Эдвин Лефевр - "Воспоминания биржевого спекулянта"
Я продолжал играть по-старому вовсе не из ослиного упрямства. Просто я был не в состоянии понять причину всех трудностей, а потому и не было никакой надежды ее устранить. Я так подробно об этом рассказываю, чтобы показать, через что мне пришлось пройти, прежде чем я попал туда, где можно действительно делать деньги. Для большой игры нужен был мощный скорострельный карабин, а я был вооружен стареньким малокалиберным револьвером.
В начале осени я не только в очередной раз остался без гроша, но к тому же так устал от постоянных неудач, что решил оставить Нью-Йорк и попытать удачу где-нибудь еще. Я занимался торговлей с четырнадцати лет. В пятнадцать я сколотил первую тысячу долларов, а в двадцать один - первые десять тысяч. Эти десять тысяч я много раз выигрывал и опять терял. В Нью-Йорке я делал тысячи и опять их терял. Я добрался до пятидесяти тысяч, а через два дня все деньги ушли. Я не знал никакого другого дела и никакой другой игры. И после стольких лет я оказался в том же положении, в каком начинал. Нет, много хуже. У меня появились дорогостоящие привычки, и я полюбил стиль жизни, для которого было нужно много денег. Впрочем, это меня тревожило куда меньше, чем то, что я все время оказываюсь не прав.
Глава 4
Вот так я вернулся домой. С первого момента возвращения я твердо знал, что у меня есть единственная цель - добыть денег и вернуться на Улицу, на Уолл-стрит. Это было единственное место в стране, где я мог торговать в полную силу. И в один прекрасный день, когда с моей игрой наконец все будет в порядке, мне это место понадобится. Когда мужчина что-то может делать как надо, он хочет получить все, что ему следует за это свое умение.
Без большой надежды, конечно, но я попытался опять пойти в тамошние брокерские конторы. Их стало меньше, и некоторыми из них управляли чужаки. Те, кто меня помнил, не дали мне возможности попробовать себя ни в каком качестве. Я им говорил всю правду: что в Нью-Йорке я потерял все, что привез из дома; что, как оказалось, я знаю намного меньше, чем привык думать; и что было бы неплохо для всех, если бы они позволили мне торговать вместе с ними. Но они мне не верили. А новые заведения были ненадежны. Их владельцы считали, что, если приличный господин хочет проверить свою способность угадывать курс, с него вполне достаточно двадцати акций.
Мне нужны были деньги, и крупные заведения собирали кучу денег со своих постоянных клиентов. В одно заведение я в помощь себе взял приятеля. Там я вальяжной походкой зашел в зал, осмотрелся и попытался улестить клерка, чтобы он принял у меня крошечный заказ, всего на пятьдесят акций. Естественно, он отказал мне. Мы с приятелем разработали систему тайных знаков, чтобы он мог покупать, что и когда я ему говорю. Но вся эта затея принесла мне только жалкие крохи. Заведение быстро начало коситься на операции моего приятеля. А кончилось тем, что, когда он однажды попытался продать сотню акций «Святого Павла», ему грубо отказали.
Потом мы выяснили, что один из постоянных клиентов видел, как мы разговариваем на улице, пошел и сказал клерку, а когда потом пришел мой приятель, чтобы продать сотню акций, тот ему заявил:
– Мы не принимаем распоряжений на продажу «Святого Павла», по крайней мере не от вас.
– Но почему, в чем дело, приятель? - изумился мой друг.
– Ни в чем, просто не принимаем, - был ответ.
– Чем мои деньги нехороши? Взгляни на них. Вот они здесь.
И мой приятель разложил перед ним сотню долларов десятками - мою сотню, кстати. Он попытался принять оскорбленный вид, а я стоял невдалеке и безучастно смотрел на все это. Но большинство других клиентов начали подбираться поближе к скандалу, как бывает всегда, когда разговор идет на повышенных тонах и все выглядит как свара между клиентом и клерком. Люди хотят сами понять, в чем там дело и не идет ли речь о ненадежности заведения.
Клерк, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из своей будки, подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.
– Занятно, - медленно сказал он, - это чертовски занятно, что вы никогда не совершаете здесь никаких операций, если рядом нет вашего приятеля, Ливингстона. Вы просто сидите и часами рассматриваете доску. И от вас ни звука ни шороха. Но стоит ему появиться, и вы сразу становитесь очень деятельным. Может, вы играете и самостоятельно, но в этом заведении вы больше играть не будете. Мы не намерены разоряться из-за того, что Ливингстон вам подсказывает.
