Борис Медников - Дарвинизм в XX веке
Итак, не Дарвин открыл эволюцию. Величие гениального английского натуралиста в другом. Наверное, лучше всех сформулировал заслугу Дарвина Герман Гельмгольц: «…Дарвинова теория заключает существенно новую, творческую идею. Она показывает, что целесообразность в строении организма могла возникнуть без вмешательства разума, в силу самого действия одних естественных законов». Иными словами, Дарвин дал материалистическое объяснение органической целесообразности.
Целесообразность — сообразность с целью. Смысл этого понятия заключается в том, что органы и части тела всех живых существ на земле, мельчайшие детали их структур как бы созданы для выполнения определенной цели. Порой совершенство этих структур наводит на мысль о некоем создавшем их разумном начале. Тонкое чутье и быстрые ноги позволяют оленю спастись от тигра, клыки и когти того же тигра помогают ему схватить и умертвить добычу, коготки и присоски паразита делают возможным его существование в шерсти тигра. Каким же путем возникла эта разлитая в природе приспособленность?..
Первым по времени было теологическое объяснение приспособленности. Все виды животных и растений созданы господом богом в первую неделю существования Вселенной. Естественно, создатель наделил всех живых тварей органами, обеспечивающими их существование (тигра — за счет оленя, паразита — за счет тигра и т. д.).
Не будем сейчас говорить о бессмысленности идеи некоего первичного творца. Подумаем об этическом аспекте проблемы. Не кажется ли мысль о всеблагом существе, делающем добро «и вашим и нашим», создавшем мир, в котором благоденствие одного вида зиждется на страданиях и смерти другого, несуразной и отвратительной?
У нас есть свидетельство самого Дарвина, что подобные соображения и послужили первым толчком, приведшим его к разрыву с религиозной точкой зрения: «…предположение, что благожелательность бога не безгранична, отталкивает наше сознание, ибо какое преимущество могли бы представлять страдания миллионов низших животных на протяжении почти бесконечного времени? Этот весьма древний довод против существования некоей разумной Первопричины, основанный на наличии в мире страдания, кажется мне очень сильным».
Добавим, что такие доводы убедительны лишь для гуманного человека, каким и был Дарвин.
Второе объяснение органической целесообразности называется телеологическим. Оно ведет начало от великого древнегреческого мыслителя Аристотеля. Согласно Аристотелю, форма какого-либо органа — конечная цель и вместе с тем сила, осуществляющая эту цель. Все в природе совершается ради конечной цели, и сама природа — единство косной Материи и деятельной Формы. Причина движения, Форма — нематериальна, но все вещи в природе приближаются к чистой Форме.
На взгляд автора этих строк, учение Аристотеля о Форме — цели и причине — непонятно до мучительности, до головной боли. Еще более непонятна огромная популярность его вплоть до нашего времени. Казалось бы, ясно — предвидеть конечную цель и стремиться к ней может лишь разумное начало, которого до появления на Земле человека не было. Отождествляя цель с причиной, неизбежно приходишь к идее первичного творца или наделяешь божественным разумом саму природу (не знаю, что лучше).
Учение Аристотеля — смесь идеалистических и материалистических взглядов. Когда он говорил о Материи, существующей вне нас и познаваемой в опытах и наблюдениях, он шел по стопам Демокрита. Наоборот, учение о Форме — одновременно причине и цели всякого движения — сближает взгляды Аристотеля с идеалистической философией его учителя Платона.
Итак, Аристотель объяснил целесообразность строения организмов целесообразностью происходящих в них изменений. Это объяснение держится более двух тысяч лет, да и сейчас находит деятельных сторонников, говорящих об адекватной (т. е. соответствующей) приспособительной изменчивости, наследовании благоприобретенных свойств и т. д. Такой живучести не следует удивляться. В конечном счете вопрос об органической целесообразности более философский, чем чисто биологический. А истоки как материализма, так и идеализма — в трудах античных философов.
Огромная популярность сочинений Аристотеля в средние века натолкнула церковников на мысль истолковать их с точки зрения религии, объединить телеологию с теологией. Впервые попытался это сделать схоласт Альберт Больштедский. В биологии он был, правда, слаб и полагал, что у мухи четыре ноги, что пшеница может переродиться в ячмень, а из ивовых лоз при хорошем удобрении могут вырасти виноградные. Простим ему — ведь это было в XIII веке!
