Юрген Торвальд - Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии
Тот факт, что нейтронный активационный анализ должен быть применен для экспертизы по конкретному уголовному делу, вызвал оживление в лаборатории Джерви. Позднее сомневались, сознавали ли в то время его сотрудники всю ответственность подобного применения еще совершенно неразработанного метода и не преобладал ли восторг ученых от нового4 феномена над криминалистической осторожностью. Так или иначе, но можно было сослаться на то, что переданное Керром задание требовало лишь подтверждения результатов микроскопического исследования, а не оригинальной экспертизы.
Под руководством Джерви его сотрудники Уильям Макинтош, Альма Краудер и Керр поместили в Национальный исследовательский экспериментальный реактор Чок- Ривера первые тесты анализа волоса с места преступления и сравниваемых с ним волос. При первом тесте подвергся бомбардировке нейтронами обнаруженный на месте преступления отдельный волосок. Время активации длилось от 48 минут до 18 часов. В ходе измерений гамма-излучения выяснилось, что в пробах волос Гаэтан Бушар и Джона Фоллмена удается установить по четыре-пять микроэлементов, которые по своему виду не совпадают. Керр при микроскопическом исследовании с величайшим трудом обнаружил какие-то мелкие различия. На самом деле это были совершенно явные отличия одних волос от других. При измерении гамма-излучения отдельного волоска оказалось, что оно слишком незначительно, чтобы можно было сделать вывод относительно имеющихся в нем микроэлементов.
Это принесло разочарование, и Джерви сделал вывод, что исследованию отдельного волоска с помощью гамма-спектроскопии должна предшествовать большая подготовительная работа. Теперь осталась только возможность предпринять сравнение путем измерения бета-излучения. Но так как из-за криминалистической ценности волоска в качестве улики его нельзя было химически разрушить, чтобы тем самым удалить из него натрий, то такое сравнение тоже имело ограниченные возможности. Не было шанса путем обнаружения наличия или отсутствия одинаковых микроэлементов точно установить совпадение отдельного волоска с места преступления с волосами Фоллмена. Возможно, следовало ограничиться измерением силы бета-излучения всех элементов в целом и сравнить ее с силой излучения различных волосков.
12 и 13 августа отдельный волосок и пробные волосы подвергали восемнадцатичасовой бомбардировке нейтронами и затем „грубому" измерению общего бета-излучения. В течение августа измерения повторяли много раз. При этом удалось путем наблюдения за периодом полураспада установить два элемента, которые, правда, не являлись микроэлементами, а были обычными составными частями волос: фосфор и серу. Излучение фосфора было очень сильным, а серы — слабым. Путем введения алюминиевой ширмы в счетчик удалось изолировать излучение серы и подсчитать чистое количество фосфора и соотношение между излучением серы и фосфора. Оно составило для пробы волос Гаэтан Бушар 2, 02, для пробы волос Фоллмена — 1, 07, а для отдельного волоска из руки пострадавшей — 1, 02 мегаэлектроновольт. Различия показателей между волосами Бушар и Фоллмена оказались столь же внушительны, сколь внушительно почти полное совпадение показателей волос Фоллмена и отдельного волоска из руки пострадавшей.
Но, чтобы проверить доказательственную ценность такого грубого подсчета бета-излучения, Джерви попросил Керра снять тридцать проб волос среди рекрутов Королевской канадской конной полиции. Притом волосы должны иметь видимые в микроскоп различия. Затем эти волосы подверглись такой же обработке, и так же, как в деле Бушар, было проведено измерение бета-лучей. Выяснилось, что между излучением серы и фосфора в каждом отдельном случае имеются более или менее ярко выраженные различия. Только теперь Джерви согласился использовать результаты теста на суде по делу Бушар. Правда, сам он не смог выступить на суде в качестве эксперта, так как к концу экспертизы вынужден был уехать в Торонто, где ему поручили чтение лекций в университете. Таким образом, впервые выступить перед судом с результатами нейтронного активационного анализа поручили Керру, Макинтошу и Альме КраУДер.
4 ноября 1958 года, когда начался процесс против Фоллмена в Эдмундстоне, никто, кроме нескольких посвященных, как писали потом газеты, не знал, что в здание суда войдет „атом в качестве детектива". Процесс вызвал живейший интерес. Ведь впервые перед судом присяжных в канадском городке стоял американский подданный. Несмотря на это, сначала процесс имел местное значение.
