Даглас Хофштадтер - Глаз разума
ЧЕРЕПАХА: Вовсе нет. Бетховен — второй среди моих любимых композиторов. Я провела долгие минуты, обозревая его прекрасные работы, как на пластинках, так и на нотных листах. Вы не можете себе представить, как элегантны скульптурные формы на некоторых его пластинках!
АХИЛЛ: Признаю, вы уложили меня на обе лопатки. Все-таки это странный способ наслаждаться музыкой! Впрочем, насколько я вас знаю, вы вообще личность со странностями, и ваши отношения с музыкой не особенно выделяются из ряда ваших остальных чудачеств.
ЧЕРЕПАХА: Благодарю за снисхождение. Как бы вам понравилось, если бы какой-нибудь из ваших приятелей “объяснил” бы вам, что вы никогда не понимали картин Леонардо — что на самом деле, их надо слушать, а не смотреть на них. Эта картина, сказал бы он, продолжается шестьдесят две минуты, содержит восемь частей, и в некоторых из них — только оглушительный звон десятков колоколов.
АХИЛЛ: Странная манера воспринимать картины. Но…
ЧЕРЕПАХА: Рассказывала ли я вам о моем друге аллигаторе, который наслаждается музыкой, лежа на спине на солнышке?
АХИЛЛ: Не припоминаю.
ЧЕРЕПАХА: У него есть то преимущество, что его брюхо не закрыто панцирем. Когда он хочет “послушать” музыку, он выбирает пластинку и на мгновение крепко прижимает ее к брюху. Он говорил мне, что, впитывая сразу так много прелестных пассажей, получает неописуемое наслаждение. Представьте, его ощущения так же неизвестны мне, как мои — вам!
АХИЛЛ: Но как он чувствует разницу между одной и другой пластинкой?
ЧЕРЕПАХА: Прижать к брюху Баха или Бетховена для него так же различно, как для вас — прижать к голой спине вафельницу или лоскуток бархата.
АХИЛЛ: Ну что ж, если представить дело таким образом… По крайней мере, вы доказали мне, что ваша точка зрения ничуть не хуже моей. Если бы я с этим не согласился, я был бы жалким слуховым шовинистом.
ЧЕРЕПАХА: Отлично сказано! Теперь, когда мы обсудили разницу в нашем подходе к музыке, я должна признаться, что знакома и с вашим методом прослушивания пластинок вместо их проглядывания — каким бы странным он мне ни казался. А теперь позвольте мне использовать сравнение этих двух типов восприятия как аналогию к тому, о чем я вам намереваюсь поведать.
АХИЛЛ: Снова ваши штучки, да? Ну что, валяйте: я весь — глаза.
ЧЕРЕПАХА: Прекрасно. Представьте себе, что в одно прекрасное утро я приползла к вам с пухлым томом в лапах. Если я не ошибаюсь, вы бы воскликнули: “Привет, госпожа Ч! Что это у вас за книга?” А я бы ответила: “Это схема мозга Эйнштейна на клеточном уровне. Скрупулезная работа слегка тронутого невролога — он сделал это после смерти Эйнштейна. Вы же знаете, он завещал свой мозг науке.” А вы бы на это сказали: “Схема мозга Эйнштейна на клеточном уровне? Что вы такое говорите?” Не правда ли, вы бы так и сказали?
АХИЛЛ: Разумеется! Что за безумная идея! Полагаю, вы бы на это сказали: “Вам известно, что любой мозг состоит из нервных клеток, называемых нейронами. Они соединены между собой волокнами, так называемыми “аксонами”, которые образуют сложную переплетающуюся сеть.” На что я заинтересованно ответил бы: “Продолжайте,” — что вы и сделали бы.
ЧЕРЕПАХА: Браво! У вас отлично получается! Вы читаете мои мысли! Итак, я бы продолжила: “Все эти детали нам ни к чему, но немного информации нам необходимо. Нейроны могут возбуждаться — это значит, что по аксону к соседнему нейрону идет слабый электрический ток, сила которого регулируется сопротивлением аксона. В соседнем нейроне этот сигнал может соединиться с другими и, в свою очередь, возбудить и этот нейрон. Он отреагирует только тогда, когда сумма сигналов достигнет критического порога, определяемого структурой данного нейрона.” В этот момент вы скажете: “Гмм…”
АХИЛЛ: И как же вы продолжите, госпожа Ч?
