Придуманный Оуэном проект «идеального рабочего поселка» включал в себя бесплатные школу, детский сад, вечерние классы для рабочих и медицинскую помощь, а также «общинный» магазин с минимальными ценами на товары. Что же касается условий труда, то рабочие места на фабриках Оуэна стали эталоном чистоты и безопасности, недостижимым для других промышленных предприятий того времени.
Воплощая свои идеи, Оуэн стремился максимально зарегламентировать жизнь подчиненных (разумеется, для их же блага) и порой перегибал здесь палку, что вызывало у них глухой протест. Тем не менее со временем успех затеянного фабрикантом-реформатором социального эксперимента стал очевиден для всех: как писал Фридрих Энгельс, отнюдь не склонный к излишней восторженности, Нью-Ланарк превратился «в образцовую колонию, которая не знала, что такое пьянство, полиция, уголовные суды и попечительские процессы».
Кроме того, Оуэн показал себя талантливым менеджером, научившись извлекать вполне осязаемую выгоду из того, что людям недалеким казалось простой филантропией. Например, его «внутренний» магазин позволил увеличить реальный доход рабочих без повышения заработной платы, а ясли и детские сады разгружали женщин, которые после «декрета» возвращались к станкам. Значительно повысилась и производительность труда. Имея лишь небольшой стартовый капитал, Роберт Оуэн сумел превратить свои фабрики в сверхдоходные предприятия и нажил к старости неплохое состояние.
Однако на первых порах революционные новшества Оуэна если и вызывали энтузиазм, то совсем не там, где бы ему хотелось. Фабрикантом-подвижником восхищались в Шотландском литературно-философском обществе, членом которого он состоял, прогрессивные европейские мыслители, газеты. Достаточно сказать, что на фабрики Оуэна народ ломился, как в кунсткамеру: число посетителей, желавших своими глазами увидеть «счастливую долину» (так называли Нью-Ланарк журналисты), за 10 лет превысило 25 тыс. человек! А вот в деловых кругах явно не одобряли сумасбродств Оуэна, считая их вредными для дела. Сам он наивно полагал, что успех его предприятия заставит других фабрикантов изменить подход к бизнесу. Как-то возмутитель спокойствия собрал своих коллег в Глазго и произнес пылкую речь, подкрепленную цифрами и фактами. Однако она была встречена гробовым молчанием. В ту пору под бизнесом понимали получение прибыли любой ценой и соответственно экономили буквально на всем, особенно на рабочей силе, рассматривая ее как не слишком ценное орудие производства – в отличие от станков.
Поскольку Оуэну так и не удалось убедить бизнес-сообщество в практической пользе своих начинаний, то у него вновь возникли проблемы с привлечением средств под нью-ланаркские социальные программы. Оуэн вынужден был дважды рвать партнерские отношения по причине идеологических разногласий, прежде чем нашел инвесторов, согласившихся финансировать его эксперименты.
Утопист
Роберт Оуэн прекрасно отдавал себе отчет, что затея построения идеального социума на одном отдельно взятом предприятии обречена на провал. Поэтому хозяин Нью-Ланарка начал своего рода PR-кампанию с целью пропаганды своих идей в британском обществе.
