Юджин Линден - Обезьяны, человек и язык
Примак довольно быстро обучил Сару понятию «нет» – в отличие от Гарднеров, которые потратили много труда, чтобы обучить этому Уошо. Как и прежде, ученый начал с вопросов вроде «Каково отношение между красным цветом и яблоком?» или «Каково отношение между красным цветом и бананом?». В ответ Сара должна была убрать вопросительный знак и заменить его жетоном «цвет предмета –» или парой жетонов «цвет предмета – нет».
Наконец, Примак отмечает, что Сара способна освоить предложения, обладающие сложной структурой. Сначала ее обучили двум предложениям: «Сара положить яблоко корзинка» и «Сара положить банан блюдо». Затем, после многих попыток, Примаку удалось заставить шимпанзе изъять повторения слов «Сара» и «положить» и сконструировать предложение: «Сара положить яблоко корзинка банан блюдо». Исследователь считает, что для правильного восприятия такого предложения Сара должна понимать иерархическую структуру высказывания, отдавая себе отчет в том, что слово «положить» располагается на более высоком уровне организации и относится и к «яблоку», и к «банану». Сара никогда не смогла бы понять такое предложение, если бы, как утверждают Беллуджи и Броновский, шимпанзе были способны лишь последовательно связывать слова в цепочку одно за другим. Когда такой же степени понимания достигает ребенок, пишет Примак, то «мы без малейших сомнений утверждаем, что он распознает различные уровни организации предложения: подлежащее доминирует над сказуемым, а сказуемое доминирует над дополнением».
Завершая описание достижений Сары, Примак цитирует утверждение Пиаже, что обучение животных языку состоит главным образом в упорядочении тех знаний, которые уже накоплены индивидом. Ученый не питает особых надежд на то, что ему удастся обучить Сару предложениям, которые были бы чем-то большим, нежели отражением ее «доязыкового» опыта. Например, он сомневается, что Сара могла бы освоить логическое отношение типа «если – то», не понимай она заранее, что означает такое отношение. То же самое справедливо и в случаях с категориями «одинаковый – различный», понятиями о размерах, вопросе, отрицании и сложной грамматической структуре. Придерживаясь этой точки зрения, Примак анализировал понимание Сарой перечисленных понятий, пользуясь первоначально нелингвистическими методами, и лишь затем обратился к помощи языка жетонов. Когда Сару начали обучать языку, ей было около пяти лет, и за восемнадцать месяцев обучения она достигла уровня развития ребенка двух – двух с половиной лет, а кое в чем, например в понимании условия типа «если – то», по мнению Примака, опережала детей этого возраста. Уровень сегодняшних знаний не позволяет ученому точно определить потолок языковых способностей шимпанзе.
Роджер Браун считает, что достижения Сары не превосходят достижений Уошо. Хотя он отмечает, что если утверждения Примака о способности Сары понимать сложные предложения и условия типа «если – то» справедливы, то она далеко превосходит в этом смысле и Уошо, и любого ребенка, находящегося на первом уровне развития. Однако Браун не вполне уверен, что данные, которыми располагает Примак относительно Сары, действительно доказывают существование таких способностей.
Примак – бихевиорист. По его мнению, основная трудность при обучении шимпанзе языку таится в сложностях той программы, в соответствии с которой исследователь должен сначала мысленно расчленить поведение на некие элементарные составляющие, а затем придумать программу обучения, позволяющую поэтапно ввести эти составляющие в поведение подопытного животного. Браун, со своей стороны, не убежден, что этого достаточно. Например, он вспоминает знаменитые эксперименты Б.Ф. Скиннера, когда тому удалось научить двух голубей играть в пинг-понг. Но, хотя голуби и производили впечатление играющих, на самом деле это была совсем не игра. Голуби, естественно, не вели счет, они не старались обыграть друг друга, короче говоря, они не делали ничего из того, что действительно отличает игру в пинг-понг от произвольной последовательности движений. Точно так же, утверждает Браун, способность Сары понимать сложные предложения – это всего-навсего выработанный искусной дрессировкой трюк, а не конкретная реализация понимания сложной грамматической структуры. В своей книге «Первый язык» Браун пишет: «Осмысление фразы, воспринимаемой вами просто в качестве реализации одной-единственной возможности из бесконечного их множества, предоставляемого языком, – это совсем не то же самое, что понимание внутренней сути предложений, складывающихся в результате сложной системы обучения, когда обучаемый знакомится с большинством составных частей предложения и готов к их восприятию». Браун считает, что Сара действует в условиях, когда возможности применения ею грамматических форм, которым она обучена, очень жестко ограничены. Ее достижения, по его мнению, относятся не к языку как средству общения, а к «набору заранее тщательно запрограммированных языковых игр». Единственное, что она делает, это выбирает ответ на поставленный перед ней вопрос, причем доля правильных ответов составляет всегда от 75% до 80% независимо от сложности проблемы, которая перед ней ставится. Кроме того, при каждом отдельном испытании она сталкивается лишь с одной конкретной языковой проблемой. В противоположность этому даже в самых формальных и заранее предопределенных беседах люди, равно как и пользующиеся амсленом шимпанзе, имеют дело с ошеломляющим множеством грамматических структур. Наконец, Браун совсем не уверен, что правильный ответ не подсказывается Саре экспериментаторами бессознательно. Хотя Примак и старался всеми доступными средствами предотвратить возможность таких невольных в ходе испытаний подсказок, тем не менее Браун подозревает, что первоначальное обучение правильным ответам на вопросы могло привести к появлению «нелингвистических» подсказок, а все более тесное знакомство с основным кругом проблем, с которыми Саре приходилось сталкиваться, позволило ей накопить в памяти словарик правильных ответов для достижения желанной награды.
