Мэтт Ридли - Секс и эволюция человеческой природы
Гетеросексуальный мужчина к моменту полового созревания имеет не просто сексуальную тягу к женщинам. У него есть конкретные представления о том, что красиво, а что — уродливо. От одних девушек у него дух захватывает, к другим он безразличен, а третьих находит отталкивающими. Откуда берутся такие реакции? Это тоже смесь генов, гормонов и социального давления? Наверное, да — но ведь интересна их пропорция. Если все определяется только социальным давлением, то вся визуальная информация — фильмы, книги, реклама и т. п. — имеет огромное значение. Если же нет, то худые женщины нравятся мужчинам не из-за действующей моды — это определяется генами и гормонами.
Представьте себе, что вы марсианин, изучающий людей — так же, как Уильям Торп (William Thorpe) изучал зябликов. Допустим, вы хотите выяснить, откуда у мужчин берутся идеалы красоты. Заперев мальчиков в клетках, одним вы будете показывать бесконечные фильмы, в которых идеалом красоты будут считаться толстяки и толстушки, а худые — уродами. Других вы будете держать в полном неведении о существовании женщин вплоть до 20-летнего возраста, когда встреча с девушками окажется для них шоком.
Интересно, что получится из такого марсианского эксперимента? Попытаюсь собрать ответ из разрозненных фактов и результатов менее «марсианских» экспериментов. Какие женщины понравятся мужчинам, никогда не видевшим их раньше (после того, как они переживут шок от первой встречи)? Старые или молодые, толстые или худые? И будут ли мужчины, выращенные на «пышных» идеалах красоты, действительно предпочитать толстушек тощим?
Напомню, почему мы все время говорим только о мужских вкусах. Как выяснилось в предыдущей главе, мужчина оценивает внешность партнера в большей степени, чем женщина, по очень простой причине. Молодость и здоровье — важные признаки качества брачного партнера, если оценивает мужчина, и не очень важные — если женщина. Последняя тоже не безразлична к возрасту и здоровью партнера, но больше ее беспокоят другие вещи.
Тощие женщины
Но моде свойственно меняться. Если стандарты красоты определяются ею, то, какой бы деспотической ни была, она должна быть подвержена изменениям. Давайте посмотрим, как менялась мода на определенный тип фигуры за совсем небольшой промежуток времени. Уоллис Симпсон (Wallis Simpson), герцогиня Виндзорская, однажды сказала, что женщина «не бывает слишком богатой или слишком худой», но даже она была бы потрясена, если бы увидела фигуру современной фотомодели без одежды. Как сказала Роберта Сеид (Roberta Seid), в 1950-х похудение стало предрассудком, в 1960-х — легендой, в 1970-х — безумием, а в 1980-х — религией{431}. Том Вулф (Tom Wolfe) метко окрестил это безумие, управляющее жизнью голодающих (вслед за требованиями моды) нью-йоркских женщин, «социальным рентгеном». Вес Мисс Америки от года к году устойчиво падает, это же относится и к женщинам с обложек Плейбоя: и те, и другие на 15 % легче среднего показателя для своего возраста{432}. Диеты для похудения наполняют газеты и кошельки шарлатанов. Анорексия и булимия[87] — заболевания, вызванные чрезмерным сидением на диете — калечат и убивают молодых женщин.
Совершенно очевидно, что девушки со среднестатистическими показателями не считаются самыми красивыми. Может быть, дело — в обильной дешевой пище, которая делает среднюю женщину гораздо пышнее, чем она была одно или два тысячелетия назад. Но, так или иначе, женщины идут на крайние меры, чтобы их фигура соответствовала диктуемому модой идеалу. Кроме того, мужчинам нет никакого смысла выбирать самых худых девушек, ибо сегодня, как и в плейстоцене, это дает максимальный шанс получить наименее плодовитую партнершу. Женщина может потерять плодовитость, если ее жировая масса упадет на каких-то 10–15 % по отношению к норме. Одна (притянутая за уши) теория говорит, что одержимость девушек снижением веса — это сознательная стратегия, позволяющая избежать беременности слишком рано или до того, как мужчина посвятит себя семье. Но это не помогает объяснить, почему мужчины предпочитают тощих женщин, что, вроде бы, абсолютно неадаптивно{433}.
Почему худые нравятся мужчинам — загадка. Но еще интереснее, что такая мода сложилась совсем недавно. Есть куча свидетельств — в том числе, запечатленных в камне или на холсте — что вплоть до эпохи Возрождения красивыми считались пышные женщины. Конечно, есть исключения. Судя по шее, Нефертити была тонкой и элегантной, да и Венеру Боттичелли никак нельзя назвать толстой. И вот уже викторианцы боготворят осиные талии, женщины приговаривают себя к затягиванию в корсет, а некоторые даже удаляют пару ребер, чтобы сделать талию еще уже. Скажем, Лилли Лэнгтри (Lillie Langtry) могла обхватить свою 18-дюймовую (45-сантиметровую) талию двумя ладонями — при том, что даже у самых худых современных моделей обхват талии составляет порядка 22-дюймов (55 см). Но нам не обязательно так глубоко копать собственную культуру, чтобы увидеть: пухлые женщины раньше были привлекательнее худых. Мужчинам «диких» племен во всем мире однозначно нравится пухлое женское тело, и во многих сообществах, живущих на грани выживания, люди вообще стыдятся тощих родственниц.
