Франс де Вааль - Истоки морали: В поисках человеческого у приматов
Телесная эмпатия работает на бессознательном уровне, и, вероятно, поэтому мы склонны недооценивать ее. Мне приходилось даже слышать, как политические комментаторы сравнивают эмпатию с «хрупким цветком», неспособным играть серьезную роль в обществе. Очевидно, подобные вещи говорят не без задней мысли, забывая при этом, что еще Авраам Линкольн считал: американскую нацию скрепляют узы отзывчивости. Так, решение Линкольна сражаться против рабства было в значительной степени обусловлено его эмоциональной реакцией на страдания других. Одному из друзей на Юге он писал, что воспоминания о скованных цепью рабах доставляют ему «непрерывные мучения». Но если даже судьбоносные политические решения могут приниматься, по крайней мере отчасти, под влиянием эмпатии, недооценивать ее значения нельзя. Лично я считаю, что в обществе без эмпатии и солидарности и жить не стоит.
Но человеческую эмпатию не останавливают видовые барьеры. Она присутствует и в нашем отношении к подопечным животным. Возьмите в качестве примера хотя бы спор о холощении свиней. Во многих странах это делается, или по крайней мере делалось раньше, без анестезии. На одном из совещаний противники такой практики натолкнулись на жесткое сопротивление со стороны ученых и ветеринаров, которые задали вопрос: что мы знаем о боли и как ее можно измерить? Естественно, прозвучали и обычные банальности вроде: «Мы понятия не имеем, что они чувствуют». На следующее заседание противники привезли видеозапись. Они не стали давать никаких оценок, только сказали, что, поскольку речь идет о процедуре, будет справедливо посмотреть своими глазами, как она в настоящее время проходит. Затем была показана сцена холощения находящегося в сознании хряка. Животное подняло такой визг и визжало так долго, что к концу процедуры мужчины в комнате выглядели очень бледно и сидели, крепко зажав руки коленями. Эта видеозапись больше, чем какие бы то ни было рациональные аргументы, изменила отношение законодателей к этому вопросу.
Такова сила телесной эмпатии.
Спасенный крысой«Кто мне ближний?» — спросил законник в ответ на рекомендацию «возлюбить ближнего своего, как самого себя», данную Иисусом. Он считал, что некоторых людей очень трудно «возлюбить», и пытался добиться от учителя более конкретных указаний. Ответ был дан в виде притчи о добром самаритянине.
Мимо полумертвой жертвы разбойничьего нападения, оставленной возле дороги, проехал сначала священник, потом левит; оба они были религиозными людьми и прекрасно знали этические предписания. Но им не хотелось прерывать свое путешествие, и оба они постарались побыстрее миновать несчастного. Только третий прохожий, самаритянин, остановился возле бедняги, перевязал его раны, посадил на осла и вывез в безопасное место. Человек этот принадлежал к классу «нечистых» людей, презираемых всеми евреями (которым, вообще говоря, предназначалась притча); тем не менее он один из всех проявил милосердие и по зову души вошел в положение раненого. Библейская притча учит опасаться книжной этики, которая нередко сама оправдывает пренебрежение к положению других людей.
Но это лишь один из содержащихся в притче уроков. Другой урок заключается в том, что каждый человек для нас — ближний, даже тот, который на нас не похож. Учитывая ограниченность человеческой и животной эмпатии, следовать этому уроку намного труднее. Даже в простейшем вопросе, таком как заразительность зевания, доказать самоидентификацию с незнакомцами очень трудно. И шимпанзе, и человек присоединяется к зеванию знакомых с большей готовностью, чем к зеванию посторонних. Эмпатия безнадежно пристрастна; это было показано, к примеру, в исследовании, где ученые из Цюрихского университета измеряли нейронный ответ человека на страдания других людей. Мужчины смотрели, как в соседней комнате получает удары электрическим током либо болельщик их собственного футбольного клуба, либо болельщик клуба-соперника. Стоит ли говорить, что швейцарцы относятся к футболу очень серьезно. Эмпатию проявляли только к болельщикам своего клуба. Более того, вид страданий болельщика соперничающего клуба активировал в мозгу центры удовольствия. Вот вам и возлюби ближнего!
