Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека
Возможно, дело было еще и в том, что Лурия прилежно скопировал основную ошибку И. Павлова: нежелание и неумение рассматривать высшую нервную деятельность homo как этапное эволюционное явление; как нечто, имеющее историю развития, насчитывающую около 400 миллионов лет, впрямую связанное с общей историей головного мозга позвоночных и полностью от нее зависимое. Для Лурии, как и для Павлова, головной мозг homo — это некий орган, чуть ли не «вчера» образовавшийся в черепной коробке человека и отделенный от общих законов эволюционной нейрофизиологии.
От этой тенденции, обессмысливающей любое исследование, предостерегал еще в 1874 году Э. Геккель, заметивший что «физиология до сих пор не удосужилась заняться вопросами истории», и уверенный, что «физиология сделает возможной глубочайшую разгадку функций (только) путем выяснения их исторического развития» (Мюллер Ф.,
Геккель Э. Основной биогенетический закон, 1940). И. М. Сеченов в своих «Элементах мысли» (1878) и не представляет возможности изучения функций мозга вне учения Дарвина. В 1909 году К. Люкас в статье «Эволюция функций животных» досадовал на то, что «до последнего времени изучение физиологических процессов идет вне связи с эволюционным учением». Против очевидного и нелепого отрыва физиологии мозга от его истории возражали: А. Дорн (Принцип смены функций, 1937), К. Тимирязев (Исторический метод в биологии, 1949), академик А.Се- верцов (Морфологические закономерности эволюции, 1945), академик И. Шмальгаузен (Пути и закономерности эволюционного процесса, 1940), Ч. С. Шеррингтон (Рефлекторная деятельность спинного мозга, 1935). Во времена И. Павлова (и во многом благодаря ему самому) тенденция стала настолько обыденной, что даже ученик И. Павлова академик А. Орбе- ли в 1933 году решился на осторожную ремарку: «Нельзя не согласиться с жалобами нашего молодого физиолога X. С. Коштоянца, что систематическая разработка физиологии в свете теории развития практически отсутствует, и подавляющее большинство физиологов при собирании и анализе экспериментального материала довольствуется рассмотрением данного процесса у данного представителя животного царства в современных условиях без всякой попытки оценить историю возникновения и развития этого процесса и в этой истории найти ключ к разъяснению тех или иных темных сторон вопроса» (Орбели А. Об эволюционном принципе в физиологии //Избранные Труды, 1961).
Ad interim «внутренняя речь» — это не столько научная теория, сколько научное пространство с огромными возможностями открытий внутри него самого.
Repeto, основная заслуга Выгодского и Лурии лишь в том, что они мастерски воздвигли вокруг него стену, отграничивающую естественнонаучное понимание мышления от любой другой трактовки этого явления.
Естественно, «внутренняя речь» — это не просто «речь минус звук», это особая аморфная форма чрезвычайно ускоренной внутренней речи, пользующаяся до невозможности «сокращенным строением речи» (Лурия. ВКФЧ, 1962).
Secundum naturam, процесс «внутренней речи» становится возможным лишь при условии закрепленной и общепринятой номини- рованности большинства вещей и явлений, т.е. наличия речевого языка.
Речевой язык, который, по сути, является фонетической картотекой вещей, имен, лиц, предметов, чувств, событий et cetera, позволяет (в известной степени) обозначить многообразие мира, придав каждой его детали, особенности или явлению звуковое символическое обозначение.
Scilicet, сравнительно со звуковым богатством мира, речь или иные фонетические возможности homo выглядят весьма «тускло».
Тут сложно не согласиться с Гари Маркусом (Gary Marcus, 2008), который подметил, что «все мировые языки базируются примерно на 90 звуках, т. е. на абсурдно малом количестве, по сравнению с тем необыкновенным множеством звуков, которое способен распознать человек».
Действительно, в сравнении с «фонетикой» природных явлений, с множественностью тонов, высот, оттенков, тембральных красок, акустических эффектов, производимых растениями, животными, птицами, огнем, водой, снегом, землей, воздухом, да и вообще всей бесконечностью вещей и явлений, набор однотипных, «запертых» в маленьком диапазоне голосовых экзерсисов человека кажется необъяснимо «скудным».
«Скудность» фонетического аппарата homo несомненна, но не удивительна.
Explico.
