В. Дольник - Непослушное дитя биосферы
Все та же социальная организация подходит и следующему виду — прямостоящему человеку. Он был в полтора раза крупнее ростом и специализировался как собиратель и трупоед. Увеличение в рационе питания мяса неизбежно требует расширения жизненного пространства (вернитесь к нашим расчетам для растительноядных и плотоядных). Поэтому неудивительно, что этот вид постепенно расселился из Африки в Евразию. Разные подвиды этого вида вымерли от двухсот до шестидесяти тысяч лет назад, но от одного из них в Африке произошел новый вид — человек разумный. Зоологи полагают, что и он в основном унаследовал врожденные программы социальной организации от предковых видов, в частности, организацию стада на основе мужской иерархии и группового брака.
Тут, на пороге истории нашего вида, мой читатель, самое время нам остановиться, перевести дух и привести в порядок наши знания о пространственных инстинктах далеких предков.
Унаследовали ли мы с вами от них ощущение, что мы хотим, чтобы у нашего общества — деревни, племени, страны — была своя территория, вторжение на которую чужих крайне неприятно и требует ответных действий?
— Я, например, явно да. И вы, наверное, тоже.
Кто в случае вторжения должен защищать нашу территорию?
— Конечно же, все боеспособные мужчины. (А пока ни мы ни на кого не собираемся нападать, ни соседи на нас, безопасными переговорами о безопасности без конца занимаются власти, они это очень любят.)
А что, и молодые, еще толком не жившие, тоже должны защищать территорию?
— Тут в теории наши ответы могут разойтись, но практика показывает, что все общества отвечают на этот вопрос «да».
А что же должны делать старшие мужчины?
— На этот вопрос общества отвечают однозначно: командовать молодыми, посылать их в бой, а себя беречь.
Кто вправе распоряжаться нашей общей территорией и нами самими?
— Те, кто стоят у власти (а они почти все пола мужеска).
Чувствуете ли вы, подобно семейно-территориальным животным, внутреннюю потребность иметь свой защищенный от других клочок земли?
— Тут одни мои читатели сразу ответят: «Да», а некоторые начнут ходить вокруг да около.
А согласны ли вы, чтобы вся общественная территория разделилась на индивидуальные участки без остатка?
— На этот вопрос большинство из нас воскликнут: «Ну, нет уж! Как я буду жить без жизненного пространства, по которому куда хочу, туда и иду! Я не хочу, чтобы кто-то владел озерами, реками, чтобы все леса были частными и стали частными все дороги и тропинки…» Нет, общее жизненное пространство никому не хочется отменить.
Согласны ли вы, что в вас сидит инстинкт иметь свое гнездо, свое убежище, неприкосновенное для остальных?
— Мало кто ответит «нет».
Согласны ли вы, что вам неприятно, когда посторонний вторгается в пределы вашего индивидуального пространства, нарушает вашу дистанцию?
— Туг мнения наши могут разделиться.
И главный вывод: инстинктивная потребность занимать свой, личный или семейный, клочок пространства, если она есть у человека, — очень древняя программа. Ни наши человекообразные предки, ни виды человека — предки нашего вида, по своему образу жизни и внешним условиям этого инстинкта реализовать не имели возможности. Но это не значит, что они этот инстинкт утратили.
Наш вид до начала истории
Наш вид, оставаясь, как и его предшественники, прежде всего собирателем, во многом особенный. Ну, конечно, он единственный, кто владеет огнем и речью! Он не только изготавливает орудия, но и постоянно совершенствует их, опираясь на внегенетическую передачу новых навыков и знаний. Он, как и его предки, тоже получает животные белки от крупных теплокровных, но не столько погибших без его участия, сколько убитых им самим. Но, как ни печально, он убивает и себе подобных, а совсем недавно был настоящим каннибалом. Он очень охотно и активно вступает во взаимовыгодные и взаимозависимые симбиотические отношения с растениями, животными и микроорганизмами — от ячменя, кукурузы, собаки, овцы до дрожжевых и пенициллиновых грибков. Все это дает человеку возможность открывать для себя в природе новые экологические ниши, как бы новые «профессии» в биосфере, и достигать чрезвычайно большого разнообразия по образу жизни и положению на экологической пирамиде — от плотоядного уровня до почти растительноядного, и даже ниже, до уровня разлагателей отмершей биомассы.
В древний, доисторический, период разными популяциями человека осваивалось не менее пяти направлений экологической специализации: собирательство, охота, скотоводство, растениеводство и разбойничество.
