Вилейанур Рамачандран - Мозг рассказывает. Что делает нас людьми
Огромное спасибо Элизабет Секель и Петре Остермюншер за их помощь.
Также я благодарен Дайен, Мани и Джайе, которые были бесконечным источником света и вдохновения. Наша совместная статья в журнале Nature (по маскировке камбалы) произвела огромный переполох в мире ихтиологии.
Джулия Кайнди Лэнгли разжигает мою страсть к пониманию искусства.
Последнее по списку, но не по значимости: я благодарю национальные институты здоровья за возможность проводить исследования, о которых рассказано в этой книге, и лично спонсоров и инвесторов, вот их имена: Аби Поллайн, Херб Лурье, Дик Геклер и Чарли Робинс.
ВВЕДЕНИЕ. Не просто обезьяна
Теперь я абсолютно убеждён, что, если бы у нас были окаменелые останки этих трёх созданий… и действительно непредубеждённое суждение, мы тотчас же признали бы, что гораздо меньше промежуток, как животных, между гориллой и человеком, нежели между гориллой и павианом.
ТОМАС ГЕНРИ ГЕКСЛИ, лекция в Королевском институте, Лондон«Я знаю, мой дорогой Ватсон, что вы разделяете мою любовь ко всему необычному, ко всему, что нарушает однообразие нашей будничной жизни».
ШЕРЛОК ХОЛМСЯвляется человек обезьяной или ангелом (как сформулировэл этот вопрос Бенджамин Дизраэли в знаменитом споре о теории эволюции Дарвина)? Являемся ли мы просто шимпанзе с усовершенствованным программным обеспечением? Или мы в некотором смысле поистине особенный вид, уникальность которого выходит за рамки неосознаваемых химии и инстинктов? Многие учёные, начиная с самого Дарвина, доказывали первую из этих версий умственные способности человека являются просто развитием способностей совершенно того же порядка, что и у других обезьян. Это было радикальным и спорным предположением для XIX века некоторые до сих пор с ним не согласны, но с тех пор, как Дарвин опубликовал свой потрясший мир труд о теории эволюции, доказательства в пользу происхождения человека от приматов увеличились в тысячекратном размере. Сегодня невозможно со всей серьёзностью отвергать это. С точки зрения анатомии, неврологии, генетики, физиологии мы обезьяны. Всякий, кто когда‑либо поражался странной схожестью с человеческим поведением поведения больших приматов в зоопарке, не может не почувствовать правдивость этого утверждения.
Мне всегда казалось странным, отчего некоторые люди столь пылко привязаны к полярному мышлению в духе «или или». «Обладают ли обезьяны самосознанием или они действуют автоматически?» «Есть ли в жизни смысл или она бессмысленна?» «Являются ли люди «всего лишь» животными, или они более благородны?» Как учёный, я вполне довольствуюсь вынесением категорических суждений когда в этом есть смысл. Но что касается этих, как полагают, неотложных метафизических дилемм, должен сознаться, я не вижу в них противоречий. Например, почему мы не можем быть ветвью царства животных и в то же время уникальным и восхитительно оригинальным феноменом Вселенной?
Кроме того, мне кажется странным, что так часто бросаются фразами «всего лишь», «ничего кроме» и им подобными в спорах о нашем происхождении. Люди приматы. Значит, мы также млекопитающие. Мы позвоночные. Мы мясистые, пульсирующие колонии десятков триллионов клеток. Мы являемся всем этим, но не являемся «всего лишь» этим. Мы, в дополнение ко всему этому, являемся чем‑то уникальным, чем‑то небывалым, чем‑то выходящим за рамки. Мы действительно нечто совершенно новое под солнцем, с неведомым и, возможно, неограниченным потенциалом. Мы первый и единственный вид, чья судьба всецело в его руках, а не только в руках химии и инстинктов. На великой дарвиновской сцене, которую мы называем Землёй, как я посмел бы утверждать, не было столь великого переворота, как возникновение человека, со времён зарождения собственно жизни. Когда я думаю о том, кто мы и чего ещё можем достичь, я не вижу места для маленьких фальшивых выражений вроде «всего лишь».
