Елизавета Водовозова - Царство свободного ребенка. Избранные статьи о воспитании
Знакомство с вышеназванными сказками не будет отчуждать ребенка от дальнейшего наблюдения над природой, а напротив поддержит любовь к ней; после естественно-исторической беседы сказочный вымысел только оживит предмет. Фантастической аллегории также нечего много бояться; это самая простая и самая доступная для ребенка форма, в которой можно провести идею о правде, милосердии, сострадании и любви к ближнему. Наконец, фантазию следует развивать уже потому, что она служит основанием творчества – без нее человек был бы лишь мелким исследователем явлений, неспособным возвыситься до идеи, понимать жизнь в ее общности и целости. Тут фантазия действует заодно с рассудком, и их правильное, гармоничное развитие составляет идеал воспитания[44].
Прежде чем давать примеры… рассказов, я скажу несколько слов о их значении. Воспитательницы могут вести беседы с детьми совсем не в такой форме, как они изложены у меня – иногда рассказы могут быть длиннее и даже менее элементарны, другой раз, смотря по детям, еще короче и проще. Мы стоим только за то, чтобы 5-летним детям воспитатели уже начинали мало-помалу давать коротенькие рассказы. Когда их передают живо, занимательно, бодрым и веселым голосом, когда при этом дают ребенку возможность высказывать свои соображения и мысли, в них развиваются наблюдательность, дар слова, воображение, вкус и, наконец, память.
Бабушка Аксинья
Бабушка Аксинья – старая-престарая, совсем седая старушка. Никто никогда не видел ее без дела. Она подымается вместе с солнышком и тотчас же начинает хлопотать около своих птиц. Одних птиц она накормит и прогонит к озеру, другим заготовляет корм, и так проходит у нее целый день до позднего вечера.
Чуть принимается она сечкой рубить яйца, из-под лавки тотчас показываются птичьи головы, и началось шипенье гусыни, клохтанье курицы, цыканье цыплят, кряканье утят.
Старушка мелко нарубила яйца, рассыпала их на несколько досок, поставила корыто с водой и поманила утят и гусят. Гусыни и утки сейчас выскочили, а птенчиков Аксинья вынимала из корзин и опускала их на землю. Некоторые из них тотчас принялись клевать яйца, другие как-то вяло посматривали по сторонам. Слабого цыпленочка бабушка брала в руку, поправляла ему крылышки, осматривала ножки и с лаской, приговаривая разные добрые слова, поила его из своего рта. – Ну, теперь учись сам клевать, вот так… вот так… – и бабушка долбила палочкой по доске… После этого все птенчики начинали клевать.
Гуси и утки
Гуси-гусятки идут, бегут, крыльями машут, «га…га…га…» – кричат они, длинные шеи вытягивают, в стороны посматривают, нет ли врага. А уточки не любят торопиться, по сторонам не осматриваются, думают только, как бы брюшко набить; так плотно поели, что зобки у них стали совсем тугие. – «Кря…кря…» – покрякивает уточка и с ноги на ногу переваливается; вот она заковыляла и упала на грудь.
И утки, и гуси, как пришли к озеру, так и стали плавать, плескаться. Как странно они ныряют! Опустят головы в воду – это они себе корм отыскивают на дне, а поверх воды здесь и там только торчат утиные и гусиные хвостики.
Настя
Однажды в полдень летнего дня я пробиралась к избам. Везде было тихо: люди отдыхали после работы. Лишь только я дошла до небольшого лесочка, что был в нескольких шагах от изб, я услышала легкий шум. Я повернула голову и вот что увидела. Под ветвями большого дерева сидела девочка лет десяти, которая была окружена разными птицами. На ее плече ворковал и кружился голубь; цыпленок просовывал голову из-под одной руки; под фартуком копошилась еще какая-то птица; у ног, свернувшись клубком, лежала большая черная собака, а на соседней березе чирикал воробей. Ему тоже хотелось приласкаться к любимой девочке, да на ней нет места. В эту минуту она подняла руку на голубя: «У тебя есть с кем голубиться и ворковать»; тот вспорхнул и улетел. «Воробушек, миленький, родненький!..» – она протянула к нему руки. Но он все перелетал с ветки на ветку и чирикал. Наконец, сел девочке на голову, теребил ее волосы, перескакивал с плеча на плечо, долбил носиком ее сережки.
Уже с пяти лет самым любимым занятием Насти было кормить воробьев, голубей, кур, собак и других домашних птиц и животных и приручать их к себе. Вот почему они так крепко любили ее, но сама она более всех привязалась к воробью: она нашла его еще очень маленьким, почти голеньким, вероятно, в то время, когда он только что успел выпасть из своего гнезда. Настя воспитала его в старой избе, где она держала и других птиц. Воробей так привык к маленькой Насте и так ее любил, что она выпускала его вон из избы, и он каждый раз возвращался на ночь домой.
