Михай Орсаг - Заводи кого угодно, только НЕ КРОКОДИЛА!
Интереса ради упомяну о трех евфратских пятипалых тушканчиках (Allactaga euphratica), которых я опекал в течение нескольких месяцев (они обитают в Ираке, Иордании, Иране, а также в Закавказье и Афганистане). Сами они мельче египетского тушканчика, а уши у них гораздо длиннее. Этот вид тушканчиков не отличается миролюбием, напротив, они очень раздражительны. Стоило протянуть к ним руку, как они с каким-то странным звуком, напоминающим хрюканье, бросались на меня. Одного животного пришлось изолировать, потому что он все время кидался на своих сородичей. Кормил я их той же пищей, что и египетских тушканчиков.
Несколько слов о желтопузиках, зеленой ящерице, тейю, василиске и гекконе
В 1964 году в Дубровнике, к превеликой моей радости, мне посчастливилось поймать двух безногих ящериц — желтопузиков, известных науке под этим украинским названием. Их попадалось здесь очень много, но жара настолько бодряще действовала на желтопузиков, что мне никак не удавалось незаметно приблизиться к ним. Почувствовав приближение человека, они стремглав бросались с обрыва в пропасть. Один желтопузик сам заполз к нам в палатку, другого же я спозаранку ухитрился поймать на прогретой солнцем лужайке.
Эти рослые сородичи наших отечественных безногих ящериц прожили у меня 10 лет в отведенном для них террариуме площадью 80Х25 сантиметров и высотой 42 сантиметра, с камешками-скалами и деревянными пеньками. Днем в террариуме горело искусственное солнце — две лампочки по 15 ватт, — давая животным достаточное количество тепла.
При первом кормлении я долго водил перед носом желтопузиков кусочками говяжьего сердца, но напрасно: они и смотреть на предложенную мной еду не стали. Когда же я обильно посыпал то же самое говяжье сердце фосфатом кальция, они тотчас высунули языки и съели в мгновение ока.
Там же, в окрестностях Дубровника, я вожделенным взглядом провожал зеленых трехлинейчатых ящериц (Lacerta trilineata) — крупных, полуметровых представителей этого вида, с шумом носившихся по скалистым горным склонам. Я даже и не пытался угнаться за ними, когда вдруг божественная Фортуна милостиво сжалилась надо мной: молодой самец застрял в расщелине скалы так, что кончик хвоста у него торчал наружу. Правда, я не рискнул вытащить его за хвост, боясь сломать его. Не пожалев труда, я полдня голыми руками углублял расщелину в скале, державшую ящерицу в плену. Я сорвал ногти в кровь, но в конце концов просунул руку в углубление и схватил ящерицу так, чтобы та не смогла меня укусить.
Дома я тщательно кормил ее мучными и земляными червями, говяжьим сердцем — ящерица не желала принимать моих подношений. Меня это весьма тревожило, поскольку ящерица очень исхудала. Вдобавок ко всему однажды утром она сбежала из террариума. Я обыскал всю комнату, но не обнаружил беглянку. На высокой подставке пирамидой были выстроены клетки; на большой нижней клетке примостилась клетка поменьше с птенцами бронзовой амадины (японской чайки), несколько дней назад вылупившимися из яиц. Раз в два-три дня я заглядывал в их гнездо, чтобы проследить за развитием птенцов. При очередной проверке, как только я приподнял крышку инкубатора, глазам моим предстала поразительная картина: свернувшись клубочком, там лежала моя сбежавшая ящерица с туго набитым животом, а рядом с ней сидел единственный уцелевший птенец; шейка у него дрожала, и широко разевая клюв, птенец просил есть. После этого события аппетит у зеленой ящерицы наладился, и она ела, как положено. В 1976 году мне удалось раздобыть недавно родившуюся крапчатую тейю (Tupinambis nigropunctatus), обитательницу Южной Америки. Во взрослом состоянии эта ящерица достигает в длину более метра; 6-10 яиц она откладывает в термитники; что же касается аппетитов тейю, то она ухитряется таскать даже цыплят из курятников.
Моя тейю была еще совсем маленькая (20 сантиметров), и слабая. Задние лапки она передвигала с трудом, словно парализованная. Прежде она не получала ничего, кроме сырого яичного желтка, который выхлебывала с таким самозабвением, что ее можно было хоть в руки брать при этом.
В отведенном ей террариуме я закопал в песок 5-ваттный подогреватель для аквариума, а сверху заложил это место крупными камнями. Кроме того, на день я включал 15-ваттную лампочку, которая обогревала террариум сверху. С помощью отражателя, помещенного в 10 сантиметрах от обогревателя, я регулировал температуру почвы, не позволяя камням остывать до температуры ниже 24-25 °С в тех случаях, когда верхняя лампочка не включена.
