Летняя королева - Чедвик Элизабет

Агнес покачала головой:

– Да помилует Господь его душу.

– Не стоит сестре знать, как он умер, – тихо сказала Алиенора.

– Конечно, нет, – согласилась Агнес. – Такие новости принесут больше вреда, чем пользы.

– Как она?

Агнес на мгновение задумалась.

– Ее ум значительно прояснился. Службы и ежедневные молитвы принесли большую пользу. Я не могу сказать, что она счастлива, но она больше не расстроена. Я не думаю, что она готова покинуть нас – возможно, никогда не будет готова, но я также не верю, что она принесет обеты. Я отведу тебя к ней.

Алиенора знала, что ее ждет. Агнес хотела выспросить все подробности о женитьбе Генриха на Алиеноре на в обмен на заботу о Петронилле. Она рассказала тете обо всем сдержанно, но честно.

– И ты довольна?

Алиенора разгладила платье на коленях и посмотрела на свое обручальное кольцо.

– Мне не на что жаловаться, впрочем, я его толком не знаю. Он почти сразу уехал в Нормандию.

– Насколько я слышала, он умен и хорошо образован.

Алиенора улыбнулась.

– Он впитывает знания, как мох воду, и жаждет еще. Он никогда не сидит на месте, разве что когда спит, и в такие моменты он так тих, что его дыхание едва колышет одеяло.

Ее лицо порозовело. Когда Генрих спал, то выглядел таким юным и уязвимым, что она почувствовала к нему огромную нежность, отчасти материнскую, отчасти любовную.

– Вам предстоит многое узнать друг о друге. Вы оба рискуете.

– Но он более привлекателен, чем другие. И способен управлять империей. – Она подняла подбородок. – Мы оба способны.

– Да, племянница, это так. Я всегда так думала, с тех пор как ты была маленьким ребенком. Ты всех нас обводила вокруг пальца.

Покончив с вином и каштанами, Агнес повела Алиенору в тихий, залитый солнцем монастырский дворик, где сидели две женщины и вышивали, одна из них была монахиней, другая – Петронилла, одетая в темно-синее платье. Ее голову покрывал простой белый платок.

– Петра? – Алиенора подошла к ней, протянув руки.

Петронилла подняла голову от шитья и посмотрела на сестру. Ее лицо было напряжено, но глаза сияли.

– Я так рада тебя видеть! – Алиенора расцеловала сестру в обе щеки и тепло обняла ее. – Я слышала, что у тебя все хорошо!

Петронилла обняла ее в ответ.

– Так мне говорят. – Когда они разомкнули объятия, Петронилла взмахнула рукой. – При таком свете мало места для тьмы, и когда она приходит, я молю Святую Деву помочь мне – и она помогает.

– Я рада.

Петронилла снова взялась за шитье и начала работать уверенно и аккуратно.

– Я не хотела приезжать сюда, – сказала она. – Но теперь понимаю, что ты была права. Если бы я вернулась ко двору, все вокруг меня разлетелось бы в клочья. Здесь я в безопасности.

Агнес и монахиня тихо удалились, оставив сестер наедине. Алиенора помолчала, а потом глубоко вздохнула.

– Мне так много нужно рассказать тебе, что я едва знаю, с чего начать. Две недели назад я снова вышла замуж, за Генриха, графа Анжуйского.

Петронилла перестала шить и посмотрела на нее своим знакомым, многозначительным взглядом.

– Ты планировала это, не так ли? Когда они пришли ко двору в Париже. Я так и знала! Я догадалась: ты что-то задумала!

– Я думала об этом, но приняла решение только после того, как аннулирование брака было объявлено, – защищаясь, сказала Алиенора. – Это хорошее политическое решение, и у меня не было другого выбора, кроме как снова выйти замуж, потому что с момента расторжения брака меня стали преследовать честолюбцы.

Петронилла снова взялась за иглу.

– Конечно, – согласилась она. – Не в монастырь же тебе уходить. – В ее голосе прозвучала почти обвинительная нотка.

– Я не буду в безопасности, даже если удалюсь в один из них – какой-нибудь жаждущий власти дурак похитит меня и заставит выйти замуж, и что тогда будет с Аквитанией? Возможно, когда-нибудь я обрету покой в одном из монастырей, но не сейчас. – Она прикусила губу. – Петра… Я должна рассказать тебе кое-что о Рауле.

Петронилла стиснула губы.

