Джейн Лавик-Гудолл - Невинные убийцы
Потоп разразился после того, как необычайно сильные дожди нынешнего года достигли максимума. От потопа пострадали и мы. Это случилось ночью. Вечер был чудесный, небо сверкало звездами, ни тучки, ни отдаленного рокота грома, который предупредил бы нас о надвигающемся бедствии. Первым узнал о потопе я — обошел палатку и оказался по колено в воде. Я поднял тревогу, и когда наши студенты Паркер и Грей и двое африканцев вынесли лампы из столовой и кухни, расположенных несколько выше, глазам предстало печальное зрелище. Вода обступила со всех сторон хижину, тоже находившуюся на небольшом возвышении, и уже заливала три маленькие палатки, стоявшие ближе всего к реке. Мы бросились спасать постели и одежду. Яркий луч фонаря выхватил из темноты пару мужских кальсон. Раздался страдальческий вопль — кто-то наступил босиком на ядовито-жгучую африканскую крапиву и, согнувшись от боли, вывалил в воду всю постель. Заплакал Лакомка — как тут не проснуться, когда в хижину летят пропитанные водой вещи, охапка за охапкой! Голос американца в ужасе возопил: «Господи, помилуй!» — и секунду спустя: «Фу, да это просто лягушка!»
Вода продолжала подниматься, нужно было во что бы то ни стало спасти палатки. С двумя первыми мы справились почти без труда, а вот третья, с таким же вшитым наглухо полом, как и остальные, стояла еще ниже. Войдя в нее, чтобы выдернуть складной металлический шест, я очутился по пояс в воде. Вдруг послышался звук рвущейся материи — это шест пропорол брезент, — и палатка свалилась мне на голову; я почувствовал, что все сооружение вместе со мной куда-то поплыло в кромешной тьме. На минуту стало страшно — тяжелый брезент топил меня, прижимая к воде, — но Джейн, Паркер, Грей и оба африканца овладели положением, и мы даже ухитрились спасти палатку, хотя и порастеряли шесты и колышки.
Только в полночь, промокшие до нитки и предельно вымотанные, мы сели за стол выпить горячего кофе. Журчание потока, сбегавшего маленькими водопадами и ворчавшего среди корней, сменилось звуком, напоминавшим свист утреннего ветерка, — это вода текла сквозь высокую траву.
После неистовых ливней потоп пошел на убыль, и нам больше не приходилось выволакивать машины из бесчисленных ям и возвращаться домой по уши в грязи. Щенкам Ясона уже было почти четыре месяца, и они все меньше времени проводили в норе. Впрочем, завидев гиену, они обычно спешили к норе, но часто останавливались у входа и, обернувшись, смотрели, как родители отгоняют непрошеную гостью. Казалось, им нравилось смотреть, как гиена выделывает пируэты, увертываясь от острых зубов, с безошибочной меткостью хватающих ее за ноги и круп.
Однажды, когда Ясон и Яшма была на охоте, к логову стала неуклюже подкрадываться старая гиена. Я ее узнал — это была Миссис Браун, одна из гиен, которых мы к тому времени стали изучать. Руфус, Слиток и Эмба, свернувшись, лежали рядышком, а Синда, как всегда, в сторонке. Медленно, принюхиваясь к следам, Миссис Браун подходила все ближе. Вот она остановилась и замерла, открыв пасть от жары и глядя в сторону щенят; слюна тянулась длинной нитью у нее изо рта и стекала на землю. Как раз когда мне показалось, что она вот-вот увидит или учует спящих шакалов, ушки у Синды зашевелились. Не подозревая об опасности, она села, изловила допекавшее ее насекомое, а потом снова легла и закрыла глаза. Миссис Браун подкралась ближе. Синда еще раз щелкнула зубами, поймала насекомое и стала спокойно засыпать. Вдруг раздался вой — это взвыл Руфус, когда гиена бросилась вперед и ее челюсти чуть не сомкнулись на тоненьком тельце Синды. Тревога была поднята своевременно, и Синда, метнувшись в сторону, золотым шариком покатилась по траве. Миссис Браун проковыляла за ней метра три, но быстро отказалась от погони — Синда теперь бегала не хуже родителей.
Несколько дней спустя мы снова видели гиен, подбиравшихся к шакальей норе, но на этот раз маленькие хозяева их заметили и не стали убегать, а подошли к гостям на несколько метров, задрали носы к небу и испустили тревожный вой — сигнал опасности. Я с интересом наблюдал, как Яшма, которая охотилась или отдыхала неподалеку, со всех ног примчалась на этот зов, но остановилась, не добежав, окинула взглядом всю сцену, повернулась и ушла. Должно быть, оценив ситуацию, она поняла, что дети смогут сами постоять за себя.