Примак методически пытается опровергать все эти и другие критические замечания, высказываемые в адрес Сары. Отвечала ли она именно на те вопросы, которые перед ней ставились? Действительно ли Сара понимала составной характер предложений или ее правильная интерпретация высказывания «Сара положить яблоко корзинка банан блюдо» основывалась на стратегии, подразумевающей существование у нее менее изощренных способностей? Иными словами, действительно ли Сара обнаруживает языковые способности или все ее достижения – просто результат дрессировки на получение вознаграждения, такой же, как, например, дрессировка голубей? Примак не исключает, например, возможности того, что, правильно читая сложное предложение, Сара руководствуется правилами вроде: «Поставь слово, означающее посуду, непосредственно над словом, означающим фрукт». Чтобы заранее опровергнуть такое потенциально возможное критическое замечание, Примак предлагал Саре сложные предложения, не удовлетворяющие этому правилу. Он также отмечает, что любые альтернативные стратегии, к которым может прибегнуть Сара, требуют следования правилам, не менее изощренным, чем те, которые нужны для конструирования иерархически организованных предложений.
Однако, если пренебречь претензиями некоторых ученых к условиям проведения экспериментов, Примака мало трогает, считают ли люди, что достижения Сары – достигнутый искусной дрессировкой трюк или демонстрация языковых способностей. Умение Сары пользоваться символами для него несомненно, поскольку она отдает себе отчет в том, что слово «яблоко» – маленький голубой треугольник – обозначает красный круглый предмет с «хвостиком». И ничего таинственного в этом процессе сопоставления и подмены предметов символами Примак не видит. Он рассматривает мозг как устройство для выработки реакций на внешние воздействия и с этой точки зрения утверждает, что любая реакция на внешнее воздействие потенциально может быть словом. «Процесс, в результате которого реакция на внешнее воздействие становится словом, – пишет Примак, – ничем не отличается от процесса дрессировки, при которой голубь обучается нажимать на кнопку, когда в клетке вспыхивает свет» – и приходит к заключению, что путем такой дрессировки можно заставить животное выучить и слова. Таким образом, вместо того чтобы защитить Сару от обвинения, что ее достижения – это не более чем трюки, освоенные в процессе дрессировки, Примак утверждает, что не существует разницы между обучением трюкам и языку!
Примак признает, что и сама постановка экспериментов, и методы, которыми он пользовался, предопределили некоторые отличия языка Сары от обычной речи. Сара могла иметь дело лишь с предложениями, написанными специальными жетонами на магнитной доске, что совершенно немыслимо в нормальной речи, использующей мгновенно исчезающие сигналы. Более того, Примак отмечает, что «трудности решения любой задачи могут быть снижены ограничением числа альтернативных слов, имеющихся в распоряжении обучаемого в данное время». В отличие от Уошо, которая, конструируя предложения, должна была подыскивать подходящие слова и поэтому пользовалась всем своим словарем, Сара не торопясь выбирала ключевое слово из нескольких альтернативных, выложенных перед ней ее учителем. Употребляемое Примаком слово «задача» также о многом говорит, поскольку оно подчеркивает различие между отношением Сары к языку жетонов и Уошо к амслену. С точки зрения Сары, язык может выступать в качестве бесконечной последовательности трюков, которые она должна выполнять перед своим дрессировщиком, чтобы получить вознаграждение. Как мы уже говорили, трудно представить Сару, роющуюся в своих жетонах, чтобы поболтать кое о чем на досуге с владеющими амсленом шимпанзе из Оклахомы. Трудно также представить себе Сару, пытающуюся воспользоваться языком жетонов, чтобы выразить охватившие ее чувства, как это делали Уошо и Люси в своих беседах на амслене. В этом плане язык жетонов ближе к методам, используемым исследователями для оценки возможностей интеллекта, чем к языку в собственном смысле этого слова. Примак тщательно исключает из рассмотрения все вопросы, связанные с субъективным смыслом, который животные могли бы вкладывать в свое общение, и при этом естественно возникают сомнения, и довольно серьезные, в том, что животные понимают предмет разговора.
