Игорь Акимушкин - Причуды природы
А мудрят самцы шалашников с единственной целью — привлечь внимание к своей особе и, прямо скажем, преуспевают.
Найдя самку, бывший строитель преображается. Теперь он кавалер, развлекающий даму. Заманивает её к беседке и начинает бахвалиться — демонстрирует свое богатство. То один цветок поднесет к глазам подруги, то другой, то раковину, то какой-нибудь яркий лоскут. Сам распаляется до крайности. Кланяется, пританцовывает, замирает и всеми возможными средствами приглашает — мол, милости прошу к моему шалашу. Из кожи или, лучше сказать, из перьев вон лезет беседник, стараясь найти путь к сердцу избранницы.
Длятся эти игрища не день и не два. Долгие полгода — с июня по декабрь — самец самозабвенно играет со своими коллекциями. Кажется, он уже и про подругу свою не помнит — все играет сам с собой и играет…
Но это только кажется. Попробуй самка, которой успевает осточертеть за полгода этот танцующий чудак, оставить шалаш и улететь в лес, как самец-шалашник мигом бросает все свои драгоценности и начинает кричать по-особенному. Дама, сжалившись, возвращается.
Сам же кавалер, однако, не такой уж примерный супруг. Появись рядом с его шалашом сразу несколько самок — начнет соблазнять всех подряд. Да и вообще шалашники любвеобильны. Ради новой привязанности могут перенести свои побрякушки в другое место, за много десятков метров, а заодно перетащить по прутикам и весь шалаш.
В сентябре-октябре самки уже покидают шалаши, вьют гнезда и высиживают птенцов. А самцы? Не-е-ет, им не до подобных мелочей. Они себе играют, подновляют постройку, время от времени приносят новые украшения. Следят за свежестью цветов, разбросанных перед входом. Подвяли? Заменить!
Даже в январе-феврале, когда сезон размножения уже закончен, самец не успокаивается: любит время от времени наведаться к своему шалашу.
Нахлынут тут воспоминания — и давай снова подновлять беседку, добывать свежие украшения.
Трудно, таким образом, сказать, кто воздвигает более необычные строения — сорные куры или шалашники. Пожалуй, все-таки последние. Сорных кур ведь можно понять, в конце концов. Они трудятся во имя будущего поколения, во имя яиц и птенцов — пусть даже работа их нерентабельна.
А шалашники? Так, в бирюльки играют. А сколько сил тратят? Австралийские натуралисты острят, что, используй человек энергию работающих шалашников, можно было бы бесплатно осветить Сидней и Мельбурн, вместе взятые.
Некоторые учёные, кстати, считают даже, что строительство шалашей вовсе не связано с привлечением самки. Главное якобы эстетическое удовольствие, которое получают птицы, украшая свои творения. Родился специальный термин, обозначающий подобное явление, — "проэстетизм".
Однако проще предположить, что шалаш — это нечто вроде вторичнополового признака самца, перенесенного с живой птицы на неживой объект. У павлина, мол, хвост, у льва — грива, а у шалашника — шалаш. Каждому — своё.
Озверевший попугай
Речь идет о кеа из подсемейства несторов, распространенного исключительно в Новой Зеландии. "Чудачества" этого попугая сделали его едва ли не самой ненавистной птицей для фермеров островного государства. И вот почему.
Сразу после проникновения на пятый континент англичане принялись осваивать новые земли на привычный европейский манер. Значило это, что любезную англосаксонскому сердцу овцу перевезли в Южную Австралию и Новую Зеландию, благо тамошние условия благоприятны для овцеводства.
И вот в наши дни Австралия держит первое, а Новая Зеландия — четвертое место в мире по поголовью этого скота.
Теперь о кеа. Как и другие попугаи, был он до приезда европейцев мирным, добродушным вегетарианцем. Питался разными фруктами, орехами, семенами.
Но вот в Новой Зеландии пути овцы и кеа пересеклись. И случилось невероятное: безобидный попугай превратился в матерого хищника. И нет теперь для него угощения более желанного, чем жирный молоденький барашек.
Уникальное превращение произошло не сразу. Поначалу стаи кеа "шакалили" возле скотобоен. Но, сами понимаете, одно дело — питаться отбросами и совсем другое — свежим мясом. Словом, попугаи осмелели (чтобы не сказать — обнаглели) и принялись добивать слабых и больных овец. Потом напрактиковались в нападении на здоровых. Сядет кеа на овечью спину и давай рвать её своим острым и мощным клювом. А сил у него предостаточно — попугай размером с крупную ворону.
