Алессандро Надзари - MCM
За входом № 42 их ждал либо ответ на главный вопрос этого лета, либо жестокая шутка. Или шутка и была ответом? Согласно ещё одному кусочку плана Мартина, они задержались, будто бы месьё Вайткроу — до чего рассеянный! — искал завалившиеся в подкладку билеты, но давал Селестине время отыскать глазами сигнал затаившейся Сёриз. Серия солнечных бликов, шедших из ресторана близ ограды, была бледна, но точно происходила не от дрожащего окна, зеркала или начищенных подносов.
— Признаться, думал, что вам придётся или уходить за Кур-ла-Рен, или виться вокруг соседних павильонов. Будто не на карту смотрел, а на чистый лист.
— Какие ж конгрессы без ресторанов? Элементарно, Вайтсон! Ну, а по соседству только Пале-де-ла-Данс и воображариум. Полагаю, танцев и чудес нам и без того хватит. И потом, зачем всё это делать самой, если можно снова занять этим мальчика на побегушках тире заспанного наблюдателя? Сели, не смотри на меня так, он сделал-то всего пару кружков, а сейчас домчится до телеграфно-телефонной станции на Марсовом поле, чтобы оповестить штаб, заодно закажет нам на остаток дня «панар-левассор», который пригонят к первым домам авеню Монтень, — и будет свободен. А, ну да. Сюрприз-сюрприз: от Анри курьер двинулся сюда. Местонахождение второй базы всё ещё под вопросом.
— Или это и есть база.
— Вряд ли, Сели, хотя они и могли бы использовать экранирование как дополнительный фильтр. У «салона» временное окно где-то недели в три, в августе же дворец не будет знать и дня передышки от тех самых конгрессов, для которых и возводился; да что там, уже двадцать седьмого июля пройдёт театральный конгресс — молчи-молчи. И в июне он не пустовал.
— Но вторая ячейка точно дислоцирована здесь и сейчас.
— Какая-то её часть — несомненно. Но я бы не сказала, что за прошедшие часы вокруг было оживлённое движение, хотя заметила странность: во дворец редкие посетители входили, но ни одна живая душа его так и не покинула.
— А что Анри?
— Приехал полчаса назад, но в одном из прохожих признал какого-то знакомца, и они ушли гулять по набережной.
— А если Анри вошёл с другой стороны?
— Сели!
— Что? М-м, Сёриз…
— Не обращайте внимания, Мартин. — Мартин и промолчал, деликатно прикрыв уста чашечкой кофе. — Нет, открыт только вход, обращённый к Плас-де-ль-Альма. Кстати, заметили транспарант над дверями?
— «Skiagraphia». Увы, не представляю, что бы это значило, — прикусил губу Мартин; как показалось Селестине — по-мальчишески.
— Морфоактивность? Возмущения?
— Ис-дис молчит, сама тоже ничего не чувствую. Особенно за общим горением.
— Что делаем дальше?
— Ждём наплыва посетителей дворца. Селестина идёт со мной. Вас же, Сёриз, вновь попрошу приглядывать со стороны. Анри оставьте нам. И понимаю, что саквояж вам не идёт, но не оставляйте его.
— Там будут мирные граждане.
— Потому и не беру его с собой. Но если удастся за кем-то проследить, то… Мы не должны быть безоружны.
— Сами сыграете в бомбиста?
— Это… работает не так. И вас не смущает откровенность беседы?
— Официанты далеко, соседние столики пусты, мы говорим негромко, а подозрительных типов, что бродили поблизости не меньше моего, выглядывали из окон или высовывались с крыш и могли бы работать на Совет, я не заметила.
— Странно, — наморщил лоб Мартин. — Они не боятся облавы? А-а, вот так, значит, и должны выглядеть их акции в рамках закона, вот для освещения какой легализации и требуется участие более-менее авторитетного Анри.
— Ещё остаётся персонал Выставки. Среди них есть миноры, но все проверенные, иначе бы их не допустили. Одного даже знаю. Я могла бы отлучиться и попробовать найти его: вдруг обнаружил что-то неладное, но послал Директорат подальше?
— А тебя не пошлёт?
— Он попробует. Надо будет — заеду ему саквояжем в ухо. Я образно, Мартин. Наверное.
— Хорошо. Но особо не увлекайтесь. А мы пока примем вашу вахту — до появления Анри или других приглашённых.
— Последний совет?
— Только вам, Селестина: не забывайте делать вид, будто только что сошли с портрета работы Больдини или Сарджента.
