Ян Линдблад - ЧЕЛОВЕК– ты, я и первозданный
Словом, весьма трудно делать надежные выводы при оценке костного материала, если таковой вообще существует. Дело в том, что в ряду окаменелостей гоминидов зияет громадный пробел размером в четыре миллиона лет, где мы располагаем весьма смутными следами в виде осколков, которые уместятся в хорошем спичечном коробке.
Четыре миллиона лет – можем ли мы вообще представить себе, сколь велик этот срок!
Вообразите длинную мерную ленту с миллиметровыми делениями, где каждый миллиметр соответствует ста годам – предельному сроку жизни человека, сантиметр – тысяче лет, дециметр – десяти тысячам (мы помним, что земледелие возникло как раз десять тысяч лет назад), метр – ста тысячам лет. Теперь сопоставьте один миллиметр (наше столетие) и сорок метров, соответствующих четырем миллионам лет! Сопоставили? Так что же произошло с нашими предшественниками за все эти годы, не оставившие нам почти никаких материальных свидетельств?
Без догадок тут не обойтись. Прямых доказательств нет, только косвенные улики могут укрепить нашу конструкцию, которая напоминает скорее гибкую мачту, чем каменную башню.
Представление о том, что наш предок спустился с дерева, вышел на просторы саванны и стал Великим Охотником, живуче и воспринимается как аксиома. Возможно, людскому тщеславию льстит видеть в своем предке параллель библейскому Адаму, властителю всех животных. Ведь говорит же Библия: «… и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Грандиозная задача – и современный человек справляется с ней нисколько не хуже, чем козел, которого поставили сторожить капусту.
Между тем Великий Охотник, делающий свои первые шаги, отнюдь не мастер своего дела и далеко не единовластный царь природы.
Подумайте сами, как должна была эволюционировать обезьяна, чтобы выдержать превращение из мирного лесного жителя, в основном плодоядного примата, в плотоядного хищника, обитающего в столь резко отличной от прежней среде, как опаленная солнцем саванна? Во имя здравого смысла ей следовало бы сохранить защитный волосяной покров, а для преследования быстроногих обитателей саванны остаться верной стилю бега на четырех ногах. Конечности должны были сравняться или почти сравняться по длине; вместо этого чрезвычайно длинные руки и короткие ноги лесной обезьяны претерпели прямо противоположное изменение, и у нас, безволосых прямоходящих приматов, – длинные ноги и короткие руки.
Для умерщвления добычи требовались длинные острые клыки, как у леопарда, а не сравнительно маленькие редуцированные пеньки, какими обзавелись гоминиды. Успешным продуктом мутации, скорее, стало бы существо, подобное павиану, с огромными зубами и более длинным носом (вместо все более плоской морды), с густой шерстью, почти равными по длине конечностями и более горизонтальной осанкой. (Кстати, не мешало бы попытаться проследить эволюцию павианов – возможно, они прошли стадию хищника!)
Так что же отличает наш вид, вернее, семейство Hominidae (люди) от Pongidae (крупные человекообразные обезьяны)?
Отличий довольно много, начиная с чисто физических:
1. Все более вертикальная осанка.
2. Короткие руки, длинные ноги.
3. Ступня с непротивопоставляющимся большим пальцем.
4. Рука с противопоставляющимся большим пальцем.
5. Редуцированный волосяной покров на теле.
6. Длинные волосы на голове, волосы под мышками и вокруг половых органов у взрослых особей, иногда борода.
7. Потовые железы по всему телу.
8. Жировая ткань нового типа, особенно у детей.
9. Большой пенис у мужчин.
10. Большие груди у женщин.
11. Крупный череп, больший объем мозга.
12. Меньшие зубы, особенно клыки.
13. Более плоское лицо.
14. Более высокий небный свод, более подвижный язык.
15. Выступающий вперед нос.
К этим внешним чертам можно добавить множество особенностей внутреннего строения, к которым мы еще вернемся. Стоит отметить, что многие названные в перечне свойства не поддаются определению на окаменелостях. И во многом остается только гадать, как выглядели наши предшественники. Были ли они тоже бородатыми, длинноволосыми, с потовыми железами, «голой» кожей, длинным носом, длинным пенисом, большими грудями (у женщин)? Как видим, перед бесчисленными сведущими в анатомии художниками, которые берутся изображать разные стадии эволюции, открыт широкий простор для выбора вариантов. По правде говоря, очень немногие реконструкции такого рода похожи между собой.
