Карл Циммер - Микрокосм. E. coli и новая наука о жизни
Нет никаких доказательств того, что сорные растения получили гены резистентности от трансгенных культур. Скорее наоборот, ясно, что они заработали их традиционным — эволюционным — путем. Использование глифосата на посевах трансгенных растений оказалось настолько дешевым, что фермеры буквально затопили гигантские площади одним — единственным гербицидом. Они создали для растений, способных устоять перед глифосатом, идеальные условия и подстегнули их эволюцию в направлении все более сильной сопротивляемости. А гены устойчивости, лишь раз полученные, были, судя по всему, переданы всем прочим сорным видам.
Когда у E. coli развивается устойчивость к антибиотикам, до появления новых антибиотиков проходят иногда годы. Процесс производства трансгенных растений столь же неповоротлив. Только в 2007 г., через 20 лет после изобретения сортов, устойчивых к глифосату, ученые объявили о том, что им удалось создать растения, генетически устойчивые к другому гербициду — дикамбе. Компания Monsanto зарегистрировала технологию, но объявила, что до появления резистентных к дикамбе культур на рынке пройдет не менее трех — семи лет. А пока фермеры могут попытаться замедлить эволюцию резистентности традиционными методами: разумным севооборотом и применением комбинации из нескольких гербицидов.
Поскольку многое в сегодняшних биотехнологиях сильно напоминает события 30–40–летней давности, многие ученые тщательно изучают судьбу E. coli в 1970–е гг. и пытаются избежать ошибок, сделанных предшественниками. Специалисты по синтетической биологии стали отличными историками, изучая, как пионеры биотехнологий сражались с рисками, законами и представлением общественности об их работе. Сегодня, вместо того чтобы сделать синтетическую биологию исключительно достоянием избранных, Дрю Энди и его коллеги, напротив, приглашают всех желающих присоединиться к проекту. Добавлять новые коды в базу BioBricks может кто угодно. Сегодня фотокамера из E. coli появляется в научных музеях, а старшеклассникам предлагается принять участие в конкурсах по синтетической биологии. И вместо того чтобы сосредоточить усилия на чем‑нибудь более выгодном вроде инсулина, ученые работают над получением дешевых лекарств от малярии, чтобы показать, какую пользу может принести синтетическая биология.
Специалисты по синтетической биологии стремятся сохранить этот дух открытости, несмотря на тот очевидный факт, что когда‑нибудь разработанные ими инструменты и методы могут быть обращены во зло. Без труда можно себе представить какое‑нибудь правительство, которое захочет сконструировать живое оружие — специальный организм для ведения биологической войны. Ученые опасаются, что если правительство возьмет под контроль их исследования, то ручеек полезных инноваций пересохнет. Они утверждают, что лучший способ борьбы с будущим искусственным патогенным микроорганизмом — направить коллективные творческие силы открытого сообщества на благие цели. Ограждая синтетическую биологию от излишней зарегулированности и не допуская в эту отрасль патентов, ее основатели надеются получить искусственную версию эволюции с открытым кодом, которая на протяжении многих миллионов лет так хорошо служила E. coli.
«Это гнусно»
Риски, связанные, как казалось в 1970–е гг., с генетически модифицированной E. coli, были не единственным источником страха перед генной инженерией. Новая наука затронула гораздо более глубокие пласты — убеждение в том, что человеку просто не полагается вмешиваться в наследственность и генетические механизмы. Многие критики видели в генной инженерии попытку нарушить естественный порядок вещей, изменить результат нескольких миллиардов лет эволюции. Перенос генов или иного биологического материала от одного вида к другому, казалось, размывал границы, установленные задолго до появления человека, и угрожал повалить само древо жизни.
«Мы теперь можем превратить пресловутое эволюционное древо в сеть, — заявил тогда Роберт Синшеймер, биолог из Калифорнийского университета в Санта — Крус. — Мы можем по собственному желанию смешивать гены самого разного происхождения — от растений до насекомых, от грибов до человека». Человечество, по мнению Синшеймера, не было готово к такой ответственности: «Мы становимся творцами — создателями новых форм жизни, существ, которые нельзя уже будет возвратить в небытие, которые будут жить после нас и эволюционировать в соответствии с собственной судьбой. Какую же ответственность должен нести творец и за собственные творения, и за весь живой мир, в который мы приносим наши изобретения?»
