Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард

В этой лотерее выигрыш не достался и Лайнусу Полингу, который все еще пытался довести до ума свою трехцепочечную модель ДНК, содержавшую неприемлемые межатомные контакты {1178}. 4 марта Полинг провел научно-исследовательский семинар для сотрудников Калифорнийского технологического института. В отличие от прежних выступлений, в которых он сообщал потрясающие сведения о других молекулярных структурах, это было встречено в лучшем случае прохладно. Самая серьезная критика исходила от Макса Дельбрюка, до которого уже дошли сообщения из Кембриджа о модели Уотсона – Крика и о существенных ошибках в модели Полинга {1179}.

Полинг не желал выслушивать возражения Дельбрюка. В отличие от Кембриджского университета, в Калифорнийском технологическом институте физики и химики тесно сотрудничали, прекрасным примером чего служили профессиональные отношения Полинга и Дельбрюка. Возникшее на этот раз затруднительное положение было скорее проблемой Лайнуса. К тому времени он стал таким знаменитым и таким уверенным в себе, что не склонен был терпеливо выносить едкую критику коллег. Уотсон так описал соотношение сил в 1950-х гг.: «Слава Лайнуса поставила его в такое положение, что все боялись высказывать несогласие с ним. Единственным человеком, с кем он мог говорить откровенно, была его жена, которая еще и укрепляла его самомнение, а это совсем не то, что нужно в жизни» {1180}.

Через неделю с лишним Полинг получил письмо от сына Питера, где тот осторожно сообщал о модели Уотсона и Крика с кое-какими подробностями о новой структуре, отметив: «У них есть некоторые соображения, и я сразу же тебе напишу. Вообще-то их дело, а не мое рассказать тебе об этом» {1181}. О роли Королевского колледжа Питер написал: «Предполагалось, что работу должен делать Уилкинс, а мисс Франклин, очевидно, лишь инструмент. Сейчас отношения немного осложнились из-за того, что в эту область вступили Уотсон и Крик». В завершение Питер упомянул, что давал Уотсону экземпляр статьи Полинга и Кори, что построить вариант Полинга не вышло, так как структура оказалась, как он выразился, «очень тесной», и что Уотсон с Криком сильно увлечены своим вариантом и даже теряют объективность {1182}. Крик тоже написал Полингу и поблагодарил за экземпляр его статьи, однако не удержался от укола, прекрасно понимая, что в Пасадене его почувствуют: «Мы были поражены остроумием структуры. У меня лишь одно сомнение: я не понимаю, что удерживает ее воедино» {1183}.

12 марта 1953 г. было, наверное, худшим днем в жизни Мориса Уилкинса. Утром ему позвонил Джон Кендрю и пригласил посмотреть на новую модель, которую построили Уотсон и Крик, вкратце описав, как она выглядит. Уилкинс сразу поехал в Кембридж {1184}. Через несколько часов, войдя в помещение № 103, он почувствовал, что атмосфера здесь далеко не беззаботная, как шестнадцать месяцев назад, когда Крик показывал их первую модель {1185}. Новая конструкция торжественно высилась на лабораторном столе. Ощущая витавшее в воздухе напряжение, Уилкинс внимательно изучил ее и усмотрел связь с моделью тройной спирали Брюса Фрейзера, в которой фосфатные группы располагались снаружи, а азотистые основания, соединенные водородными связями, внутри {1186}.

Уилкинса отвлекали поток слов Крика с постоянными упоминаниями оси симметрии второго порядка и то смех, то хихиканье Уотсона. Ему нужно было разобраться в увиденном и понять, как на это реагировать. Он, как несколько дней назад Брэгг, Перуц и Кендрю, сразу увидел, каким образом обеспечивается пространственное соответствие оснований и соразмерность их пар. Ранее этого, увы, не разглядели ни Эрвин Чаргафф, ни Уилкинс, который больше года поддерживал с ним тесный контакт. Теперь было очевидно значение комплементарности цепей ДНК для наследования генетической информации. В 2003 г. Уилкинс, все еще чувствуя тогдашнее потрясение, вспоминал: «Это было похоже на баснословного новорожденного младенца, словно говорящего про себя: "Мне все равно, что ты думаешь, – я знаю, что я прав"… Казалось, неживые атомы и химические связи соединились, образовав саму жизнь» {1187}. Следующие семь лет он посвятил доказательству и совершенствованию модели Уотсона – Крика, в результате чего практически все детали ее конфигурации полностью подтвердились четкими данными рентгеновской кристаллографии {1188}.

Глядя снизу вверх на башню из олова, латуни и проволоки, Уилкинс не усомнился в выборе именно кето-формы гуанина и тимина, ведь иначе не получались бы стабильные пары оснований. То, о чем говорил Джерри Донохью, воспринималось уже как общеизвестное. К несчастью для Уилкинса, в Королевском колледже некому было указать ему, что не следует исходить из структурных формул в учебниках. Такие способности, как у Донохью, встречаются редко; по мнению Уотсона, в мире был еще только один человек, который мог бы сделать правильный выбор и увидеть его следствия, – Лайнус Полинг. Наверное, все понимали: Уотсону и Крику очень повезло, что рядом оказался Донохью, но об этом не говорили {1189}.

Позднее Брэгг сказал: «Уилкинс, разумеется, чуть не покончил с собой, ведь он так долго над этим работал» {1190}, что возмущало Мориса, который в 1976 г. в письме Максу Перуцу подчеркнул: «Самое неприятное – когда цитируют слова Брэгга, будто бы я "чуть не покончил с собой", потому что упустил первенство в открытии структуры ДНК. Хотя я очень увлечен своими исследованиями, вопросы приоритета никогда не имели для меня большого значения. Если Брэгг на самом деле произнес это, меня печалит мысль, что он считал меня настолько узколобым» {1191}. Как бы то ни было, Уилкинс сознавал, что не сделал последнего великого шага. Да, он держался как истинный джентльмен и говорил, что важен только научный прогресс. Однако, впервые увидев модель ДНК Уотсона – Крика, он растерялся, не в силах ясно мыслить от волнения {1192}.

Развивая успех, Уотсон и Крик поспешили заручиться помощью Уилкинса в подтверждении правильности своей модели путем ее сравнения с дифракционными картинами, полученными Розалинд Франклин. Подавленный Уилкинс, как во сне, кивнул и согласился просчитать важнейшие рефлексы. Видимо, ему удалось скрыть свои чувства, раз Уотсон позднее воздал ему должное за то, что он не выказал и тени горечи, однако в этой хвале, возможно, проявилось не столько дружеское отношение, сколько облегчение. Сознавая, что для коллеги происходящее болезненно, Уотсон не хотел чувствовать себя виноватым. «На его лице не было и следа обиды, – писал Уотсон, хотя огорчение трудно было не заметить, – и он по-своему сдержанно испытывал подлинный восторг от того, что эта структура принесет огромную пользу биологии» {1193}.