Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения - фон Икскюль Якоб

Как объяснить, что два столь разных по своему происхождению объекта, как, например, шмель и цветок львиного зева, устроены таким образом, что они идеально подходят друг другу? Причина, очевидно, в том, что их мелодии развития обоюдно влияют друг на друга — мелодия львиного зева вторгается в качестве мотива в мелодию шмеля и наоборот. То, что было сказано о пчеле, относится и к шмелю: «Если б тело его не было цветочным, ему б никак развитье не далось».

Признание этого важнейшего положения техники природы означает, что мы уже отрицательно ответили на вопрос о существовании прогресса от менее к более совершенному. Ибо если в формирование строения животных со всех сторон вторгаются чуждые мотивы значения, то трудно себе представить, что смогла бы здесь изменить череда поколений, какой бы длинной она ни была.

Если мы отрешимся от спекуляций вокруг предков, мы вступим на твердую почву техники природы. Однако здесь нас ждет большое разочарование. Успехи техники природы предстают перед нами со всей очевидностью, но образование ее мелодий совершенно недоступно для нашего исследования.

В этом отношении техника природы напоминает возникновение любого произведения искусства. Мы можем наблюдать, как художник своей рукой одно за другим наносит на холст красочные пятна, пока перед нами не предстанет завершенное полотно, однако мелодия формообразования, водившая его рукой, остается для нас совершенно непостижимой.

Мы способны понять, откуда берется мелодия курантов, однако мы никогда не поймем, как мелодия формирует свои куранты.

Именно это и происходит при возникновении любого живого существа. В каждой зародышевой клетке уже наличествует материал, а в генах уже имеются клавиши. Для того чтобы запустить развитие, не хватает лишь мелодии. Но откуда она берется?

В каждых курантах есть цилиндр, который покрыт штырьками. При вращении цилиндра штырьки задевают металлические хвостики разной длины и вызывают колебания воздуха, воспринимаемые нашим слухом как звуки.

Любой музыкант с легкостью распознает партитуру мелодии, которую исполняют куранты, по тому, как размещаются на цилиндре штырьки.

Если мы на время забудем о людях, создающих куранты, и представим себе, что их творцом является природа, то допустимо будет сказать, что здесь мы имеем дело с телесной, трехмерной партитурой, которая, очевидно, возникла из мелодии сама по себе, ибо мелодия представляет собой зародыш значения курантов, из которого происходят все их части — при условии, если нет недостатка в подходящем материале.

В Национальном музее Стокгольма есть небольшая картина Ивара Аросениуса [76], которая называется «Йоль» («Рождество»). На ней изображена нежная молодая мать с младенцем, сидящим у нее на коленях. Над матерью реет тонкий легкий нимб. Эта трогательная маленькая Мадонна находится в простом хлеву. Всё, что ее окружает, совершенно обыденно, но все предметы перед ней на столе — лампа, полог, комод с посудой — играют роль мотивов, которые усиливают трогательное впечатление, производимое камерной благочестивой сценой.

Композиция картины настолько совершенна, что мы забываем о художнике и нам кажется, что перед нами — маленькое чудо природы. Образ Мадонны представляет собой ядро ее значения. Из него, как при кристаллизации мелодии, сами по себе проистекают все прочие предметы. В то же время нам чудится, будто мы заглядываем в обособленный окружающий мир, в котором нет чужеродных дополнений. Здесь всё взаимосвязано как точка и контрапункт.

Для того чтобы смогло выкристаллизоваться это небольшое произведение искусства, нужно было лишь немного пригодного материала — отрез холста и несколько приглушенных красок. Количество материала здесь совершенно неважно. Располагая им в большем или меньшем количестве, художник мог бы достичь того же результата, работая над крупным или маленьким холстом.

Однако другой художник, избрав то же ядро значения — Мадонну, используя такой же материал, создал бы совершенно другой образ Мадонны.

Этот пример — возникновение произведения искусства — нужен нам для того, чтобы показать, насколько близок ему процесс возникновения живого существа.

Нет никаких сомнений, что мы вправе называть желудь зародышем значения дуба, а яйцо — зародышем зачатка курицы. Материал в обоих случаях самый подходящий из того, что имеется в природе, а именно — живая протоплазма, которая принимает любой облик, продиктованный звукам-субъектам, и которая способна сохранять любую форму.

Образование дуба из желудя — зачатка его значения — так же непреложно, как и образование курицы из яйца, однако как это происходит?

Как было описано выше, между собой скрепляются всё новые зачатки органов, формирующихся совершенно независимо друг от друга. В каждом зачатке органа находится ядро значения, которое обеспечивает образование полноценного органа из наличествующего материала. Если устранить часть строительного материала, то орган, хотя и сформируется правильным и цельным, будет меньшего размера в сравнении с нормальным. Герман Браус [77] продемонстрировал, что сустав плечевой кости не впишется в суставную впадину, если она из-за недостатка формирующей ее ткани не достигнет нормальной величины.

И как мы видели, Шпеман доказал, что зачаток органа, пересаженный от животного другого вида, хотя и содержит ядро значения, соответствующее положению в новом теле, тем не менее оно дает рост совсем другому органу, который пригоден для животного-донора, но не для нового хозяина, поскольку два животных совершенно по-разному выполняют одну и ту же функцию. В обоих случаях ядром значения являлась функция питания, однако лягушка и тритон едят разную пищу.

Так и две картины с изображением Мадонны, если они написаны двумя разными художниками, хотя и имеют одинаковое ядро значения, но всё же не схожи между собой.

Г. Браус установил, что дефекты развития, вызванные нехваткой строительного материала, больше не встречаются после того, как сложится совместная работа органов для выполнения общих функций тела. Карлу Вессели [78] удалось показать, что у молодых кроликов, хрусталики глаз которых регенерируются то в большем, то в меньшем масштабе, все обеспечивающие зрение органы увеличиваются или уменьшаются соответственным образом, благодаря чему беспрепятственно, несмотря ни на что, продолжает выполняться функция зрения. Здесь переустройством также руководит значение.

То, что регенерацией действительно руководит значение, хорошо видно из одного опыта Франца Ниссля [79]. Черепная крышка млекопитающих несомненно имеет значение прочного защитного покрова для находящегося под ней головного мозга. У молодых кроликов до тех пор, пока головной мозг остается неповрежденным, беспрепятственно регенерируется также и черепная крышка. Но если провести операцию по удалению половины головного мозга, то формирование черепной крышки над ним прекратится. Она потеряла свое значение. В этом случае достаточно простого рубцевания.

Как мы видим, значение везде выступает как решающий природный фактор, всегда в новых и поразительных формах.

Если мы будем перебирать в нашем уме окружающие миры, то обнаружим в садах, расположенных окрест телесных домов субъектов, самые причудливые создания, служащие носителями значений, понимание которых нередко представляет большие трудности. Из-за этого создается впечатление, что носители значения являют собой тайные знаки или символы, которые понятны только индивидам одного вида, оставаясь совершенно непонятными для представителей чужих видов.

Строение раковины перловицы и прохождение сквозь нее воды для горчака составляют любовный символ. Различие на вкус верхушки и черешка листьев становится символом формы для дождевого червя. Один и тот же звук становится символом друга для летучей мыши и символом врага для мотылька, и подобные примеры можно приводить до бесконечности.