Народ стал стекаться ко дворцу в полдень. Уже в дверях Мартин увидел Энрико и махнул тому. Тот, приблизившись, вновь поприветствовал Мартина и Селестину и иносказательно одобрил её появление в жизни друга, она же не менее иносказательно подивилась разнообразию жизни самого Анри. Втроём они и вошли в холл дворца, слишком ярко освещённого, как для дневного времени. Стены, насколько можно было видеть вглубь, укрыли парусиной, которую, на то похоже, в ответственный момент предстояло стянуть за лини группе недвижно стоявших у стен людей в масках, белых и чёрных, лишь условно воспроизводивших строение лица, и металлических корсетах поверх одежд — Селестина смутно вспоминала, что когда-то видела нечто похожее. Эту не то стражу, не то часть экспозиции посетители сначала принимали за манекены, но всякий раз отшатывались после попытки, придвинув ухо поближе, постучать по маске или экзоскелету в надежде услышать характерный отзвук того или иного материала, — по поводу которого устраивали пари, — но не дыхание.
Vox ex machina[51] предлагал всем желающим развлечь себя опытами с электричеством — к примеру, статическим. Собравшихся вокруг одного из аппаратов дам просили распустить причёски, если те были уложены и заплетены. Тысячи и тысячи волос мгновенно потянулись кверху, напоминая тонкие блестящие нити и превращая их хозяек в марионеток. В другой части группе собравшихся предлагалось встать в ряд и, взявшись за руки, подняться на каучуковый коврик— всем, кроме одного, кто был бы в цепочке последним, и которому доставался заставлявший скорчиться или вскрикнуть заряд. Честно говоря, всё то были фокусы, известные ещё в XVIII веке, но за ними Мартин видел подтекст коллективности, ведомости и послушания — и, к своему удивлению и разочарованию в публике, демонстрации незнания законов электротехники. Или же, если откинуть высокомерие, никто просто не отказывался лишний раз подурачиться.
— Похоже, про Сарджента и Больдини вы хватили лишку, — подтвердила ему Селестина.
— О-хо-хо, друг мой, неужели вы забыли, что движение идёт от низов к верхам? Оно не элитарно.
— Да как тебе сказать, как тебе сказать…
Мартин принялся было подбирать слова, но его избавили от необходимости продолжать тему. С цилиндра, установленного в самом центре, спустили накидку и тем обнажили укрытую капсулу-клетку. Натурально: это был стеклянный сосуд, затянутый тонкой медной сеткой. А внутри — Бэзи. Хотя поместиться внутрь мог бы ещё кто-нибудь. Бэзи всё так же был в маске, всё с такой же странной жестикуляцией, но усилием воли сдерживаемой. Сколько он там просидел и как не задохнулся? Ах, ну вот и ответ: с потолка спустили микрофон, раскрыв существование отверстия в вершине конструкции. Мартин подумал, что в принципе стекло и сетка выдержат экзотермическую реакцию… Обойдётся без случайных жертв. Диаметр отверстия также достаточен — но на высоте восьми футов. Да и на саму сетку, какой обтянули сосуд, наверняка подведено напряжение: дотронется — получит мышечный спазм.
— Сочувствующие приветствуют вас на дебюте «Скиаграфии»! — с обертонами пилы, по которой прокатили контрабасным смычком, привлёк Бэзи внимание даже тех, кто был слишком занят дешёвыми трюками, чтобы заметить предшествовавшие перемены.
Впрочем, никто другой из возможных сочувствующих не шелохнулся. Люди затихли, было слышно шуршание тока и статических помех. Атмосфера, что называется, электризовалась.
— Каждый из вас оказался здесь по воле случая, прислушавшись к нашим глашатаям, и мы благодарны за то, что столь разные люди нашли общий интерес!
«Понятно, подобие случайной выборки. Если всё пройдёт успешно для Бэзи, то их представление получит огласку во всех основных сообществах».
— Вы уже успели позабавиться с плодами науки прошлого века. — «А его речь поправилась». — И не единожды за пределами этой постройки — с наукой века уходящего. Вернее, с тем побочным эффектом, что она создаёт — развлечением. Увеселением. Свободным временем. О, не переживайте, никто вас ни в чём не упрекает, к этому человечество и должно стремиться. Но помните! Помните, что отныне пожимают плоды и с вашего труда, и с вашего досуга.
«На этот раз ведь обойдётся без серебряных приборов и тенёт?»
— И ведь как пожимают: они же и производят инструментарий, и говорят вам, что иначе невозможно! И так окутывают себя ореолом всеведения. Недосягаемости. Интеллектуальной и физической.
Тут Бэзи захрипел, но хрип его сливался со скрежетом акустических усилителей. Он и сам растворялся в «инструментарии».
— И сегодня вы станете первыми, перед кем сорвут этот покров. Мы избавим вас от иррационального страха и почтения. Мы избавим вас от ощущения предрешённости. От ощущения исчерпанности путей. Мы покажем вам, что путь вы можете отыскать сами.