Что ж, этот источник денег иссяк. Я, правда, успел скопить несколько сотен и теперь размышлял, как бы их повыгодней использовать, поскольку стремление набрать денег и вернуться в Нью-Йорк делалось все более неотвязным. Я чувствовал, что в следующий раз у меня все наладится. У меня было время, чтобы спокойно поразмыслить о дурацких ошибках в игре, да к тому же издали многое делается видным. Теперь настоятельнейшей проблемой стало - как раздобыть денег.
Как-то я в холле гостиницы толковал с несколькими знакомыми мне биржевиками. Разговор шел об акциях. Я высказал замечание, что рынок нельзя обыграть, потому что брокеры неточно исполняют приказы.
Один посмотрел на меня и спросил, каких брокеров я имею в виду.
Я сказал: «Лучших в мире». И он еще раз спросил - кого. Было видно, что он не поверил, что я имел дело с первоклассными брокерскими домами.
Я объяснил, что имел в виду любого члена Нью-Йоркской фондовой. Дело не в том, что они плохо работают или вредят, просто, когда ты отдаешь приказ о покупке, ты не можешь знать цены, пока не получишь отчет от брокера. Курс чаще меняется не на десять-пятнадцать пунктов, а на один-два. Но тот, кто находится вне торгового зала биржи, не в силах отлавливать маленькие колебания из-за задержек во времени. И еще я сказал, что, если бы мне не мешали играть по-крупному, я бы предпочел играть в какой-нибудь брокерской лавочке.
Я никогда прежде не видел мужчину, который сейчас заговорил со мной. Его звали Робертс, и он выглядел очень дружелюбным. Он отвел меня в сторону и спросил, случалось ли мне торговать на других биржах. Еще он сказал, что знает фирмы, являющиеся членами хлопковой и сельскохозяйственной бирж, а также ряда более мелких фондовых бирж. Эти фирмы очень внимательны к клиентам и особое внимание обращают на точность исполнения их приказов. Он сказал, что они поддерживают доверительные отношения с самыми большими и крутыми домами, входящими в Нью-йоркскую фондовую, а поскольку они образуют пул и обеспечивают оборот на сотни тысяч акций в месяц, в Нью-Йорке с ними обходятся намного предупредительней, чем с любым частным клиентом.
– Они действительно очень внимательны к мелким клиентам, - сказал он. - Они решили стать главными в торговле с другими городами и заказу на десять акций уделяют столько же внимания, что и заказу на десять тысяч. Они умеют работать, и они работают честно.
– Ну, хорошо, - возразил я. - Но если они выплачивают биржам их законную восьмую часть пункта, что же им самим остается?
– Ну да, предполагается, что они выплачивают восьмую часть. Но - вы ж понимаете! - и он подмигнул.
– Это понятно, - кивнул я. - Но штука-то в том, что биржевые фирмы не пойдут на дележ комиссионных. Биржевой комитет скорее смирится с обвинением в убийстве, поджоге или двоеженстве, чем пойдет на то, чтобы обслуживать посторонних меньше чем за кошерную одну восьмую. Вся жизнь фондовой биржи зависит от нерушимости этого правила.
Он, должно быть, понял, что я пересекался, с людьми с фондовой биржи, потому что возразил:
– Послушай! Сплошь и рядом кого-нибудь из этих лицемеров с фондовой биржи на год исключают за нарушение этого правила, так ведь? Но ведь есть масса способов оформить скидку так, что никто не сможет и пикнуть. - Он, должно быть, увидел на моем лице выражение недоверия и продолжил: - А к тому же по некоторым видам сделок мы - я имею в виду эти телеграфные конторы - взимаем плюс к одной восьмой дополнительный сбор в одну тридцать вторую. И они никогда не берут дополнительные комиссионные, разве что у клиента неактивный счет. Иначе они не получат свою прибыль, вы же понимаете. Они ведь занимаются делом не ради развлечения.
К этому моменту я понял, что он пытается навязать мне каких-то жуликоватых брокеров.
– Вы знаете какие-нибудь надежные фирмы такого рода? - спросил я.
– Я знаю самую большую брокерскую фирму в Соединенных Штатах, - ответил он. - Я сам веду дела через них. У них отделения в семидесяти восьми городах Штатов и Канады. У них грандиозный размах. И им бы не удалось так процветать, если бы они не работали на уровне, верно ведь?
– Конечно, нет, - согласился я. - И у них в торговле все те же самые акции, что крутятся на Нью-Йоркской фондовой?
– Конечно. И даже все, которые ходят на Уличной бирже [Ныне Американская фондовая биржа.], и на всех других биржах в этой стране и в Европе. Они работают с зерном, хлопком, мясом - со всем, чем угодно. У них агенты повсюду, и они числятся членами всех бирж, открыто или под прикрытием.