Собирательство — естественное, животное состояние людей. Они могут сохранять этот образ жизни в благоприятных местах неограниченно долго. Популяции возвращались к нему всякий раз, когда терпели фиаско на пути иных специализаций. Да и каждый по отдельности подсознательно знает, что если иная жизнь не получилась, в запасе есть выход — начать искать и собирать необходимое для жизни в подходящих местах, от леса или берега моря до свалки. Довольно очевидно, что для древних собирателей вполне подходила предковая организация группы. При ней территория, на которой живет группа, как бы общая, а иерархи могут управлять ее использованием. Подходит для такого образа жизни и групповой брак, при котором тот, кто доминантнее и удачливее, имеет связь с большим числом женщин, а кто неудачлив — с меньшим.
Загонные охотники. Как возникла специализация по загонной охоте на крупных животных, пока покрыто мраком. В то же время жизнь охотников во времена расцвета — тридцать семь тысяч лет назад — вырисовывается довольно хорошо, причем в значительной мере благодаря их собственным зарисовкам своего быта. Но трактовать эти рисунки можно по-разному. Был период, когда кабинетные мыслители и писатели так романтизировали и героизировали жизнь охотников, что всем нам трудно избавиться от такой картины: сидят у костра усталые, но довольные охотники, и делят тушу мамонта. А позади сгрудились философы и спорят: как они ее делят? Поровну? По справедливости? По заслугам? А некоторые говорят, что как женщины укажут: на дворе, по их мнению, расцвет матриархата.
А жили охотники группами, в основе которых была иерархия мужчин. Оборонительной от хищников и конкурентов иерархии мужчин не трудно выделить из себя бригады загонных охотников: организация подходит (вспомним авангард павианьего построения), а приемы коллективных действий против хищника легко преобразуются в приемы охоты на крупных животных. Охотники образовали первую симбиотическую связь с другим видом — собакой. Они создали множество орудий и приспособлений. Но мало кто из читателей знает, что они были и первыми строителями. Для охоты загоном нужны огромные загоны — ловушки, куда загоняют стадо. Время кое-где сохранило до наших дней каменные стенки ловушек длиной в несколько километров, а в Каракумах — подобное по масштабам сооружение из земли. От деревянных же сооружений, которые могли быть не менее грандиозными и самыми распространенными, просто ничего не осталось. Но их много на наскальных рисунках.
На стоянках группа образовывала тесное поселение. Оттуда уходили на промысел бригады молодых охотников. Эти парни любили себя рисовать, и мы видим, что строй бригады — это строй павианьего авангарда, а в местах охоты — лагерь. Мы видим и рисунки ловушек, и приемы охоты, и сцены возвращения бригады на стоянку с добычей. Женщины на рисунках всегда много меньше мужчин (это означает, что они, как и у всех приматов, находятся ниже мужской иерархии) и обычно «приветствуют» их в позе подчинения. Много сцен группового секса, видимо, обычного занятия бригады по возвращении на стоянку. Нужно быть слепым, чтобы узреть в подобном образе жизни матриархат. Это самый обычный групповой брак.
Охотникам нужна огромная территория: на полсотни человек не менее семидесяти пяти километров в поперечнике с протяженностью границ до трехсот километров. Плотно охранять границу такой длины от соседних групп невозможно. Они легко могли проникнуть на чужую территорию, поохотиться и благополучно уйти с добычей, а владельцы лишь спустя какое-то время натыкались на их следы. Именно поэтому, возможно, охотники стали применять очень жесткий метод защиты территории: если уж заставали на ней чужих за охотой, с ними не церемонились (как это было принято у предков человека), а нападали и пытались убить. Мы знаем, что период загонных охот стал и началом жестоких территориальных войн с применением оружия и убийством. Он стал началом эры повсеместного людоедства.
Перепромысел — бич божий загонных охот — истощал запасы дичи и вынуждал охотников искать все новые и новые нетронутые места, расселяться. Не позднее, чем двенадцать тысяч лет назад они уже сумели проникнуть на все пригодные для охоты материки. Цивилизация загонных охотников была высокой и в техническом, и в духовном смысле. Это они открыли счет, календарь, символические знаки, освоили начала коллективного строительства, стали рисовать и ваять. Но перепромысел повсюду рано или поздно приводил их к экологической катастрофе. Узкие специалисты, они повсеместно начали вымирать, а их остатки «скатывались» к собирательству или примитивным незагонным способам охоты.
