Михаил Козлов - Не просто букашки
Все части растений — листья, побеги, ветки, ветви, ствол, кора и корни — все то, что растительного происхождения, — поедаются насекомыми. Насекомые настигают все растения, где бы те ни произрастали, не беда, пусть даже в воде. Так, личинки пилильщика-радионоцералы грызут листья ириса и в поисках пищи вплавь достигают кормовых растений. Гусеницы кувшинниковой огневки поедают только листья водного растения — кувшинки и, в перерывах от еды, строят себе защитный чехлик из кусочков лакомой пищи.
Особенно многочисленны и разнообразны насекомые, предпочитающие в качестве пищи листья, побеги и ветви. Это и неудивительно. Ведь они доступнее всего: расположены открыто, почти не защищены и, самое главное, прельщают своей сочностью, вкусом и калорийностью. Вот почему они более привлекательны для насекомых, чем остальные части растений.
Примечательная черта насекомых — это то, что они — самые большие обжоры среди всех животных, в большом количестве пожирающие листья древесных растений. Ни одна другая группа — ни позвоночные (такие, как слоны, жирафы, обезьяны, ленивцы и сумчатые), ни беспозвоночные (например, многочисленные растительноядные круглые черви-нематоды и клещи) не утилизируют столько листвы деревьев и кустарников, сколько все насекомые.
Что касается открытых ландшафтов — тундры, луга, степи, саванны и пустыни, то здесь насекомые делят зеленые части растений с травоядными позвоночными животными, такими, как копытные и грызуны.
О примерном поголовье едоков листвы говорит хотя бы такой факт. На каждом гектаре широколиственного леса обитает в совокупности 200–300 килограммов одних гусениц, приносящих скорее пользу, чем вред. Здесь дело в том, что в продолжение длительного приспособления очень многие растения приобрели своеобразную способность противостоять вредному воздействию листогрызущих насекомых. Так вот, объедание листвы гусеницами в пределах, допустимых природой, не опасно для деревьев. Как ни парадоксально, это даже необходимо. Допустим: используя пестициды, мы избавились бы от гусениц. Что тогда будет? Ничего хорошего, хотя листва, никем не тронутая, тихо шелестит, но в этом шелесте слышится что-то тревожное. Осенью листья опадают, но их столько, что дождевые черви и другие почвенные организмы не успевают их перерабатывать. Проходят годы, лесная подстилка становится толще, что приводит к изменению газового и водного обмена между почвой и воздухом. Упавшим с деревьев семенам становится все труднее добраться до земли и многие семена пропадают. Возобновление леса почти прекращается, а корни взрослых деревьев «задыхаются» и постепенно отмирают. Деревья «болеют» и не плодоносят.
А когда работают гусеницы, тогда другая картина. Они весной и в начале лета съедают часть листвы, но взамен растения получают основательную порцию естественных удобрений — до 200 килограммов экскрементов на гектар. Новая, появившаяся в середине лета, не очень густая листва остается на деревьях, так как листогрызущие насекомые в большинстве своем уже завершили питание и замерли до следующего года. Летняя листва осенью дает умеренное количество спада, который к весне успевает основательно перегнить, увеличив в почве общую дозу органических веществ, необходимых деревьям.
Получается, что растения, поставляя дополнительное количество листвы с расчетом на ее поедание насекомыми, не только нейтрализуют их вред, но и способствуют нормальному ходу почвообразования.
Труднее всего приходится хвойным лесам в тайге, особенно после стихийных бедствий — пожаров и произвольной вырубки деревьев. Муравьи и другие животные, охотники на насекомых, не справляются со своими охотничьими задачами. Их явно недостаточно, чтобы сдерживать натиск хвоегрызущих насекомых, которые безнаказанно повреждают хвою. Хвоя деревьев не успевает восстанавливаться, поэтому питание их ухудшается, отчего они слабеют, и на древесину набрасывается целая орава древоядных насекомых. Это приводит к печальному результату: хвойные леса, особенно такие ценные, как сосновые и кедровые, гибнут на огромных территориях.
Другая картина складывается в вечнозеленых, дождевых, или влажнотропических лесах. Там листья растений, в том числе и деревьев, почти не повреждаются, потому что мириады муравьев и других хищных насекомых круглый год охотятся на насекомых, открыто живущих на листьях.
В целом, общая обстановка такова, что самые различные насекомые (почти 60 процентов видов) используют в пищу в первую очередь листья и в меньшей степени хвою.
А нельзя ли использовать листогрызущую деятельность насекомых против сорняков? Почему бы нет, ведь в этом есть свой резон. Вон сколько вредителей у культурных растений, значит, они должны быть у растений — наших врагов. А враги наших врагов — это ведь наши друзья.