Фоллмен сидел между полицейским и своим отцом, на его лоб свешивались темные локоны, глаза полуоткрыты, он часто кусал нижнюю губу. После того как он заявил, что невиновен, началась обычная борьба между Альбани М. Робишо и защитником Фоллмена Дж. А. Пайчеттом перед судьей Артуром Л. Англином и двенадцатью присяжными. Пайчетт очень хорошо знал, как мало важных свидетелей у Роби- шо, и использовал все, чтобы обесценить их показания. Сначала трудно было понять, к чему он клонит. Казалось, что он стремится посеять сомнения в показаниях и доказательствах и только потом будет решать, можно ли осмелиться на борьбу за оправдание или следует довольствоваться тем, чтобы оградить Фоллмена от смертного приговора за убийство, доказывая, что он действовал в состоянии невменяемости. На первом этапе борьбы Пайчетт не имел успеха. Ему, например, не удалось поколебать веру в показания Марселя Босса. Когда Босса спросили, видит ли он в зале суда водителя того американского автомобиля, который он встретил 13 мая в Эдмундстоне, то он ответил: „Конечно, вон он сидит на скамье подсудимых". Пайчетт пережил также неприятные минуты, когда Робишо представил еще одного неожиданного свидетеля, который совершенно случайно попал в его руки 14 ноября. В этот день к Робишо пришел констебль Мартен и рассказал о событии, которое произошло давно, но о котором он молчал из страха перед наказанием за допущенное им нарушение правил. В мае он доставлял Фоллмена в тюрьму Сент- Джон и посадил в машину своего родственника из Монреаля, Джеймса Ф. Тобина. В Фредериктоне Мартен покинул машину на двадцать минут и поручил Тобину охрану арестованного. Оставшись наедине с арестованным, Тобин спросил Фоллмена: „Как могло случиться, что такой симпатичный молодой человек оказался замешанным в столь неприятное дело. Вы действительно убили девушку? " Неожиданно Фоллмен ответил: „Да, в этом нет никакого сомнения. Я не знал, что делаю, а когда пришел в себя, было уже поздно. Девушка была мертва. В детстве меня очень избаловали. У меня, тот" еще темперамент, и иногда я совершенно не владею собой… Но у них слишком мало доказательств, чтобы повесить меня".
После выступления Тобина в качестве свидетеля Пайчетт набросился на него, но его атака не имела успеха, как и в случае с Боссом.
Затем последовали дни опроса Федора, Езо и Роланды Андре Руан. Все трое признались, что в машине Фоллмена не удалось найти ни следов крови, ни орудия убийства. Не удалось обнаружить и следов крови на его одежде. Осколки лака могут быть от машины Фоллмена, но удалось найти только одно место повреждения, совпадающее с сердцевидным осколком. Губная помада на шоколадке, возможно, оставлена Гаэтан Бушар, но, может быть, и кем-либо другим. Но Пайчетт не радовался этому триумфу, так как за ним последовало поражение; в субботу выступил Франсис Керр, и впервые все услышали о волоске, обнаруженном в руке убитой девушки. Присяжные и присутствовавшие в суде невольно насторожились. Волос, вырванный жертвой у ее убийцы, вызывал в 1958 году такой же трепет, как и полстолетия назад. Над залом суда нависла тишина напряженного внимания, пока Керр рассказывал о пути волоска в Оттаву. Он закончил осторожно сформулированной фразой: „Я пришел к выводу, что этот отдельный волосок, найденный в руке мертвой девушки, мог расти на голове обвиняемого". Пайчетт почувствовал воздействие, которое оказывает даже столь осторожное заключение, и поспешил бросить реплику: „Или на любой другой голове, на которой растут волосы, имеющие подобные особенности". Керр ответил: „Это верно".
Но тут вмешался Робишо и, ловко направляя высказывания Керра к цели, помог ему изложить ход и результаты экспертизы. Действительно, объяснял он, до сих пор в основном считалось, что существовавшие до сегодняшнего дня методы сравнения волос редко давали надежные результаты. Но за последние два года разработан новый, прогрессивный метод сравнения волос, который он может сейчас представить. И тут он обратился к Керру с такими вопросами: правда ли, что в лабораториях Чок-Ривера с некоторых пор найдены новые пути идентификации волос? Действительно ли ученые атомного центра Канады в Чок-Ривере сотрудничают с криминалистами Королевской канадской конной полиции? Готов ли Керр сообщить присяжным основные принципы нового, прогрессивного метода? Пайчетт поднялся, протестуя. Он чувствовал, что сообщение Керра может погубить Фоллмена. Безразлично, о чем шла речь, безразлично, поймут ли присяжные все, что будет сказано, но атомная наука была таинством, а Чок-Ривер — национальной гордостью, и Пайчетт пошел в атаку против допуска неизвестного нового метода в судебный процесс. Он знал, что все зависит от позиции судьи Англина. Удастся ли отвести смертельную угрозу от подзащитного или нет? Он знал о своеволии, которое скрывалось за правом судьи допускать или не допускать использование тех или иных доказательств. Положительное решение судьи могла вызвать как истинная вера в ценность этого метода, так и желание, чтобы премьера нового метода криминалистическое идентификации волос состоялась именно в его суде. Пайчетт энергично протестовал против совершенно неожиданного для присяжных использования доказательства; с которым никто не знаком, кроме специалистов в Чок- Ривере. Кто знает что-либо, о применении атомной энергии в исследованиях волос? Никто! Перед каким судом была доказана надежность этого метода? Нигде, нигде!