Любая обезьяна может достать банан, но только люди могут достичь звёзд. Обезьяны живут, соперничают, размножаются и умирают в лесах вот и весь сказ. Мы же проникаем прямо в сердце Большого взрыва и глубоко вгрызаемся в значение числа пи. И что, возможно, примечательнее всего мы всматриваемся вглубь себя, собирая мозаику нашего уникального и чудесного мозга. И это сводит с ума. Как может полуторакилограммовая студенистая масса, которая легко уместится в ладонях, постигать ангелов, размышлять о значении бесконечности и даже задаваться вопросом о своём месте в мироздании? Особый трепет вызывает факт, что каждый мозг, и ваш тоже, создан из атомов, которые родились в недрах бесчисленных, раскинутых повсюду звёзд миллиарды лет назад. Эти частицы путешествовали в пространстве в течение целых эпох и световых лет, пока сила тяжести и случай не свели их здесь и сейчас. Теперь эти атомы представляют собой конгломерат ваш мозг, который не только размышляет о тех самых звёздах, которые дали ему жизнь, но также о своей способности размышлять и удивляться своей способности удивляться. С пришествием человека, как уже было сказано, вселенная внезапно приобрела самосознание. Безусловно, это величайшая изо всех загадок.
Невозможно говорить о мозге, не возвышаясь до лирики. Но как перейти к собственно его изучению? Существует много методов, начиная с изучения отдельных нейронов и высокотехнологичного сканирования мозга и заканчивая межвидовым сравнением. Методы, которые мне по душе, непростительно старомодны. Обычно я рассматриваю пациентов, у которых повреждён мозг из‑за инсультов, опухолей или травм головы, в результате чего возникают проблемы в восприятии и сознании. Также я иногда сталкиваюсь с людьми, у которых на первый взгляд нет повреждений или отклонений в мозге, но которые говорят о своих весьма необычных психических опытах и восприятии. В любом случае процедура остаётся неизменной: я опрашиваю их, наблюдаю за их поведением, провожу несколько простых тестов, если возможно, осматриваю их мозг и затем выдвигаю гипотезу, которая соединяет психологию и неврологию, другими словами, гипотезу, которая связывает странности поведения с нарушениями в сложной системе мозга[2]. Уже довольно долгое время я делаю это с большим успехом. И так пациент за пациентом, один случай за другим я делаю целый ряд новых догадок относительно того, как работает мозг и разум человека и как неразрывно они связаны. С помощью моего метода мне также часто удаётся делать догадки относительно эволюции и приближаться к пониманию того, что делает наш вид уникальным.
Рассмотрим следующие примеры.
Всякий раз, когда Сьюзен смотрит на цифры, она видит, как каждая цифра окрашивается присущим только ей цветом. Например, цифра 5 красная, а 3 синяя. Это состояние, называемое синестезией, в человеческой популяции встречается в восемь раз чаще среди художников, поэтов и писателей, так не связана ли синестезия неким таинственным образом с творческой способностью? Может ли синестезия быть чем‑то вроде нейропсихологического ископаемого ключом к пониманию эволюционного развития и природы человеческой способности к творчеству вообще?
Вследствие ампутации у Хэмфри появилась фантомная рука. Фантомные конечности распространённое явление у ампутантов, но в случае Хэмфри мы замечаем кое‑что необычное. Представьте его удивление, когда он просто наблюдает за тем, как я стучу и укалываю руку студентки — волонтёра и испытывает те же тактильные ощущения в своей руке — фантоме. Когда он видит, как студентка поглаживает кубик льда, он ощущает холод в фантомных пальцах. Когда он видит, как она массирует свою руку, он ощущает «фантомный массаж», который снимает болевые спазмы в его фантомной руке! Где в его сознании соединяются его тело, его фантомное тело и тело другого человека? Чем является его действительное чувство себя и где оно располагается?
Пациент по фамилии Смит подвергается нейрохирургической операции в университете Торонто. Он в полном сознании и бодрствует. Кожу его головы обработали местным наркозом, череп вскрыли. Хирург помещает электрод в переднюю поясную кору мозга Смита, отдел возле передней части мозга, где многие нейроны отвечают за болевые ощущения. Теперь врач может найти нейрон, который активизируется, когда руку Смита укалывают иглой. Но хирург поражён тем, что он видит: тот же самый нейрон вспыхивает столь же сильно в тот момент, когда Смит просто наблюдает за тем, как укалывают руку другого пациента. Как будто нейрон (или функциональная сеть, частью которой он является) сочувствует другому человеку. Боль другого человека становится болью Смита, почти буквально. Индуистские и буддийские мистики утверждают, что нет существенной разницы между «собой» и «другим» и истинное просветление приходит вместе с состраданием, которое разрушает эту границу. Я привык считать это благонамеренной бессмыслицей, но вот перед нами нейрон, который не знает разницы между «собой» и «другим». Неужели технически наш мозг уникальным образом настроен на эмпатию и сострадание?