Как сказал Роберт Сматс (Robert Smuts) из университета Мичигана, давным-давно стройность была слишком распространена и являлась признаком бедности. Сегодня она связана с этим обстоятельством только в странах третьего мира. В остальных же богатые женщины могут позволить себе диету с пониженным содержанием жира и трату денег на похудение и фитнес. Стройность стала тем, чем раньше была полнота — признаком статуса.
Сматс пытается доказать, что вкусы мужчин просто переключились. Произошло это, предположительно, путем перенастройки зависимостей между определенными признаками и статусом партнерши. Сегодняшний молодой человек бомбардируется — в частности, индустрией моды — подтверждениями связи между стройностью и богатством. В критический период формирования сексуальных предпочтений его мозг начинает устанавливать эту связь бессознательно — и делает идеальную женщину худой{434}.
Статус-сознательность
Эта теория вступает в прямой конфликт с выводами предыдущей главы, поэтому либо то, либо другое нам в итоге придется отбросить. С одной стороны, вроде бы, именно женщины, а не мужчины обращают внимание на социальный статус своего потенциального партнера. И социобиологи утверждают, что мужчины обращают внимание на признаки в девушке не богатства, а репродуктивного потенциала. Но буквально в предыдущем абзаце мы говорили о том, что они определяют по женским талиям состояние их банковских счетов.
Несколько исследований дали недвусмысленный результат: красивые женщины и богатые мужчины вступают в брак гораздо чаще, чем красивые мужчины и богатые женщины. Кроме того, выяснилось, что физическая привлекательность женщины оказалась гораздо лучшим критерием социально-экономического статуса ее мужа, чем ее собственные статус, интеллект и образование. Это оказалось неожиданным — особенно, если учесть, сколько людей вступают в брак с коллегами, одноклассниками и одногруппниками{435}. Если внешность женщины должна говорить мужчине о ее статусе, то почему бы ему просто не использовать свои прямые знания о ее статусе?
В отличие от женской стройности, мужские признаки статуса — в основном, прямые и «честные»: если бы они не были таковыми, то не являлись бы признаками статуса. Расточительство, храбрость и высокое социальное положение может имитировать лишь самый искусный шарлатан. А вот стройность — хитрая штука, ибо бедные женщины низкого социального происхождения когда-то уже бывали стройнее богатых и высокостатусных. Даже сегодня, когда бедные могут позволить себе только нездоровую пищу, а богатые питаются дорогой, худая женщина не обязательно богата, а толстая — не обязательно бедна{436}.
В общем, идея о связи статуса со стройностью неубедительна: она — плохой признак богатства. Кроме того, мужчинам не очень важны социальные статус и состояние партнерш. Наконец, логика, согласно которой мужчинам нравятся стройные женщины, и потому социальный статус последних коррелирует с их стройностью — зациклена. Если богатые женщины тратят деньги на соответствие мужским идеалам (какими бы они ни были), а мужчины реагируют на признак женского статуса (каким бы он ни был), то и те, и другие в качестве сигнала статуса могут выбрать что угодно — в том числе, и пышность.
Проблема в том, что мне нечего предложить взамен. Допустим, во времена Рубенса мужчинам нравились полные женщины, а сегодня — худые. И на пути от пухлых матрон Рубенса к нашим анорексичным идеалам мужчинам перестали нравиться самые толстые и умеренно полные, а стали нравиться самые худые. Теория полового отбора Рональда Фишера предлагает возможный механизм такого перехода. У мужчины, выбирающего худую девушку, будут худые дочери, которые будут привлекательны для высокостатусных мужчин — если им тоже нравятся худые. Даже если такая жена родит меньше детей, чем толстая, ее дочери будут удачнее выходить замуж и будут достаточно хорошо обеспечены, чтобы вырастить больше наследников. В итоге, у мужчины, предпочевшего худую жену, будет больше внуков, чем у выбравшего толстую. Теперь допустим, что сексуальные предпочтения передаются через культурные механизмы (путем подражания), и что юноши, наблюдая за поведением окружающих, начинают ассоциировать стройность с красотой. Такой механизм даже сам по себе был бы адаптивен, ибо гарантировал бы, что мужчины внимательно отнесутся к господствующей моде (подобно самке тетерева, которой резонно выбирать того же самца, что и другие самки). Если бы мужчины игнорировали диктат социальных стандартов (предпочитать пышных либо худых), их дочери рисковали бы остаться старыми девами — так же, как сыновья тетерки рискуют остаться холостыми, если она будет выбирать короткохвостого партнера. Иными словами, даже если предпочтение передается через культурные механизмы, но сама предпочитаемая черта — генетическая, то фишеровская идея о влиянии моды на выбор партнера все равно работает{437}.
