Карл Циммер - Эволюция: Триумф идеи
Фицрой мрачно вел «Бигль» вокруг мыса Горн и дальше к восточному побережью Южной Америки. Дарвин воспользовался представившейся возможностью, чтобы забраться в горы. Вспоминая Лайеля, он пытался представить себе, как из глубин океана постепенно поднимались пики Анд. Он вновь присоединился к команде «Бигля», когда судно шло на север от Вальпараисо. На востоке виднелся идеальный конус пика Осорно. Работая под дождем, моряки иногда останавливались, чтобы понаблюдать за клубами дыма над его вершиной. Однажды январской ночью Осорно взорвался, выбросив высоко в воздух тучу камней и столб пламени. Даже самому Лайелю ни разу не довелось наблюдать собственными глазами извержение вулкана!
Но земля на этом не успокоилась. Несколько недель спустя «Бигль» бросил якорь в городе Вальдивия, и 20 февраля 1835 г. под ногами Дарвина планета пустилась в пляс. В тот момент он прогуливался в лесу возле города и решил немного передохнуть. Он совершенно спокойно улегся на землю, твердую и устойчивую, как обычно. И тут земля вздрогнула!
«Все началось внезапно и продолжалось две минуты; но промежуток этот показался мне гораздо более долгим, — писал позже Дарвин. Это понятно: до того момента он жил в геологически спокойной Англии и никогда не был свидетелем землетрясения и вообще каких бы то ни было колебаний почвы. — Устоять прямо на ногах было нетрудно, но от колебаний почвы у меня едва не закружилась голова. В чем-то все это напоминало движение судна при мелкой боковой зыби или скорее то, что испытывает человек, скользящий по тонкому льду, который прогибается под его весом».
Деревья раскачивались на ветру, землетрясение прекратилось. Но Дарвин никогда не забудет испытанное в тот момент ощущение. «Сильное землетрясение мгновенно разрушает привычные связи: земля, самый символ надежности, двигалась у нас под ногами подобно тонкой корочке на поверхности жидкости; одного такого мгновения достаточно, чтобы поселить в сознании необычное ощущение неуверенности, какого не вызвали бы целые часы размышлений».
Землетрясение закончилось, и Дарвин поспешил вернуться в город, который, как оказалось, почти не пострадал. Но расположенный дальше вдоль побережья город Консепсьон лежал в руинах: на него обрушилось не только землетрясение, но и вызванная им громадная приливная волна. С городского собора, будто громадным резцом, срезало фасад. «Горько и обидно видеть, — записал Дарвин в своем дневнике, — что плоды деятельности человека, стоившие ему столько времени и труда, в одну минуту были обращены в прах». В земле открылись трещины, скалы пошатнулись. За две минуты, как показалось Дарвину, землетрясение нанесло ущерб больший, чем обычный износ и эрозия за целый век.
Землетрясение оставило на побережье еще один след, даже более принципиальный и глубокий, чем разрушенные дома и утонувший скот. Целые полосы земли, прежде находившиеся под водой, поднялись на поверхность и теперь высыхали, покрытые слоем умирающих водорослей и моллюсков. При помощи своих инструментов Фицрой установил, что некоторые части побережья поднялись во время землетрясения на восемь футов. Два месяца спустя он вновь зашел в Консепсьон и убедился, что земля все еще возвышалась.
Дарвин быстро понял, что объяснение происходящему он может найти у Лайеля. Должно быть, извержение Осорно было вызвано давлением расплавленных горных пород, и даже после извержения энергии в очаге напряжения хватило еще и на землетрясение. Новые земли поднялись из океана за счет выдавливания дополнительной порции расплавленного камня. Со временем давление магмы могло поднять здесь в небо целый горный хребет.
Через несколько дней Дарвин предпринял свое последнее крупное путешествие вглубь суши; он снова отправился в горы.
На вершинах гор, окружавших перевал Успалатта, Дарвин увидел те же слои горных пород, какие он видел несколько месяцев назад на востоке, на низких, плоских равнинах. Это были породы, образовавшиеся первоначально из океанских осадков. На перевале он обнаружил лес окаменевших в вертикальном положении деревьев, очень похожих на окаменелости, которые ему довелось видеть в Патагонии.
«Эти деревья, — написал он сестре Сьюзен, — покрыты сверху слоями песчаника и потоками лавы толщиной несколько тысяч футов. Скалы находились под водой; тем не менее ясно, что место, где росли деревья, должно было когда-то находиться выше уровня моря. Поэтому можно сказать с определенностью, что земля должна была опуститься по крайней мере на столько тысяч футов, сколько составляет толщина позднейших подводных отложений».