В журнале «Нэшнл джиографик», ноябрь 1985 года, помещена превосходно выполненная серия рисунков, изображающая девять бегущих особей – от австралопитека до Гомо сапиенс. Но все эти виды и подвиды художник наделил короткими, слегка вьющимися волосами!
Почему? Если исключить негроидные формы с курчавыми волосами, у всех остальных человеческих рас теперь длинные, очень длинные волосы. Пусть даже кто-то стрижет их или бреет голову наголо, все равно наши длинные волосы несомненно, как и все остальное, развились потому, что это было необходимо, и скорее всего, как я постараюсь показать, на ранней стадии нашей эволюции.
Прежде чем изложить мои собственные умозаключения, расскажу вкратце о предположениях различных авторов, которые, оседлав каждый своего любимого конька, пытаются объяснить, почему современный человек таков, каким мы видим его.
Греша против хронологии, начну с Десмонда Морриса и его книги «Безволосая обезьяна», вышедшей в 1967 году.
Начнем с безволосости. Моррис утверждает, что занятие охотой (о которой отнюдь еще не доказано, что она служила источником питания ранних гоминидов) привело к редуцированию неудобного волосяного покрова, чтобы тело охлаждалось во время (предполагаемых им) «стремительных бросков или длительного преследования добычи». Потовые железы тоже должны были способствовать охлаждению, тогда как подкожный жир, которого нет ни у одной из обезьян, позволял «сохранять тепло в других обстоятельствах». По мнению Морриса, здесь мы несомненно видим «ключ к превращению волосатого охотника в безволосую обезьяну».
Стоп!
«Стремительные броски» в погоне за добычей предполагают скорость, какую не удавалось развить ни великому Джесси Оуэнсу, ни превзошедшим его современным спринтерам. Самый быстрый в мире хищник, гепард, способен настигать только детенышей или ослабленных взрослых особей газели Томсона, а ведь его тело с четырьмя длинными жилистыми ногами может вытягиваться и сжиматься с такой скоростью и совершать такие скачки, что рядом с ним у охотящейся обезьяны развился бы сильный комплекс неполноценности. Предложу как аксиому утверждение, что четыре ноги позволяют передвигаться намного быстрее, чем две; и мир еще не видел ничего похожего на предполагаемого Моррисом двуногого спринтера. Исключение составляют разве что кенгуру с мощными задними ногами и хвостом, но ведь эти животные не бегают, а прыгают.
«Итак, вот она перед нами – наша прямоходящая, вооруженная для охоты, охраняющая свой участок обитания, неотеническая, разумная Безволосая Обезьяна, примат по крови, мясоед в силу приспособления, готовая завоевывать мир», – заключает Моррис.
Потише на поворотах! На многомиллионолетнем пути после развилки, где разошлись дороги Pongidae и Hominidae, произошло немало событий. И развивались они, как мне представляется, поэтапно.
Прежде чем остановиться на этом подробнее, следует рассмотреть еще одно заблуждение в комплексе предположений Морриса. Он называет свою безволосую обезьяну «неотенической»; здесь требуется объяснение.
Неотенией называют стадию в развитии некоторых животных, когда взрослая особь сохраняет, так сказать, свойства зародыша. Наиболее известен тут аксолотль – личинка хвостатых земноводных амбистом. Во взрослом состоянии ему присущи признаки, которые другие земноводные утрачивают на стадии личинки. Аксолотль не расстается с жабрами, хотя достигает довольно крупных размеров – двадцати пяти сантиметров – и способен к размножению.
По неотенической гипотезе, человек тоже сохраняет такие свойства младенцев, как большая голова, игривость, любопытство и так далее. Плюс безволосость! Ибо, рассуждает Моррис: «Глядя на новорожденного шимпанзе, видим, что у него много волос на голове, тогда как тело почти лишено их».
Увы, между шестым и восьмым месяцами тело человеческого зародыша покрыто густым волосяным покровом – лануго, который иногда сохраняется до рождения, а то и долго после него. Когда пишутся эти строки, в Лорето (Мексика) насчитывается четырнадцать девочек и семь мальчиков с пушистыми волосами по всему телу и на лице. А началось все с того, что в 1905 году одна женщина родила волосатого первенца. Она, так сказать, праматерь всех упомянутых выше волосатых. В других частях света тоже время от времени появляются на свет дети, чей первичный, зародышевый, волосяной покров не исчезает до рождения.
