Стивен Гуди - Великан пошатнулся: удастся ли Дарвину устоять?
Другие теоретики, отчаявшись объяснить, как жизнь возникла на Земле, обратились к панспермии. Это теория о том, что жизнь изначально возникла не на Земле, а была принесена на нее откуда-то из космоса. За панспермию ратовал биолог Френсис Крик, один из ученых, открывших структуру ДНК. Другим ее сторонником был английский астроном Фред Хойл. Он рассчитал возможность того, что жизнь была занесена на Землю случайно, и нашел, что вероятность этого очень мала. Но панспермия, на самом деле, не дает ответа на вопрос о происхождении жизни, как считает эволюционист Вильям Келвин. Она просто помещает источник жизни куда-то в другое место. Так как же и где возникла жизнь, попавшая на Землю?
Клейн (Санта-Клара) считает, что рано или поздно происхождение жизни на Земле будет раскрыто, и предлагает исследовать первичный бульон с присутствием глины. Сложные молекулы ведут себя неординарно в присутствии глины («Мы не знаем, почему?», – добавляет он).
Но эта теория влечет за собой новые вопросы. Сложные молекулы, которые могли бы стать прародителями живых форм, должны эволюционировать в тесной связи с другими сложными молекулами. Кроме того, они должны знать, как именно им соединяться таким образом, чтобы в результате возникли хотя бы самые простейшие формы жизни. А живые молекулы, возникающие в процессе, должны быть способны воспроизвести другие живые молекулы.
Подобные досадные неувязки могут объяснить, почему многие эволюционисты, включая Гоулда, так много говорят о том, что вопрос происхождения жизни очень сложен, и воздерживаются от сокращения количества теорий. В недавнем обзоре в «Нью-Йорк Ревью оф Букс» Гоулд направил свою критику против книги, в которой были сделаны попытки объяснить жизнь, как исключительно предмет генетической наследственности. Он заявил, что существование жизни и ее появление не сводятся только к кодам, содержащимся в генах. Он считает, что вопросы существования жизни затрагивают еще область того, как новые популяции и организмы борятся за выживание.
Все это увеличивает количество предлагаемых вариантов, ни один из которых не поддается математическому формулированию, и это обстоятельство полностью исключает возможность прогнозов, касающихся нашего существования. Это, собственно, – обратная сторона той же точки зрения, что содержится в выводе Поппера о науках, изучающих жизнь. Прогнозы можно проверить в лабораториях. Если же прогнозов нет, подтвердить гипотезу современными научными методами чрезвычайно трудно, практически невозможно.
Многие аргументы против дарвинизма, собственно говоря, очень сходны с теми, что разрушили марксизм и фрейдизм. И Маркс, и Фрейд были детерминисты, предлагавшие изящные простые объяснения для проблем, которые их предшественники и потомки считают чрезвычайно сложными. Для Фрейда, написавшего, что «биология – наша судьба», наши жизни всего лишь ряд уступок нашей сексуальности, и не всегда это приводит к добру.
Маркс всех считал пешками в неотвратимом историческом движении, которое должно было сменить европейскую буржуазную цивилизацию на то, что он называл диктатурой пролетариата. За всем этим должны были последовать эпоха справедливости и конец всей истории.
Дарвинизм в некоторых его современных формах избежал ловушек крайнего детерминизма, а его сторонники не претендуют на то, что у них есть ответы на все вопросы. Пожалуй, поэтому теория и существует так долго – это не просто затишье. Работы Дарвина и его последователей представляют собой смесь некоторой интеллектуальной самонадеянности и смирения перед лицом непонятого.
Клейн, мечтавший найти жизнь на Марсе, признает, что результаты проекта «Викинг» полностью отрицательны. Но он добавляет с надеждой, что искали они только в самых доступных местах. Возможность существования жизни на такой близкой к Земле планете остается заманчивой перспективой, так как этот факт мог бы помочь в объяснении возникновения жизни на Земле. В конце концов, периоды времени вполне сопоставимы. Марс вполне мог быть прибежищем жизни 3,5 миллиарда (или около того) лет тому назад. Как раз в этот период, как считают многие ученые, жизнь появилась и на Земле. Но даже если не принимать в расчет провал попыток обнаружения корней жизни на Марсе, каковы же все-таки природа и происхождение нашей жизни?
Поппер, некогда активный критик Дарвина, пересмотрел свое отношение к дарвинизму. Поппер признал, что ошибался, считая что роль, отводимая Дарвином организмам в эволюции, ислючительно пассивна. Сейчас он выступает против того, что называет «оптимистической интерпретацией», согласно которой организм активно участвует в своем собственном улучшении, наполняя трагичную жизнь радостью победы. «Существует бесконечное множество конкретных проблем, которые могут возникнуть в любой ситуации. Одной из важнейших проблем является поиск лучших условий существования: ищут настоящую свободу, ищут лучший мир».
Вильям Келвин и другие эволюционисты подчеркивают, что человек – совершенно особый вид, который нужно рассматривать отдельно. Существуют ископаемые останки примитивной жизни – древних бактерий, – и налицо очевидный факт существования человека. Но все еще остается нужда в объяснении, как же происходило продвижение от пункта А до пункта Б. Мнение Келвина, обсуждавшееся в таких книгах, как, например, «Река, текущая вверх» (River that Flows Uphill), состоит в том, что всеядные – в том числе люди и шимпанзе – имеют большое преимущество, так как в период засухи они могут питаться разнообразной пищей. «Если вы едите и фрукты, и орехи, – говорит Келвин, – то у вас гораздо больше шансов выжить, чем у того, кто ест только фрукты».
Но опять же, это всего лишь умозаключение. Доказательств этому нет. Хотя сам аргумент, что существо, способное питаться разнообразной пищей, имеет больше шансов на выживание, чем существующее только за счет поедания фруктов, особенно когда на фрукты неурожай, весьма заманчив.
В последних абзацах «Происхождения видов» Дарвин предложил впечатляющий подход к разнообразию форм жизни и свои способности наблюдателя. Это один из самых знаменательных памятников английской литературы.
«Так, из войны природы, из лишений и смерти, непосредственно возникает самый достойный результат, который только можно представить – образование высших животных.
Есть некое величие в воззрении, что так немного сил было дано сперва изначальной жизненной форме или формам. И вот, пока Земля вращалась согласно неизменным законам тяготения, из этих простого начала возникло и продолжает возникать бесконечное число форм, куда более прекрасных и удивительных».
Это всего лишь личное мнение, и наукой оно, конечно же, не является. Но оно настолько заманчиво, что даже если наука вылезет вон из кожи и перевернет-таки теорию Дарвина, все равно будут такие ученые, которые будут называть себя дарвинистами.
Сам Дарвин, несомненно, согласился бы с Клейном, беззаветно верящим в эволюцию: «Эволюция – это вопрос веры. Она мучительно заманчива, эта теория. Я не удивлюсь, если случится что-нибудь [в области научных открытий] такое, что все станет на место».
Что больше всего поражает человека, изучающего этот вопрос непрофессионально, так это то, что подобное заявление могло быть сделано и 130 лет назад, когда «Происхождение видов» Дарвина вышло в свет.