Накрепко запомнив землетрясения и действующие вулканы, Дарвин сделал вывод: Анды — молодые горы. Когда-то пики высотой 14 000 футов были плоскими, как лежащая к востоку от них пампа. Гигантские млекопитающие, окаменелые останки которых ему удалось найти в горах, тоже бродили по этим равнинам. Позже земли опустились под воду, затем вновь поднялись, подпертые давлением снизу. Дарвин понял, что эти горы, возможно, моложе, чем млекопитающие, и не исключено, что они до сих пор потихоньку поднимаются под ногами людей.
Коллекционирование пташекЗакончив картографическую съемку побережья, «Бигль» отплыл на север, в Лиму и затем на запад, прочь от Южной Америки. После ледяных ветров Огненной Земли и пронизывающего холода Анд Дарвин с нетерпением ждал встречи с тропиками. Первая остановка планировалась на необычайном архипелаге под названием Галапагосы.
Сегодня Галапагосские острова известны всему миру как место, где родилась Дарвинова теория эволюции, но сам Дарвин осознал значение этих островов лишь позже, почти через два года после того, как побывал там. Тогда же он больше думал о геологии, чем о биологии, и с нетерпением ждал возможности увидеть землю, которая, согласно Лайелю, создавалась в этот самый момент.
Первым Дарвин посетил остров Чатем (известный теперь как Сан-Кристобаль), голую вулканическую гряду, не освоенную еще растениями и не покрытую почвой. На берегу его приветствовали лишь безобразные игуаны и бесчисленные крабы. «Естественная история этих островов весьма примечательна, — писал позже Дарвин. — Похоже, что это настоящий маленький мирок». Он имел в виду, что мир этот совсем не похож на внешний, большой мир. Здесь жили громадные черепахи с панцирями до семи футов в диаметре; они питались опунциями и не возражали, если Дарвину приходила мысль прокатиться на одной из них. Здесь жили не один, а целых два вида страшных с виду игуан: представители одного вида жили на суше, а другого — ныряли в море и питались водорослями. Птицы на Галапагосах были настолько спокойными, что подпускали Дарвина совсем близко и даже не взлетали.
Дарвин добросовестно пополнил птичками свою коллекцию, но почти ничего не записал о них. У некоторых птиц были крупные толстые клювы, приспособленные к раздавливанию крупных твердых семян; у других — тонкие, похожие на пинцет, пригодные к вытаскиванию труднодоступных мелких семечек. Ориентируясь по клювам, Дарвин выделил среди пернатых воробьев, вьюрков, славок и дроздов. Он не потрудился, однако, записать, на каком острове была поймана та или иная птичка. Он решил, что это южноамериканские виды, колонизировавшие в какой-то момент острова.
Только завершив сбор образцов животного мира, Дарвин понял, что ему следовало быть более аккуратным. Незадолго до отплытия «Бигля» он посетил директора исправительной колонии на острове Чарльза (ныне Санта-Мария), англичанина по имени Николас Лоусон. В саду у него вместо кадок и цветочных горшков использовались черепашьи панцири, и Лоусон заметил, что черепахи разных островов отличаются друг от друга, и по форме колец и гребней на панцире можно определить, с какого острова черепаха. Иными словами, черепахи каждого острова представляли собой уникальную разновидность, а может быть, и уникальный вид. Дарвин обнаружил также, что растения на разных островах тоже различаются.
Возможно, то же можно было сказать о птицах, но Дарвин не обозначил сразу происхождение большинства своих образцов и не мог уже ничего исправить. Только по возвращении в Англию он найдет время, чтобы рассортировать свою коллекцию галапагосских птиц, и только тогда начнет понимать, каким образом жизнь перетекает из одной формы в другую.
Жизнь устраиваетсяЗакончив с Галапагосами, «Бигль» пустился в дальнейший путь по гладкому, как стекло, Тихому океану. Плавание шло быстро, путь до Таити занял всего три недели, еще через четыре экспедиция добралась до Новой Зеландии и еще через две — до Австралии. В Индийском океане задачей «Бигля» было картографирование коралловых рифов. Коралловые рифы — своеобразная живая география; их образуют крохотные полипы, каждый из которых выстраивает для себя твердый внешний скелет. Полипы эти могут жить только у самой поверхности океана. Дело в том, что, как выяснят позже морские биологи, коралловые полипы зависят от фотосинтезирующих водорослей, которые живут в тканях хозяина. «Бигль» обходил риф за рифом, и Дарвин не уставал удивляться тому, что все они имеют совершенную округлую форму, концентрируясь иногда вокруг центрального острова, а иногда просто вокруг лагуны. И тому, что рифы всегда располагаются близко к поверхности воды, т. е. именно там, где им надлежит быть, чтобы получать достаточно солнечного света для роста.