Когда я начал добавлять в корм витамины и препараты кальция, ящерица моя быстро окрепла и стала расти. В настоящее время она достигла 60 сантиметров в длину. Основным питанием для нее служит говяжье сердце, нарезанное узкими полосками, посыпанное филазолом-комби и фосфатом кальция и смоченное в смеси яичного желтка с йогуртом. Остатки этой смеси тейю слизывает с блюдечка. Охотно съедает она и предложенную ей мышь. Кормлю я ее раз в одну-полторы недели. А в прошлом году я получил с Кавказа желтопузика, который был несколько светлее, чем отловленные в Дубровнике. Свободного места для него не оказалось, и я поместил его в террариум к тейю. Животные не обижали друг друга, вот только желтопузик никак не желал есть. Я вовремя вспомнил о фосфате кальция, и это спасительное средство выручило и на сей раз: желтопузик тотчас накинулся на еду. Обитатели террариума и теперь живут в мире и согласии, лишь во время кормления необходимо следить за тем, чтобы первые куски доставались им одновременно: с голоду животные набрасываются на любой движущийся предмет и ненароком могут откусить языки друг у друга.
Перед линькой желтопузик лежал неподвижно, как неживой: голова откинута набок, кожа тусклая, поблекшая. Даже на прикосновение он едва реагировал. Зато после линьки кожица у него сделалась блестящей, как фарфор.
В 1976 году мой друг Янош Регёш подарил мне двух полосатых василисков (Basiliscus vittatus) — ящериц длиной 40 сантиметров, пойманных им в Коста-Рике. В их террариуме — как и в террариуме тейю — я позаботился о подогреве почвы и оборудовал верхнее освещение. Эти ящерицы живут в зонах влажного климата; такой микроклимат достигается простыми мерами: нужно поставить в террариуме широкую миску с водой и не реже одного раза в два дня обильно спрыскивать в террариуме теплой водой. Василиски с самого начала охотно принимали предложенных им в пищу мучных червей, личинок восковой моли, сверчков и кузнечиков. Самка по расцветке и внешнему виду настолько отличается от самца, словно относится к другой разновидности ящериц. В первый год своего пребывания у меня она отложила яйца среди камешков террариума. Я подобрал 8 штук и отнес в Институт ветеринарии, где их поместили в термостат. Через четыре недели одно из них — на пробу — было разбито: в яйце оказался хорошо развитый эмбрион. Остальные яйца загустели и испортились.
На следующий год самка не сумела отложить яйца и по этой причине погибла. Самец жив и поныне.
Как-то раз случилось так, что мне в течение нескольких месяцев пришлось обихаживать гекконов — самых различных видов и притом большое, чуть ли не «промысловое» число их. Отведенных им в пищу мучных червей, которые помельче, я за несколько дней до кормления помещал в пустой стеклянный сосуд, а кружочки моркови с обеих сторон посыпал филазолом-комби и фосфатом кальция. При таком режиме питания многие гекконы спаривались, после чего самки откладывали слипшиеся парами яйца. Один дископалый геккон, вылупившийся из яйца через два месяца, был склонен поедать полусантиметровых мучных червей, лишь распробовав размазанного на кончике его носа раздавленного червя.
Мой друг Эгон
«Не хотите ли приобрести за 250 форинтов маленькую куницу?» — неожиданно задали мне вопрос, и я без колебаний ответил утвердительно. Прихватив надежно запирающийся деревянный сундучок с ручкой, я отправился по указанному адресу. Продавались два детеныша: самка оказалась довольно хорошо развитой, а самец был значительно меньше и страшно худющий. При ходьбе задние лапы его заплетались, а лопатки норовили того и гляди проткнуть кожу. Причиной такого состояния явилось однообразное питание: куниц кормили одними лягушками. И все же я выбрал самца.
Дома я поместил его в первую попавшуюся клетку, которая оказалась в этот момент свободной: хлипкое, наспех сколоченное сооружение, с одной стороны забранное стеклом. В качестве подстилки я насыпал в клетку крупных опилок и поставил туда открытый ящичек, устлав его тряпками, чтобы зверьку было где спать, — во всяком случае, именно таким я представлял себе его спальное место.
Малыш оказался существом очень кротким и ручным. Как только я открыл дверцу клетки, он тотчас подошел ко мне, обнюхал со всех сторон; куда бы я ни направлялся, он на слабеньких, подкашивающихся лапках всюду следовал за мной, издавая короткие, похожие на писк звуки. Я был в полной уверенности, что детеныш голоден, поэтому выставил перед ним конину, черешню и груши. Зверек с жадностью набросился на еду, и, по видимости, ему одинаково пришлись по вкусу все три блюда. Насытившись, он, к вящему моему удовольствию, улегся в отведенный ему ящичек с тряпьем.
