Летняя королева - Чедвик Элизабет

– Бывает и так, – ответил он. – Когда налетает морской туман, который они называют хаар, тогда это похоже на конец света, но вся влага и осадки делают остров зеленым и пышным.

– И мне там понравится?

Он засмеялся и покачал головой.

– Это земля короля Артура. Легенда гласит, что сам Христос ступал там в молодости. Англия пахнет свежестью и морем. Ее жители выносливы, но зимой там не холоднее, чем здесь. У англичан сильная система управления и суда, и они получают много прибыли с шерсти. Когда мой дед Генрих был королем, это была процветающая страна. Стефан де Блуа растратил все богатства, но, если правильно распорядиться, земля может снова стать великим достоянием. – Выражение его лица ожесточилось. – Мои родители на протяжении всего моего детства старались сохранить мои права на Англию и Нормандию. Я не стану сводить их труды на нет и одержу победу над узурпаторами.

Алиенора еще не видела его таким пылким; до сих пор он сдерживал свои эмоции, и эта его новая сторона заинтриговала ее.

– Это великое дело, – сказала она.

– Все так. – Он немного отступил назад, снова став придворным. – Вот почему мне нужна исключительная жена, которая встанет рядом со мной и родит сыновей, которые поведут династию вперед.

– Я родила Людовику только дочерей.

Он покачал головой.

– Дочери были у него. Я дам тебе сыновей, в этом нет сомнений, и наша империя будет простираться от границ Шотландии до Пиренеев, и наше влияние будет ощущаться далеко за ее пределами, ибо мои родственники восседают на многих тронах, включая иерусалимский.

Она отметила его высокомерие, но верила ему, и предвкушение потекло по ее жилам, как теплое вино.

Церемония укладывания в постель прошла формально и достойно, без шумных шуток. В покои провожали герцога и герцогиню – с династической и политической точек зрения это было серьезным делом. Один или два гостя были навеселе от выпитого, но их сдерживали остальные. Простыни были усыпаны бледно-розовыми лепестками роз, зеленые гирлянды украшали столбики балдахина. Вино и легкие закуски стояли на покрытом скатертью столике у кровати, а комната была хорошо освещена свечами и лампами с ароматическим маслом.

Алиенору и Генриха раздели за ширмами, после чего подвели друг к другу, облачив в сорочку и ночную рубашку. Епископ снова соединил их руки посохом, как во время бракосочетания, чтобы символизировать союз, и благословил, нарисовав крест между бровями святой водой. Постель была обильно окроплена той же водой, и Алиенора и Генрих легли вместе в кровать. Затем гости ушли, и новобрачные остались одни.

Генрих повернулся к Алиеноре и коснулся ее волос.

– Это цвет римской монеты, – сказал он, поднося прядь к лицу, чтобы вдохнуть аромат. – Пахнет как цветочный сад, усыпанный специями. Я хотел сделать это весь день.

Алиенора наклонилась к нему.

– Этих духов больше нигде не найти, – прошептала она. – Они привезены из Иерусалима.

Их губы почти соприкасались. Его рука оставила ее волосы и легонько коснулась шеи.

– Ты меня опьяняешь, – сказал он. – Ты так прекрасна.

Услышать его слова было бальзамом для ее души. Она медленно распустила завязки на его рубашке.

– А ты – мой молодой лев, – мягко сказала она.

Он отстранился, чтобы снять рубашку, и она впервые увидела его тело. Он был по-юношески стройным, но теперь она поняла, откуда у него столько сил, чтобы подчинять своей воле мощного боевого коня и держать в своих руках войско. Он действительно был молодым золотым львом с широкими плечами и подтянутым плоским животом. Легкий пух рыжевато-золотистых волос образовывал крест на его груди и мягкой полоской сбегал к закатанному поясу бриджей, в которых Генрих остался, сбросив рубашку. Внезапно у Алиеноры пересохло во рту, в то время как другие части ее тела стали мягкими и готовыми к любви. Это была страсть, а не любовь, и все же это было больше чем похоть, потому что союз этот освятила Церковь, и они оба были обязаны успешно его подтвердить.