ЧЕРЕПАХА: Хороший вопрос. Думаю, что я могла бы сказать нечто вроде: “Это только краткое описание процессов, происходящих в мозгу — но теперь вы знаете достаточно для того, чтобы я могла объяснить вам, что за книга у меня в лапах.” Насколько я вас знаю, вы воскликнули бы: “Я жажду о ней услышать — но пожалуй, мне следует поостеречься. Вдруг там есть одна из ваших ужасных заморочек, при помощи которых вы заманиваете ничего не подозревающего Ахилла в безвыходно абсурдные ситуации.” Но я бы вас заверила, что не планирую ничего подобного, и, успокоенный, вы попросили бы меня рассказать, о чем эта книга. Открыв ее, вы бы воскликнули: “Но здесь только крохотные цифры, и буквы, и всякие сокращения!” А я бы возразила: “А вы чего хотели? Маленьких картинок звезд, галактик и атомов, вращающихся вокруг формулы E=mc2?”
АХИЛЛ: На это я бы мог и обидеться! Я бы возмущенно сказал: “Ничего подобного!”
ЧЕРЕПАХА: Разумеется, вы бы так и сказали — и были бы совершенно правы. А потом вы бы спросили: “И все же, что означают все эти цифры и буквы?”
АХИЛЛ: Позвольте мне продолжить. Я представляю себе ваш ответ так: “Каждая из страниц — а всего в этой книге около ста миллионов пронумерованных страниц — соответствует одному нейрону и содержит следующие важные сведения: к каким другим нейронам ведут его аксоны, какой критический порог его возбуждения, и так далее. Однако, я позабыла сообщить вам некоторые факты, касающиеся работы мозга — в частности то, что, согласно данным неврологических исследований, происходит в мозгу, когда в нем появляется мысль (особенно, сознательная мысль)”. Тут я бы довольно невнятно возразил, что мысли появляются в уме, а не в мозгу, но вы бы только отмахнулись и сказали бы: “Об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз — например, если встретимся когда-нибудь в Люксембургском саду. Но сегодня я намереваюсь объяснить вам содержание этой книги.” Я, как обычно, легко сдамся, и вы продолжите нашу беседу следующим замечанием: “Мысль возникает (в мозгу или в уме, на данном этапе можете выбирать любой вариант), когда группа соединенных нейронов по очереди возбуждаются. Причем речь может идти не о цепи отдельных нейронов, возбуждающихся строго по очереди, на манер цепочки падающих друг за другом костяшек домино, но о нескольких нейронах, одновременно возбуждающих нейроны соседней группы, и так далее. Зачастую соседние с “основным течением” цепочки тоже возбуждаются, но вскоре они успокаиваются, так как интенсивность сигнала в них не достигает критического порога. Итак, мы имеем широкую или узкую “полосу” возбужденных нейронов, в свою очередь передающих энергию другим. Таким образом формируется динамическая цепочка, бродящая по мозгу. Ее маршрут определяется сопротивлением аксонов, которые она встречает на своем пути. Пожалуй, можно сказать, что она “следует по пути наименьшего сопротивления.” После чего я наверняка замечу: “Погодите! Вы тут столько всего наговорили — мне нужно время, чтобы переварить услышанное.” Хорошенько пережевав всю эту информацию и задав еще пару вопросов, я решу, что более или менее понял, о чем идет речь. Вы посоветуете мне, если я заинтересуюсь вопросом и захочу узнать побольше, почитать любую популярную книгу о мозге. Затем вы скажете: “Позвольте мне завершить обсуждение нейронной деятельности коротким описанием памяти — по крайней мере так, как мы ее понимаем на сегодняшний день.” Представьте себе, что блуждающий по мозгу очажок возбуждения — это лодка, скользящая по пруду, вроде тех игрушечных лодочек, которые дети иногда пускают в восьмиугольном пруду Люксембургского сада, месте нашей гипотетической встречи ума с мозгом. Двигаясь по воде, каждая лодочка оставляет за собой след, волну. Совершенно так же оставляет за собой след и путешествующий по мозгу очаг возбуждения. В нейронах, только что возбудившихся и передавших сигнал дальше, в течение нескольких секунд продолжает происходить некая внутренняя активность, возможно, химического порядка. Так достигаются постоянные изменения в нейроне. Это изменение отражается в числах, о которых мы уже упоминали: критический порог возбуждения, сопротивление аксонов и тому подобное. То, как именно изменяются эти значения, зависит от некоторых аспектов внутреннего строения нейрона, которые, в свою очередь, можно закодировать в числовой форме.” Тут я бы воскликнул: “Тогда необходимо записать эти числа для каждого нейрона, вместе со значениями упомянутых порогов и сопротивлений.” На что вы, безусловно, ответили бы: “Глубокомысленное замечание! Не думала, что вы так скоро поймете эту необходимость. Пожалуй, нелишне будет присвоить этим числам специальное название. По-моему, им подходит называться “структуроизменяющими числами” Чтобы поставить точку в нашей дискуссии, я мог бы отпустить следующее замечание: “Структуроизменяющие числа замечательны тем, что они не только описывают то, как изменятся другие числа на странице, но и то, как изменятся они сами, когда через данный нейрон пройдет импульс!”