Одна газета в те годы назвала генетическую модификацию E. coli «проектом Франкенштейна». Игры с ДНК, заявил биолог из МТИ Джонатан Кинг, «святотатственны». Два политических активиста, Тед Говард и Джереми Рифкин, опубликовали в 1977 г. книгу «Кому дозволено играть роль Бога?» (Who Should Play God?), в которой осудили генную инженерию.
Тридцать лет спустя критики биотехнологий продолжают пользоваться все тем же «высоким штилем». Так, в 1999 г. Джереми Рифкин организовал в The New York Times занимающую целую полосу рекламу нескольких организаций, которые требовали взять биотехнологии под строгий контроль. В рекламе были размещены фотографии двух примеров новых ужасов, с которыми предстоит столкнуться человечеству: человеческого уха, растущего из спинки мыши, и первого клонированного животного — овечки Долли. Заголовок вверху страницы вопрошал: «Кто в XXI веке берет на себя роль Бога?»
«Генетические структуры живых существ — создания Природы, в которые менее всего стоит вторгаться человеку ради прибыли… Неужели никого не шокирует, что новорожденная биотехнологическая индустрия считает возможным брать под контроль эволюционный процесс и изменять жизнь на Земле ради своих бухгалтерских ведомостей?.. Брать на себя работу Природы?.. Кого бы вы ни считали творцом, Бога или Природу, именно граница между формами жизни придает каждой из них собственную цельность и идентичность».
«Бога или Природу» — загадочный выбор. Безусловно, не секрет, что христианство и иудаизм находятся с биотехнологиями в сложных отношениях. В конце концов, на первых же страницах Книги Бытия Библия ясно говорит:
«И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя по роду [и по подобию] ее, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его по роду его [на земле]… И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их и всякую птицу пернатую по роду ее… И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так» (Быт. 1:11–24).
В книге Левит человечество получает инструкцию никогда не нарушать этих границ: «Скота твоего не своди с иною породою; поля твоего не засевай двумя родами семян» (Лев. 19:19).
Согласно Библии, важнейшее и главное живое существо — это, конечно же, человек. Созданный по образу и подобию Бога, он не должен даже мысли допускать о том, чтобы как‑то сгладить свое отличие от животных: «И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить [семя] и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно» (Лев. 18:23).
И сегодня для многих консервативно настроенных людей угроза биотехнологий — угроза скорее природе человека, нежели природе вообще; именно это их больше всего тревожит. «Вмешательство в процесс продолжения человеком рода ради того, чтобы смешать человека и животное, противоречит священности человеческой жизни и самому человеку, созданному по образу и подобию Божию», — пишет Нэнси Джонс из консервативного Центра биоэтики и человеческого достоинства.
Некоторые консерваторы не цитируют ни Библию, ни другие священные источники, но тоже уверены, что разрушение барьера между биологическими видами приведет к деградации человеческой природы. Виднейший из этих критиков — Леон Касс. После встречи с Полом Бергом в начале 1970–х гг. Касс продолжал писать и говорить о биоэтике, а с 2002 по 2005 г. он возглавлял Совет по биоэтике президента Джорджа Буша — младшего. В своих выступлениях против клонирования и создания химер он утверждает, что инстинктивное отвращение человека к подобным тварям — достаточное доказательство того, что создавать их нельзя. Касс называет такую путеводную неприязнь «мудрым отвращением». Мы просто знаем, что некоторые вещи делать нехорошо — к таким вещам относятся, например, инцест или осквернение трупа. Наша неспособность объяснить свои чувства с рациональной точки зрения нисколько не уменьшает их важности.
Более того, Касс утверждает, что это инстинктивное отвращение надежно указывает на то, что нам следует принимать, а что отвергать. Есть что‑то ужасающее в армии одинаковых людей — клонов или в химерах — полулюдях — полуживотных. В век, когда технология может дать нам так много, писал Касс, «только отвращение еще, может быть, призывает нас защитить глубинную человеческую сущность. Мелки те души, что разучились содрогаться от ужаса».
