Иоганн Генрих Песталоцци - Книга для матерей. Избранное
Привычка производит то же, что насморк, т. е. она делает орган обоняния столь же нечувствительным. Привыкши к дурному запаху, мы не чувствуем его, и это хорошо. Не правда ли, что в доме сапожного мастера последовало бы величайшее замешательство и беспорядок, если бы его жена всегда падала в обморок от запаха кож? Скажите, что было бы, если бы кучер не мог войти в свою конюшню, если бы крестьянин не мог собирать навоза, если бы доктор не мог подойти к своему больному, не зажавши носа; скажите, как они исполнят свою должность? Будет ли у первого всегда сыта и чиста лошадь, у другого плодородна земля и кто поверит такому медику свое здоровье? Кто имеет нужное обоняние, тот часто бывает роскошен по неволе, подобно тем разборчивым людям, которые не могут видеть того, что не прекрасно, не могут слышать того, что в ухе отзывается негармонически и не могут есть того, что кажется невкусно, тот должен обладать таким богатством, которое удовлетворяло бы его прихотям; иначе столь тонкое чувство будет служить только к его мучению. Счастлив молодой человек, который так воспитан, что без отвращения может на все смотреть, все слышать, все есть, который может переносить всякий запах, когда этого требует должность! Для него не будет тягостна добродетель, для него не будет труден самый тернистый путь, лишь бы вел к чести и истинному благополучию! Так все наши чувства, и следственно чувство обоняния, должны быть более остры, нежели тонки и нежны.
Вдыхать в себя воздух
Мы вдыхаем в себя воздух или чистый и здоровый, или испорченный и вредный.
Воздух, которой находим на горах, чист и здоров; но на местах низких и болотистых, в больницах и больших городах он всегда бывает испорченный и вредный[26].
Действия рта
Рот разевается, сжимается; посредством рта едим, пьем, говорим, плюем и пр.
Говорить
Дитя видит без нашей помощи, это дар, с которым оно родится; но не учите его говорить – и оно останется немым на всю жизнь.
Дитя от природы получает орган голоса; искусство извлекает из него вразумительную речь. Первый язык столь же прост, как первые нужды; но со временем, когда распространятся наши понятия и образуется вкус, он становится богаче, яснее, живее, приятнее. Язык есть не что другое, как те звуки, в которые одеваем свои мысли и чувства, чтобы сообщить их другому. Какие средства употребляет природа, чтобы научить дитя говорить, и какие средства для сего должно употребить искусство – там, где природа оставляет дитя попечению матери?
Мать лепечет и произносит перед ребенком разные звуки тысячу раз в день. Это инстинкт, которому сердце ее повинуется слепо, но тем с большею радостью, что это лепетание, эти нескладные звуки развлекают и утешают ее милую крошечку. В тo же время дитя слышит голос отца, брата, слуги, служанки; оно слышит звон колокольчика, слышит стук топора, слышит, как лает собака, как поет птица, как блеет овца и кричит петух. Все это сначала не производит в нем ничего, кроме простого чувства звуков и чувства разности между ними, но скоро начинает он угадывать и примечать связь между каждым звуком и предметом, производящим его. Когда зазвонит колокольчик, ребенок тотчас оборачивается к нему; когда замычит корова, он смотрит на корову; когда стукнет кто-нибудь в двери, он оглядывается на двери; когда залает собака, его глаза устремляются на собаку. Так мало-помалу находит он связь между всеми звуками и самими предметами, их производящими; так мало-помалу узнает он связь между всеми вещами, пред глазами у него находящимися, и между теми звуками, которые мать повторяет, когда хочет ему показать их, – узнает связь между ее словами и называемыми предметами!
Но ребенок еще не испытывал собственных сил в подражании тем звукам, которые слышит; наконец он чувствует в себе эти силы; у него механически вырывается крик, он слышит его, чувствует свои силы; он хочет лепетать и видит успех; он радуется своему лепетанию; он лепечет и смеется! Мать, слыша это лепетание и видя улыбку, которая сопровождает его, приходит в восторг; ее инстинкт налепетывать дитяти разные звуки приобретает час от часу бо́льшую силу; она предается ему час от часу с большей радостью.
По прошествии нескольких месяцев это побуждение достигает последней своей степени и природа оставляет слепое средство, с которого начинается первое образование языка. Прежняя склонность утешать и развлекать дитя лепетанием мало-помалу проходит у матери; звуки без смысла не занимают более самого ребенка; он умеет находить подобное рассеяние в самом себе и в тех предметах, которые окружают его; он достиг того времени, когда нужно что-то большее, нежели рассеяние, когда он желает чего-то большего, чем рассеяние; он желает понимать то, что видит, слышит, он желает учиться говорить[27], и мать желает его учить сему.