Практически все части этого аппарата, а именно: глоточная, ротовая и носовые полости, зубы, губы, язык, надгортанник, нёбная занавеска, трубнонёбная и трубноглоточная складки, язычная, глоточная и нёбная миндалины создавались эволюцией преимущественно для обеспечения захвата, измельчения, ослюнения и перемещения пищи для актов глотания, дыхания и иммуннозащитных функций (илл. 35).
Илл. 35. Фонетический аппарат homo. Показаны: глоточная, ротовая и носовые полости, зубы, губы, язык, надгортанник, нёбная занавеска, трубнонёбная и трубноглоточная складки, язычная, глоточная и нёбная миндалины.
Артикуляторная (резонаторная) роль всех этих структур — строго вторична и почти факультативна.
Чтобы доказать это с помощью элементарной анатомии, надо пошире раскрыть рот homo любой эпохи и заглянуть в него,
прижав шпателем и чуть отодвинув кпереди язык. Тут потребуется аккуратность, так как на вдвижение шпателя слишком глубоко от- рефлексируется IX пара черепных нервов п. glossopharyngeus (кстати, имеющая еще жаберное происхождение) и пробудит т. н. глоточный импульс.
При правильном прижиме откроется чудесный вид на заднюю и боковые стенки глотки, края надгортанника, корень языка, нёбные дужки, части черпалонадгортанных складок и язычную миндалину. Если объект исследования сделает попытку произнести звук «а», то зримо мобилизуются мышцы, поднимающие глотку, причем они сделают это аккордно с наружными мышцами гортани, что у всех млекопитающих обеспечивает акт глотания.
Носоглоточное зеркало позволит заглянуть чуть глубже; легко будет отметить, что в нижнем сегменте глотки практически все мышечные волокна плавно переходят в поперечнополосатую мускулатуру пищевода.
Известный навык и распатор3 позволят исследовать мощные слои tunica adventitia pharyngis, которые обеспечивают продольную подвижность глотки, что никак не востребуется ни при каком, даже при самом изощренном «звукоиздавании», но является крайне существенной частью открывшегося перед нами «глоточного пейзажа».
Alias, мы увидим некий древний «образ» глотки, почти идентичный у всех млекопитающих животных, и воочию убедимся, что никакого специального «речевого» органокомплекса не существует (в отличие от очень «специальных» органов слуха, зрения или обоняния), и что изначально всякое «звукоиздавание» было обречено на незатейливость. Причина этого — в анатомической и физиологической приоритетности «жевательно-глотательно-дыхательных» функций над голосовыми — в том, что фонация, по причине ее относительной «молодости» и «второстепенности», исторически была обречена на роль «propinqui pauperis» в многофункциональной ротоглотке.
а Распатор — хирургический инструмент, предназначенный для отделения надкостницы от кости и отслаивания прочных хрящевых тканей. — Прим. ред.
Exemplum № I:
Разумеется, большая высота свода ротовой полости — дала бы жизнь многим новым звукам, сейчас недоступным человеческому голосу... но при этом был бы нарушен механизм прижимания пережеванного пищевого субстрата к нёбу и, соответственно, проталкивания его в сторону зева. На этом простейшем примере мы можем убедиться, что эволюция предпочла надежность глотательной функции богатству звукового сигнала.
Exemplum № II:
Несомненно, большая тонкость и гибкость языка позволила бы существенно расширить высотный диапазон и увеличить скорость речи... но при этом бы затруднилось подведение пищевого субстрата под жевательные поверхности моляров и премоляров, и его «проворачивание» в полости рта. Как видим, и тут эволюционный выбор сделан в пользу удобства жевания, язык остался крайне массивным органом, ориентированным на вращение и перемещение пищевых масс, пусть и в ущерб скорости и тембристости голосовых сигналов.
Разумеется, существуют такие анатомические нюансы, как под- нятость или опущенность гортани, т.н. голосовая щель, величина нёбной занавески et cetera. Следует отметить, что и эти факторы не являются уникальными качествами homo и не в состоянии сами по себе, без участия ротоглотки и носоглотки генерировать речь. Отнюдь. Как раз то небольшое разнообразие звуков (которое и становится основой речи) является «заслугой» все же ротоглоточной и носоглоточной части, а не низкой гортани или небольших особенностей черпаловидной вырезки.
Все вышесказанное отнюдь не обозначает, что голосовая коммуникация не была «заложена» в млекопитающих эволюционно.
Несомненно и непременно была, но, вероятно, все же не как самая важная функция. А человеческая речь, формируясь, лишь унаследовала последствия жевательно-глотательно-дыхательных приоритетов глотки, чем и объясняется ее фонетическая скудость.