От такого обращения овца, естественно, не блаженствует. Из рваных ран хлещет кровь. Обезумев от боли и страха, животное мечется, покуда силы не иссякнут. Нередко падает со скал и разбивается. Тут подлетают другие попугаи, и начинается кровавая трапеза.
В зоопарках исследователи специально изучали вкусы нынешних кеа. Оказалось, что, несмотря на широкую пропаганду в последнее время вегетарианского образа жизни, попугаи к ней глухи. Больше всего любят баранину — сало и мясо. С жадностью поглощают конину. Не брезгают говядиной и сливочным маслом… В общем, остается только радоваться, что хотя на людей пока не нападают…
Как объяснить смену рациона у кеа — "этого веселого чудака и безобразника", по словам Даррелла? Не известно. Новозеландские родичи кеа — попугаи кака и какапо все так же флегматично сидят на фруктовой диете. И нет им никакого дела до бродящих у них под ногами шашлыков, один вид которых вызывает, наверное, у кеа усиленное слюноотделение. Неясно также, обратимы или нет изменения в попугаевом меню.
И хотя в целом для овцеводства от кеа вред невеликий, взбешенные новозеландские фермеры до сих пор считают его врагом "номер один". Ведь кто знает, возможно, рассуждают они, именно из-за этих попугаев Новая Зеландия стоит на четвёртом месте по поголовью овец, а не выше…
Кто обидел кривоклюва?
Чудаки, о которых рассказывалось выше, — это чудаки, так сказать, этологические. Странности их связаны с образом жизни, поведением.
Но "зелёный континент" богат и другого рода оригиналами. Теми, у кого с поведением все в порядке, но вот во внешности что-то странное имеется…
Взять, к примеру, кривоклювого зуйка, или попросту кривоклюва. Особая примета этого родственника наших куликов — клюв, загибающийся вправо, наподобие садовых ножниц.
Свёрнутый набок, он придает зуйку вид, будто его только что с силой стукнули по носу. И при этом явно незаслуженно. Как говорится, ни за что ни про что. Печальная, тоскливо-минорная внешность "обиженного" кривоклюва невольно вызывает у наблюдателя чувство искреннего сострадания к нему.
Трудно, на самом деле, предположить, откуда взялся у кривоклювого зуйка клюв такой причудливой формы. Есть следующее объяснение. Кривоклювы питаются мелкими рачками, рыбешками, забивающимися под камни во время отлива. Обзаведясь в процессе естественного отбора кривым клювом, птицы преуспели в добывании пищи непосредственно из-под камней.
Возникает, правда, ряд вопросов. Почему тогда другие птицы со сходным типом питания не пошли по пути кривоклювов? И потом — разве кривоклювы только и занимаются тем, что рыщут под камнями? С неменьшим успехом могут они кормиться и живностью открытых пространств, отмелей, обитателями мелких прибрежных лужиц…
Словом, не так уж ясно происхождение редкостной формы клюва у печальных новозеландских зуйков. И поэтому для орнитолога нет большей удачи, чем суметь понаблюдать за такой птицей. Ведь увидеть пернатого со свернутым набок клювом — всё равно что встретить на улице автомобиль на трех колесах. Вероятность одинаковая…
Но есть у кривоклювов и странности поведенческие. Речь идет о повадках их в свободное от насиживания яиц и добывания пищи время. "Досуг" кривоклювов наблюдал Даррелл, однако и он не смог придумать подходящее ему объяснение:
"На участке площадью пятьдесят квадратных метров собралось около полусотни птиц, все они стояли на одной ноге, головой к ветру, с интервалом сантиметров в тридцать. Стоят, борясь с ветром, нахохлились, темные глазки моргают, и вид у всех такой печальный, что дальше некуда. Вдруг, без всякой видимой причины, один кривоклюв прыгнул вперед сантиметров на пятнадцать, продолжая опираться на одну ногу. Сразу строй оказался нарушенным, соседям пришлось подтянуться, за ними последовали другие, и пошло… То и дело все птицы приходили в движение, в целом же стая оставалась на месте. Я смотрел очень внимательно, но так и не смог понять, что побуждало их совершать этот маневр. Они не танцевали и не разыскивали корм, а просто стояли кучкой, словно какие-нибудь горькие сироты, время от времени затевающие странную игру в "классы", чтобы отвлечься от тоскливых мыслей…"
И в самом деле, что за причуда симпатичных птичек с кривыми клювами и жалостливой внешностью торчать на пронизывающем ветру, подпрыгивая на одной ноге?