Рассмотрение вопроса об использовании насекомых для подавления сорняков начнем со случая, который стал классическим и поучительным. В первой половине XIX века на пятый континент любознательный контингент цветоводов завез вазон с американским растением-опунцией из семейства кактусовых, который попал в чудесное место Скон, что находится в Новом Южном Уэльсе. Здесь, справив новоселье, опунцию высадили на грядку. Она оказалась неприхотливой, не капризной, в гостях принялась расти лучше, чем дома. Если она такая нетребовательная к местным условиям, то почему бы ее не использовать на практике как живую изгородь вокруг ферм. Сказано — сделано. Изгородь вышла что надо — любо-дорого смотреть! И пошла-поехала опунция гулять по Австралии вдоль и поперек так, что к концу XIX века стала злостным сорняком, колючей недотрогой, недоступной для крупных травоядных животных.
Недолго думая, фермеры и власти затеяли против зеленой напасти химическую войну, что обходилось чрезвычайно дорого, но не приносило ожидаемого результата. Тогда ее начали палить из огнеметов, а кактусам все трын-трава, после пожаров они быстро восстанавливали свою численность. Опунция показала австралийцам, что означает в самом деле зеленая оккупация: если в начале XX столетия она занимала около 4 миллионов гектаров чужой территории, то в 1920 году — уже 24 миллионов гектаров.
И тогда за дело взялись энтомологи. Они знали, что существует на свете бабочка-огневка Коктобластис какторум, гусеницы которой эффективно съедают опунцию. В Австралии желанная огневка не обитала, она была жительницей Южной Африки. Представьте себе: 1925 год, авиапочта не работает, поэтому из Южной Африки в Австралию отправили уникальную посылку — опунцию с отложенными на нее 2750 яйцами бабочки-кактусоеда в пароходном трюме. Пароходом плыть, конечно, хорошо, меньше всяких там опасностей, но плывет уж он очень долго, так долго, что из яиц вылупились гусенички и за время в пути успели изрядно подрасти. В Австралии эти пассажирки окуклились и летом вылетели взрослыми бабочками, которые в течение зимы в лаборатории отложили около 100 000 яиц. К 1931 году общее количество разосланных по Австралии яиц огневки превысило 1,5 миллиарда. Чем дальше по времени, тем больше становилось кактусоедов, но уже без помощи человека они размножались в природе естественным путем, давая 2–3 поколения в год и разлетаясь в округе километров на 15 и более. И вот мириады огневок-кактусоедов осилили миллиарды кактусов-опунций, чего не могли добиться люди ни с помощью ядохимикатов-гербицидов, ни огнеметами. Гусеницы огневки привели к сокращению площадей, занятых опунцией, почти на 99 процентов, а освобожденные земельные угодья восстановили свое былое значение как пастбища для скота. Между прочим, на это мероприятие ушло в 400 раз меньше денег, чем при применении химических и механических способов борьбы. В честь победителя-коктобластиса фермеры воздвигли мемориальное здание с надписью на фронтоне, возвеличивающей победу огневки над оккупировавшей пастбища опунцией.
Между тем известны и другие успешно осуществленные операции под девизом «насекомые против сорняков». Так, европейский зверобой, завезенный в XVIII веке на опустыненные пастбища Австралии и Калифорнии, к 30-м годам XX столетия вытеснил и заменил собой пастбищные травы на территориях в тысячи квадратных километров. Снова на помощь пришли энтомологи. Они с родины зверобоя привезли сразу несколько видов насекомых, способных дать бой даже такому неискоренимому сорняку, как зверобой: жука-листоеда, жука-златку и небольшого комарика. Из них с помощью жука-листоеда — хризолины — удалось существенно снизить заросли зверобоя как в Северной Америке, так и в Австралии.
На Гавайских островах возникли сложные отношения между завезенными сюда растениями и животными. Особенно о себе давали знать мексиканское декоративное растение лантана и индийский скворец майна. Лантана хорошо прижилась, стала сорняком, а ее ягоды пришлись по вкусу майне. Обеспокоенные скотоводы забили тревогу и обратились за помощью к специалистам-биологам. В 1926 году на Гавайские острова из Мексики было доставлено 23 вида насекомых, питающихся лантаной, но ни одно из них не сумело справиться с сорняком. Энтомологи упорствовали, они все-таки надеялись подавить сорняк использованием насекомых-сорнякоедов. Через 30 лет число завезенных насекомых — предполагаемых врагов лантаны — достигло 50. И вот среди них отыскалась маленькая мушка-отромиза, личинки которой съедали листья лантаны. Лантана отнюдь не спонтанно стала сдавать завоеванные ранее позиции. Тогда худо пришлось майне. Она приспособилась питаться луговой совкой — опасным вредителем сахарного тростника, но все-таки никак не могла обходиться без вкусных ягод лантаны. Не стало лантаны — любимой пищи майны — и ряды этой птицы поредели, вот тогда сразу дал о себе знать луговой мотылек: он стал вредить сахарному тростнику. Энтомологам пока что невдомек, как разорвать пищевую цепь: сахарный тростник — луговой мотылек.