Нужда, душевные потребности и обстоятельства всегда ведут человека от слепого инстинкта к разуму. Подобному закону покорено самое образование его. Нужда, потребности душевные и обстоятельства погашают в матери инстинкт, погашают в ее сердце первый энтузиазм любви к дитяти; она делается уже холоднее; у нее не достает более времени для немого лепетания; кроме дитяти она начинает заниматься многим другим.
Она должна, она не может иначе ходить за ним, как время от времени, т. е. в известные часы, в известные минуты; во все другие часы, во все другие минуты требуют ее внимания и деятельности домашние заботы; она должна, она не может иначе учить дитя говорить, как в эти известные часы, в эти известные минуты. Однако для ребенка не пропадают те немногие часы, те немногие минуты; природа дала нежному возрасту его такие нужды, которым удовлетворяя матери невольно исполняют долг свой. Как много ни заняты они сторонним, но скоро возвращаются к тому, что им любезнее всего на свете. Они моют дитя; тут они должны и не могут не называть всякой части, на которую плещут воду и которую обтирают; они должны, они не могут не сказать: дай ручку, дай ножку. Они кормят дитя; тут они должны, они не могут не назвать каши, горшка, ложки. Они прохлаждают кашу на ложке; они хотят подать ее и в то же время останавливаются, медлят – они говорят: подожди, еще не остыло!
Как редко матери умеют учить дитя говорить, как редко знают самые существенные, самые нужные для этой цели правила! Много из них, столько говоря обо всем, что содержит и небо и земля, не в состоянии назвать ребенку трех или четырех частей его глазика, носика, ротика; говоря о постороннем целый день без умолку, ничего не скажут о вещах, самых необходимых для образования их детей, хотя бы эти вещи находились под руками. Так! Это самая несчастная истина, однако истина, что многие матери не имеют самых нужных сведений в языке; это самая несчастная истина, однако истина, что многие из них при всем красноречии бывают в этом случае самые худые матери. Нельзя описать всего вреда, от подобного невежества происходящего, но слава Богу, что средства против этого зла столько же легки, сколько следствия его пагубны.
Правила языка и их совершенство – все, что нужно детям для их образования, все, что нужно матерям, чтобы они были в состоянии образовать их язык, – все имеем, все доведено до совершенства; у всякого народа язык довольно богат, довольно ясен, определенен! Не достает одной системы, которая показала бы матерям ту первую точку, когда они должны начать учить дитя языку, и которая в этом поприще вела бы их от сей первой точки постепенно, прямо и верно к той последней точке, до которой и нуждами, и душевными потребностями, и разными обстоятельствами образован их собственный язык; еще никто не показал им этой первой точки во всем ее протяжении и никто не научил пользоваться ею во всем пространстве.
Добрые матери! Книга, которую вам посвящаю, имеет единственную цель; она имеет единственную цель дать вам надежнейшие средства удовлетворить первым потребностям подобного воспитания; эта книга дает способ учить дитя говорить определенно о своем теле, о его частях, о его строении и свойствах, говорить определенно обо всех предметах, которые окружают его, которые действуют на его чувства, которые обращают и не могут не обращать на себя его внимание!
Добрые матери! Мои советы в рассуждении образования языка основаны на тех же правилах, на которых основывал я образование впечатлений в дитяти, которые получает оно от предметов видимых; и вы должны пользоваться моими советами в этом последнем случае не иначе, как пользовались ими в первом.
Если вы согласны со мною, что ребенок не может иметь прямого понятия о предметах, находящихся пред глазами, пока они не запечатлеются в его душе глубокими, неизгладимыми чертами, то можно ли сомневаться в том, что эти понятия не будут иметь ни цены, ни пользы, пока не научите выражать их со всею точностью? Прежде вы носили его на руках ко всем предметам, давали пристально смотреть на все предметы, которые в особенности привлекают его внимание; теперь учите его говорить об этих предметах ясно, определенно! Следуйте этому единственному правилу, когда показываете ребенку какую-нибудь вещь в доме, в саду, в поле; учите его называть определенно ее имя, ее свойства, ее формы, ее действия. И когда познакомите его с близким и дальним расстоянием предметов, с их числом и величиною, сообщайте, твердите ему определенные названия сих отношений.