В последние недели, проведенные в кратере, мы заметили, что щенки, которые стали ростом почти со взрослого шакала, гораздо меньше возились друг с другом, а если и принимались играть, то раззадоривались, и игра нередко кончалась дракой. Если потасовку начинали двое, на побежденного в конце концов налетали и остальные — нора в таких случаях по-прежнему служила хорошим убежищем для жертвы. А ею чаще всего, разумеется, оказывалась Синда. Большей частью мы заставали щенят, когда они охотились метрах в пятидесяти друг от друга или отдыхали, тоже отдельно. Хотя Ясон и Яшма еще подкармливали щенят, они проводили возле норы все меньше времени, и я понял, что семейство, которое казалось нам так крепко спаянным, начало мало-помалу распадаться.
Но вот наконец настал день и нашего отъезда — как бы мне ни хотелось продолжить наблюдения за шакалами, времени на это не оставалось, пора было приступать к наблюдениям за гиеновыми собаками. Правда, я собирался еще разок-другой ненадолго возвратиться в кратер на протяжении следующих восемнадцати месяцев, чтобы разузнать, как поживают Ясон и его семейство. Но так случилось, что, живя в лагере на озере Лгарья, мы узнали много нового и о шакалах, и теперь можем сравнить некоторые отличительные особенности поведения шакалов, обитающих в открытых равнинах и в кратере Нгоронгоро.
Первое различие — размеры охотничьих угодий. В кратере самый большой охотничий участок (из тех, которые я знал) занимал примерно пять квадратных километров, а более половины всех шакалов, и Ясон в том числе, охотились на вдвое меньшем пространстве. На равнинах с низкой травой в Серенгети большинство шакалов охотились на территориях от десяти до двадцати квадратных километров. Причина вполне понятна. В сухой сезон равнины, на которых не найдешь ни капли воды, превращаются в самую негостеприимную местность, и живущим там шакалам, чтобы обеспечить себя пищей, приходится охотиться на большей площади.
Я однажды видел, как шакал в разгар сухого сезона пробежал километра полтора, временами останавливаясь и что-то раскапывая, — и хоть бы какая-нибудь мелочь попалась!
И все же шакалы, которых я там встречал, выглядели вполне здоровыми даже в самые тяжелые периоды. Разбирая их экскременты, мы выяснили, что они поедали множество насекомых, особенно жуков-навозников и их личинки, ящериц, грызунов и изредка змей. В отдельные периоды их экскременты почти целиком состояли из остатков разных плодов. По мере того как я все лучше узнавал обыкновенных шакалов, росла уверенность в том, что они могут подолгу обходиться без воды, но, поскольку я не наблюдал за ними достаточно пристально, не могу категорически утверждать, что они ни разу не навестили какой-нибудь дальний водопой.
На равнинах с низкой травой гораздо чаще, чем в кратере, можно было встретить четыре, пять, а то и шесть шакалов возле добычи. То, что большую часть года пищи не хватает, видимо, заставляет равнинных шакалов, почуявших запах добычи, чаще и настойчивее нарушать границы чужих владений, чем на изобилующей пищей равнине кратера Нгоронгоро. Один раз, подъехав к мертвой зебре, мы с Джейн были поражены числом сбежавшихся к ней шакалов — их было четырнадцать. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что взрослых среди них только шесть, а остальные чуть поменьше и более легкого сложения; очевидно, это были щенята с родителями. Интересно отметить, что в такой толпе шакалов в каждый данный момент кормилось не более шести-семи, а среди них, как правило, было не больше трех вполне взрослых шакалов. Между взрослыми самцами то и дело вспыхивали яростные стычки.
Как я уже говорил, у озера Лгарья нам не пришлось подробно изучать обыкновенных шакалов, но все же я близко познакомился с несколькими парами, которые, как и шакалы в кратере Нгоронгоро, на протяжении года ни разу никуда не уходили из своего района. Я пока не выяснил, какова судьба их взрослых детенышей, после того как они в конце концов расстаются с родителями, и не знаю, отправляются ли они за мигрирующими стадами гну, зебр и газелей.
Но нам удалось узнать кое-что о повадках чепрачных шакалов. Когда мигрирующие стада скапливались возле нашего лагеря у озера Лгарья, везде, куда бы мы ни поехали, мы встречали чепрачных шакалов группами по шесть и более особей. Но когда мигрирующие стада тронулись дальше, большинство этих шакалов двинулось за ними следом, а возле озера осталось лишь несколько оседлых пар, которые охотились в прибрежных зарослях.
Ясно было, что какая-то часть чепрачных шакалов на несколько месяцев переходила к бродячему образу жизни, сопровождая мигрирующие стада по крайней мере на небольшом отрезке их ежегодного маршрута. Как правило, этими кочевниками оказывались одинокие взрослые шакалы или молодые особи обоего пола.