Кот, козел и баран
Котишко-мурлышко, серый лобишко, был большой лакомка: где что плохо лежит, у него брюхо болит. (Котишко-мурлышко – это про кота сказывают; мурлышко, потому что он мурлычет, особенно когда ему вздумается к кому приласкаться; серый лобишко – лоб его серой шубкой покрыт, ну, а величают его «котишко-мурлышко, серый лобишко», видно, затем, что сказывать будут про плутоватого кота, не даром же он такой лакомка: чуть что увидит вкусное – ему просто становится невтерпеж: брюхо болит.) Слизал он у старой бабы сметанку; била его баба, била, уши надирала, ногу поломала.
Вот, он задумал уйти со двора и на то же подговорил козла да барана. Пыль столбом подымается (это они так скоро бегут), трава к земле приклоняется; бегут козел да баран, а за ними скачет на трех ногах кот-серый лоб. Устал он и взмолился названным братьям («названные братья» потому, что они были ему не родные, а только теперь они, как настоящие братья, сговорились все дружно делать: что задумает один, то и другой. А «взмолился» он им – значит, умолять их стал, упрашивать). Так взмолился он им, дескать, не оставьте меньшого братишку на съеденье зверям. Козел посадил его на себя, и понеслись они по горам, по долам, по сыпучим пескам. (Это они так скоро бегут, что горы, долины как будто только мелькают перед ними).
Остановились они на ночь отдыхать на скошенном лугу у стога. (Сено, когда оно сгребено в большую кучу, называется стогом). Как огня добыть? Мурлышко обернул козлу рога берестою (береста – белая кора березы) да велел ему стукнуться лбом с бараном. Стукнулись они так крепко, что береста загорелась. Развели костер… (Можно ли на самом деле добыть огня, как добыл кот? Правда, что огонь добывают ударом кремня об огниво; когда крепко тереть одно дерево о другое, то они загорятся, но береста, конечно, не загорится, если стукнуться лбами. Ну, да видно, тут и хотят рассказать о таком чудном, замысловатом коте, что только и найдешь в сказке). Так греются это они у костра, глядь – идет мужичок-серячок, Михайло Иванович (медведя так называют).
– Откуда, брат?
– Ходил на пасеку (пасекой называется место, где ульи; значит, медведь ходил мед красть) да подрался с мужиками (видно они его прибили), оттого и хворь прикинулась (заболел); иду к лисе лечиться.
– Ну, добро пожаловать.
Лег медведь под стогом, мурлыко на стогу, а козел с бараном у костра. Идут семь волков серых.
– Что за народ? – говорят они. – Давай пытать силу?
Козел да баран заблеяли со страху, а мурлыко такую речь повел: «Ой, не сердите нашего старшего (главного, старшего над нами), а то несдобровать. Аль не видите у него бороды? Бородою он зверей побивает, а рогами кожу снимает! (Хитрый какой кот: он хочет волков напугать козлиными рогами да бородой, точно те могут быть для них страшными. Кот потому так смело пугает их, что козел домашнее животное, значит, волки не видели его у себя в лесу и потому, не зная, что за зверь козел, могут струсить его бороды и рогов.) Лучше с честью (это кот им говорит) подойдите да попросите: хотим, дескать, поиграть с твоим меньшим братишкой, что под стогом лежит (вишь, знает, куда их отвести, а посоветуй он им поиграть с козлом, они бы, конечно, тотчас поняли, что зверь-то не больно страшный и, пожалуй, самому коту тогда плохо пришлось бы)». Волки на том козлу кланялись, обступили Мишку и стали его задирать. Он крепился, крепился да как хватит на каждую лапу по волку (ведь медведь силен; у него вся сила в лапах: хватит передними лапами разом двух, трех, а иного и задними придавит); запели волки Лазаря (жалобно затянули, завыли) да поджавши хвосты (когда звери перетрусят, так хвосты поджимают), подавай Бог ноги, побежали прочь что есть духу.
Козел да баран тем временем подхватили мурлыку и побежали в лес, да опять наткнулись на серых волков. Кот вскарабкался на самую макушку ели, а козел с бараном схватились передними ногами за еловый сук и повисли. Волки стоят под елью, зубы оскалили и воют, глядя на козла и барана. (Волкам хочется закусить). Видит кот-серый лоб, что дело плохо: стал кидать в волков еловые шишки да приговаривать: «Раз волк! Два волк! Три волк! Всего-то по волку на брата. (Это кот с хитростью высчитывает, по скольку на каждого из них достанется, а не знают того волки, что кот, баран и козел – все трое до смерти их боятся.) Я, мурлышка, давеча двух волков съел и с косточками, так еще сытехонек, а ты, большой братик (козел – старший брат: им-то волка кот и хочет больше всего напугать, потому и говорит о нем с таким почетом), давеча за медведями ходил, да не изловил, бери себе и мою долю».