То, что групповые предпочтения возникли одновременно с эмпатией, стало ясно из исследований на грызунах. Лабораторные мыши помещались в прозрачные стеклянные трубки, где они могли видеть друг друга. При этом одной из них давали разведенную уксусную кислоту, от которой мышь — по словам экспериментаторов — испытывала легкую желудочную боль. Мышь реагировала на это потягивающимися движениями, свидетельствовавшими о явном дискомфорте. Другая мышь, видевшая страдания сородича, тоже начинала вести себя так, будто испытывала боль. Однако этот эксперимент на сочувствие срабатывал только в тех случаях, когда испытуемые мыши раньше жили вместе. Вид страдающего незнакомца оставлял их равнодушными.
В этом опыте мыши демонстрировали эмоциональное заражение, хорошо известное и у людей. Мы все знаем, как распространяется радость или грусть и как сильно влияет на нас настроение окружающих. Говорят, что лучшая дорога к счастью — окружить себя счастливыми людьми. Эмоциональное заражение изучали, к примеру, на базе утверждения о том, что средний человек скорее умрет, чем согласится выступить публично. Испытуемых почти без подготовки просили выступить перед аудиторией, после чего у всех брали пробу слюны и проверяли уровень кортизола — гормона, связанного с тревогой. Выяснилось, что стресс выступающего передавался аудитории. Слушатели следили за каждым словом и чувствовали себя спокойно, если выступающий говорил уверенно, но если он волновался, тоже начинали нервничать. Тот самый телесный канал, о котором мы упомянули в связи с фильмом «Король говорит!», сближал гормональные уровни выступающего и слушателей.
Во втором исследовании работали с крысами. Несмотря на дурную репутацию этих животных, мне нетрудно о них рассказывать, потому что в студенческие годы я и сам держал дома ручных крыс. Не то чтобы они добавляли мне популярности у девушек, но именно тогда я узнал, что крысы чистоплотны, умны и привязчивы. В эксперименте, проведенном в Университете Чикаго, крысу помещали в загончик, где она могла видеть прозрачный контейнер с другой крысой. Эта вторая крыса была заперта и испытывала явный дискомфорт. Так первая крыса не просто разобралась в том, как можно открыть засов на маленькой дверце и выпустить товарку на свободу, но и делала это с поразительной мотивацией. Если в загончике оказывалось два контейнера — один с запертой крысой, другой с шоколадной стружкой, — подопытная крыса часто спешила сначала выпустить товарку и только потом направлялась к лакомству. Если же выбирать нужно было между пустым контейнером и контейнером с шоколадной стружкой, то крыса сразу же направлялась к еде. Результаты этого исследования говорят о силе эмоций у животных и полностью противоречат концепции обучения Скиннера. Авторы интерпретировали поведение крыс как альтруизм, основанный на эмпатии, и заключили, что «ценность освобождения оказавшегося в ловушке товарища существует на паритетных началах с ценностью доступа к шоколадной стружке».
Эксперимент с освобождением имеет отношение к более сложному типу эмпатии, известному как отзывчивость. Мы не знаем в точности, как эмпатия транслируется в попытку помочь или утешить, но понятно, что она как минимум требует ориентации на другого. Эмпатия может быть пассивной — тогда это просто чувствительность к страданиям других, но отзывчивость всегда направлена вовне. Она выражает тревогу за других и одновременно порыв как-то облегчить их положение. Именно об этом говорит нам притча о добром самаритянине. Если сердце не каменное, то вид стонущего человека на обочине дороги неизбежно активирует эмпатию у другого. Два религиозных персонажа, вместо того чтобы перевести это переживание в отзывчивость, попытались от него избавиться — и для этого намеренно переместились подальше от его источника. Самозащита — обычное дело; так зрители в кинотеатре закрывают глаза руками, чтобы не видеть страшных кадров. Говорят, что в результате мало кто из зрителей на самом деле видел ключевую сцену фильма «127 часов», в которой человек, придавленный тяжелым камнем, ампутирует себе руку перочинным ножом. Самаритянин же, напротив, не только поворачивается лицом к чужому страданию, но и проявляет отзывчивость. Не жалея о потерянном времени, не боясь испачкаться, не думая об уловках грабителей, он прежде всего действует во благо человека, оказавшегося в беде.
Всевозможные уловки, к которым человек прибегает, чтобы оправдать свое бездействие, тоже были исследованы в одном любопытном эксперименте. Студентам университета велели быстро перейти из одного университетского здания в другое, разместив на их пути «жертву». Только 40 % из них спросили у «пострадавшего», что случилось. Студенты, которым приходилось спешить, помогали гораздо реже, чем те, у кого было время. Некоторые буквально переступали через стонущую «жертву», даже несмотря на то, что, по иронии экспериментаторов, темой лекции, на которую торопились слушатели, была история о добром самаритянине.