Генрих коснулся ее щек мозолистыми ладонями и поцеловал в губы. Его борода была мягкой, а губы еще мягче. Она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Он потянулся к подолу ее сорочки и стянул ее через голову. Через его бриджи она чувствовала жар и силу его возбуждения.

Алиенора сделала свой ход, потому что ей надоело лежать неподвижно и подчиняться Людовику. Она должна была проявить свою волю как равная. Алиенора поцеловала верхнюю часть груди Генриха, а потом слегка прикусила тугой корешок его соска. Генрих шумно выдохнул и прижался к ней бедрами, их разделяла лишь тонкая льняная ткань. Она перешла к другому соску, а потом вернулась к его шее. Он снова поцеловал ее, на этот раз сильнее, более настойчиво. Она потянулась к бретелькам его бриджей, расстегнула и стянула вниз по бедрам – и ахнула от восхищения, потому что он был великолепен и гораздо смелее, чем вечно полусонный Людовик.

Генрих издал сдавленный смешок.

– Я готов и хочу выполнить свой долг, если ты готова выполнить свой.

Он прижался бородой к ее шее. Настала его очередь ласкать и сосать, и Алиенора почувствовала, что тонет в вожделении. Он перекатился на нее, и она взяла его в руку, чтобы почувствовать дикую молодую силу. Генрих вздрогнул и закрыл глаза, а она смотрела на него, пытаясь понять, насколько он близок к финалу и долго ли продержится. Без лишних слов она направила его в свое тело и приняла.

Он охнул, когда Алиенора сомкнулась вокруг него, и она почувствовала, как он дрожит. На мгновение Генрих приподнялся на локтях, застыл неподвижно, а затем опустил голову и поцеловал ее лицо, ухо, шею. Она провела руками по его бокам, ощущая ребра и мускулистый изгиб ягодиц.

Он начал двигаться. Алиенора ожидала, что он стремительно дойдет до конца, но Генрих проявил и сдержанность, и выдержку. Когда он наконец завладел ее ртом и сильно, мощно вошел в последний раз, она в восторге прижалась к нему, впившись ногтями в его бицепсы, обхватив его ногами, пока он отдавал ей свое семя.

Задыхаясь, он отстранился от нее и нежно поцеловал.

– Я не думаю, что у нас возникнут трудности в вопросе спальни, – сказал он с усмешкой.

Приподнявшись на локте, она наклонилась, чтобы поцеловать его плечо.

– Не возникнут, – подтвердила она.

Он был чувственным и держался свободно – совсем не как Людовик. Занимаясь любовью с Генрихом, она снова стала женщиной, и знала, что если будет слишком много думать об этом, то может расплакаться, чего делать в его присутствии не следовало. Она хотела быть равным партнером.

Покинув кровать, Генрих прошелся по комнате, как собака, осматривающая новую территорию. Его волосы блестели в свете свечей, когда он брал финик с серебряного подноса и ел его, изучая висевшую на стене картину с изображением ястреба.

– Эта комната принадлежала моей бабушке, – сказала Алиенора, потягиваясь. – Я помню, как она устраивала здесь приемы, когда я была маленькой.

– Я слышал о ней и о вашем дедушке. – Он огляделся вокруг с веселым блеском в глазах. – Ее действительно звали Данжеросса?

– Кто о них не слышал? – Алиенора пожала плечами. – Скандалы преследовали их всю жизнь. Она оставила мужа ради деда, и они жили, сгорая от страсти, слишком сильной, почти болезненной.

Алиенора накинула на плечи одеяло и принялась наливать вино в кубок. Упоминание о бабушке заставило ее вспомнить о Петронилле, которая выросла такой похожей на Данжероссу. Нехорошо все-таки так страстно привязываться к чему-либо.

– Так назвал ее дедушка, и она сама называла себя так, сколько я ее помню, но ее настоящее имя было Амаберга.

– Почему ее так прозвали?

– Потому что она была непредсказуемой и дикой. Она и мой дед увлеклись друг другом сверх всякой меры – поистине это было своего рода безумие. Но в детстве мы любили музыку и танцы в ее покоях. Нам нравилось слушать бабушкины истории, когда она бывала в хорошем настроении, но, бывало, мы боялись ее – той тьмы, которая таилась в ней.