Мезальянс между наукой и богословием осуществил ученик Альберта Больштедского Фома Аквинский (Томас Аквинат), через 25 лет после смерти (1274 г.) объявленный святым. В первую очередь Фому Аквинского имел в виду В. И. Ленин, когда писал, что «поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мертвое»[1]. Фома создал учение, называемое томизмом. Основное его положение в том, что все вещи в природе стремятся к цели и существует некая конечная цель — бог. Томизм — доведенный до предела телеологизм Аристотеля.
Все последующие попытки как-то объяснить процессы развития в природе были телеологичны и в конечном счете сводились к возникновению целесообразности у организмов путем прямого, направленного влияния внешней среды. Первые наброски телеологической эволюционной теории мы встречаем в сочинениях Ж. Бюффона и Де Мелье, П. Кабаниса и деда Чарльза Дарвина — Эразма Дарвина. Наиболее полно телеологическое объяснение эволюции сформулировал в 1809 году в знаменитой книге «Философия зоологии» Ж.-Б. Ламарк. Он постулировал два основных принципа эволюции — принцип градаций (врожденное, не зависимое от внешних факторов стремление к повышению организации) и принцип прямого приспособления к условиям внешней среды (путем упражнения органов и наследования приобретенных свойств).
Нетрудно видеть, что учение Ламарка телеологично, так как основывается на изначальной целесообразности реакций организмов на изменения внешней среды. В конечном счете по Ламарку организмы приспособлены к внешним условиям, потому что приспособляются к ним. Теорема, требующая доказательства, объявляется аксиомой. Можно ли подобное «объяснение» целесообразности считать удовлетворительным?
И оно действительно никого не удовлетворило. Автору этой книги доводилось встречать в литературе самые разные предположения о том, почему идеи Ламарка встретили в начале XIX века столь холодный прием. Причины выдвигались различные — от наполеоновских войн до слабого развития буржуазных производственных отношений. Но, скорее всего, дело объясняется проще. Ученых-материалистов ламарковское истолкование эволюции удовлетворить не могло, а идеалистов вполне устраивало библейское предание о сотворении мира.
Особенно четко телеологизм Ламарка подчеркнул Ф. Энгельс: «Внутренняя цель в организме прокладывает себе затем… путь через посредство влечения. Pas trop fort (не очень убедительно. — Б. М.)… И тем не менее в этом суть Ламарка»[2].
Еще более резко о телеологизме отозвался А. И. Герцен: «Естествоиспытатели, хвастающие своим материализмом, толкуют о каких-то вперед задуманных планах природы, о ее целях и ловком избрании средств… Это фатализм в третьей степени, в кубе…» И далее: «Телеология, это тоже теология. Какая же разница между предопределенной целесообразностью и промыслом („божьим промыслом“, волей бога. — Б. М.)».
Через 50 лет после «Философии зоологии» Ламарка вышла в свет и разошлась в один день книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь», которая произвела на современников впечатление разорвавшейся бомбы. Дарвин не только говорил об эволюции, как его дед Эразм, но и дал материалистическое истолкование органической целесообразности.
Согласно Дарвину, основным движущим фактором эволюции является естественный отбор. Сила наследственности, из поколения в поколение воспроизводящая формы предков, велика, но не безгранична. Организмы изменчивы, причем для эволюции наиболее важна ненаправленная, неопределенная изменчивость. Она неприспособительна, однако условия внешней среды производят жесточайшую браковку в потомстве, оставляя наиболее приспособленных. Отсюда ясно, почему организмы построены целесообразно — все прочие уничтожены в борьбе за существование. Отбор создает приспособленность, но не непосредственно, а через уничтожение неприспособленных, подобно тому как скульптор создает статую, отбивая от глыбы мрамора лишние куски. Мысль, как видно, гениально проста, но именно поэтому ее трудно было сформулировать, хотя, как мы видели, проблески ее возникали уже у древнегреческих философов — по крайней мере до тех пор, пока авторитет Аристотеля на тысячи лет не затормозил работу в этом направлении.