– Я не хочу этого слышать, – сказала она. – Я изгнала его от себя, как дьявола. Он был причиной моей болезни. Я любила его до безумия, а потом возненавидела. Теперь он ничто.

– Петра, он… я… он умер. Он был нездоров некоторое время. – Алиенора с трепетом посмотрела на сестру.

Петронилла укололась, и яркая капля крови упала на тонкую белую ткань. Она смотрела, как она впитывается.

– Ты всегда приходишь и говоришь, что кто-то умер, – сказала она дрожащим голосом. – Сначала наш отец, а теперь мой муж. Мне надо бежать прочь, едва тебя завидев.

Алиенора почувствовала, что ее сестра убита горем.

– Я бы не хотела приносить такие вести, но кто-то должен был сказать тебе, и ответственность лежит на мне. Я могла бы послать тебе письмо и попросить тетю Агнес прочитать его, но так поступают трусы.

Петронилла посмотрела в сторону монастыря.

– Мне все равно, – сказала она. – Мне все равно. – Она перевела взгляд на уколотый палец. – Он заставил меня истечь кровью в последний раз. – Оставив шитье на скамье, она поднялась на ноги и прошла несколько шагов, после чего внезапно рухнула на землю, ударила кулаками в пыль и завыла. Алиенора бросилась ее поднимать, а с другой стороны прибежали тетя Агнес и монахиня.

– Да, – сказала Алиенора, обнимая и укачивая Петрониллу. – Он обидел тебя в последний раз. Тише, сестра, тише. Теперь ты можешь быть спокойна.

Неделю спустя Алиенора прибыла в аббатство Фонтевро, чтобы навестить тетку Генриха и забрать новую придворную даму.

Фонтевро находилось на территории Анжуйской империи, недалеко от границы Пуату. Оно было основано на земле, подаренной ее дедом по материнской линии, Гильомом, девятым герцогом Аквитании. Две его брошенные жены удалились в светский дом, а бабушка Филиппа умерла здесь задолго до рождения Алиеноры. Аббатство было бенедиктинским, в нем жили монахи и монахини в отдельных зданиях, а общее управление осуществляла настоятельница, тетя Генриха, Матильда.

Матильда была красивой женщиной средних лет с чистой, молодой кожей и острыми серыми глазами, как у Генриха. Ее брови и ресницы были песочно-золотистого цвета, намекая на то, что под белым головным убором ее волосы, если бы им позволили расти, а не брили три раза в год, были бы анжуйски-золотистыми. Она стала монахиней в Фонтевро с тех пор, как ее молодой муж погиб с «Белым кораблем» [35] более тридцати лет назад.

– Я рада приветствовать вас и поздравить с браком с моим племянником, – сказала она с сердечной торжественностью.

Алиенора сделала реверанс.

– И я рада называть вас родственницей, госпожа настоятельница. – Она посмотрела на бледные камни, сверкающие в солнечном свете. – Это место поистине прекрасно.

– Это действительно так, – ответила Матильда. – Здесь царит особое спокойствие, и я надеюсь, что всем в этих стенах становится легче. Когда я приехала сюда молодой вдовой, то сразу ощутила эту особую атмосферу.

Она привела Алиенору в церковь, и, когда женщины вошли в неф с бледными колоннами, Алиенору охватило чувство удивления и правильности. Высокие окна озаряли ранним летним светом гробницу основателя, Робера д'Арбрисселя, и все помещение светилось, словно притвор великого небесного зала. Стены были расписаны сценами из жизни Богородицы, но они не умаляли ясности, а скорее поддерживали и усиливали ее. Это был не реликварий церкви Сен-Дени, а чистый и живой свет. Алиеноре казалось, что она может встать в его центре, раскинуть руки и почувствовать, как Божья любовь заливает ее, словно солнечный свет. Сделав глубокий вдох, она вдохнула тягучий аромат ладана, и вместе с ним пришло ощущение спокойствия и духовной опоры.

– Вы чувствуете это? – Матильда одобрительно улыбнулась. – Здесь я черпаю силы изо дня в день.

Из церкви Матильда отвела Алиенору в светский пансион, предназначенный для женщин, которые не хотели принимать обеты, но по тем или иным причинам нуждались в укромном убежище. Многие из них были вдовами, удалившимися от мира, чтобы провести тут спокойную старость. Но оставались и молодые женщины, которых семьи посылали на обучение.