Время моей Жизни - Ахерн Сесилия

— Ну, милая, больше мне добавить нечего, я вам и так расхвалила их как могла. — Она положила на стойку деловую визитку и пододвинула ко мне. Не знаю, припасла ли она ее лично для меня или ей так нравится эта фирма, что она вообще всюду ходит с пачкой их визиток, раздавая всем и каждому. — Вы обещаете, что теперь уж точно позвоните, правда?

Меня позабавила ее настойчивость, и я пообещала.

— Сейчас я сообщу ему, что вы пришли.

Она сняла трубку.

— К вам пришла Люси.

Я навострила уши, чтобы услышать его голос, но без толку.

— Да, ладненько, направляю ее к вам.

И потом уже мне:

— На лифте, на десятый этаж. Там направо, потом налево — и увидите его.

Я двинулась к лифту, но притормозила.

— Какой он?

— Ой, да не переживайте. Вы же не боитесь, правда?

— Нет, — я пренебрежительно махнула рукой, — чего мне бояться? — И снова тоненько хихикнула, так что всем в радиусе пяти миль вокруг стало ясно, что я, конечно, боюсь, и пошла к лифту.

У меня было десять этажей, чтобы настроиться и явиться во всем великолепии. Я пригладила волосы, расправила плечи, сексуально, но невинно сложила губки. Большой палец в карман, остальные наружу — отличный жест. Я выгляжу ровно так, как хотела. Тут двери открылись, и я увидела кресло с рваной кожаной обивкой, на нем растрепанный женский журнал без обложки и деревянную дверь в прозрачной стене, местами завешанной жалюзи. Войдя в эту дверь, я оказалась в комнате размером с футбольное поле, перед лабиринтом серых перегородок, отделявших друг от друга рабочие места. Крошечные столы, старые компьютеры, потертые стулья, фотографии детей, собак и кошек, пришпиленные над столами, личные коврики для мышек, ручки с пушистыми розовыми насадками, скринсейверы с отпускными фотками, поздравительные открытки, приятные безделушки и яркие кофейные кружки со смешными надписями, в которых нет ничего смешного. Все эти вещи призваны придать немного домашнего уюта убогим офисным клетушкам. У нас на работе все точно так же, и мне немедленно захотелось что-нибудь отксерить, чтобы убить время.

Я пошла по серому лабиринту, вертя головой туда-сюда, спрашивая себя, что же, черт подери, я надеюсь здесь углядеть, и всячески пытаясь сохранить невозмутимо-доброжелательный вид, хотя в глубине души была разочарована, что наша с Жизнью ответственная встреча произойдет в этой отстойной дыре. И вдруг я увидела его. Мою Жизнь. Он притиснулся к задрипанному столу и, низко склонясь над блокнотом, торопливо выводил какие-то каракули. Серый помятый костюм, серая рубашка и серый галстук с тройной спиралью. Черные с легкой проседью волосы взъерошены, на лице многодневная щетина. Он поднял голову, увидел меня, отложил ручку и встал, а потом вытер ладони о пиджак, и на нем остались влажные пятна. У него были черные круги под глазами, а сами глаза покраснели, он шмыгал носом и, похоже, не спал уже много лет подряд.

— Вы… э-э? — Я состроила легкую игривую улыбку.

— Да, — глухо откликнулся он. — А вы Люси, — он протянул мне руку, — привет.

Я устремилась к нему широким бодрым шагом, изображая, что безумно рада встрече. Схватила его руку и энергично ее встряхнула, улыбаясь шире некуда, надеясь понравиться ему, доказать ему, что у меня все прекрасно, все просто великолепно. Он ответил вяло, ладонь у него была липкая, и она быстро, как змея, выскользнула прочь.

— Ну вот, — сказала я с преувеличенным восторгом, — вот мы наконец и встретились.

Я села на покоцанный стул, сделала очень заинтересованное лицо и попыталась поймать его взгляд.

— Как поживаете?

Пожалуй, я слегка переусердствовала с восторженностью. Это место было слишком большим, пустым, безликим и унылым для подобного тона, но я уже не могла остановиться.

Он посмотрел на меня и сказал:

— И как я, по-вашему, поживаю?

Это было грубо. На самом деле грубо. Я оторопела и не знала, что сказать. Разве можно так разговаривать? А где вежливое притворство, попытка сделать вид, что мы нравимся друг другу, что мы оба счастливы быть здесь и непременно встретимся снова? Я невольно огляделась, надеясь, что никто нас не слышит.

— Тут никого нет, — обронил он, — по воскресеньям никто не работает. У каждого из них есть своя жизнь.

Я с трудом поборола желание нагрубить ему в ответ и вежливо поинтересовалась:

— А разве жизни других людей не работают в этом офисе?

— Нет. — Он смотрел на меня как на тупицу. — Я просто снял это помещение и не знаю, чем они тут занимаются. — Он кивнул на пустые клетушки.

И опять я растерялась и не понимала, как реагировать. Все шло не так, как следовало.

Он устало потер лицо.

— Я не хотел говорить грубости.

— Но сказали.

— Что ж, я сожалею. — В его словах не было ни грана искренности.

— Не похоже.

Молчание.

— Послушайте. — Он наклонился ко мне, и я, сама того не желая, отшатнулась. У него плохо пахло изо рта. Ужасно неловкая ситуация.

Он вздохнул и продолжил:

— Представьте, что у вас были друзья, всегда готовые поддержать и прийти на помощь. И вы всегда готовы были помочь им, но потом они стали делать это уже не так охотно, как раньше, и вы отчасти могли их понять, ведь у всех куча своих дел, но чем дальше, тем реже и реже они выручали вас, не обращая больше внимания на ваши убедительные просьбы. А затем вдруг однажды — пустота, никого нет. Хоп, и все. Вы пишете им письма, они не отвечают, вы снова пишете, они снова не отвечают, и наконец вы пишете им еще раз, а они даже не хотят сделать вид, что готовы повидаться, так они заняты своей работой, друзьями и машиной. Каково бы вам было?

— Слушайте, я понимаю, что вы на меня намекаете, но это же ерунда какая-то. — Я засмеялась. — Это просто нелепо, я бы никогда не поступила так с друзьями.

Он криво улыбнулся.

— Однако вы поступаете так со своей жизнью.

Я открыла рот, но не нашлась что сказать.

— Ладно, давайте начнем. — Он нажал на кнопку, чтобы включить компьютер.

Не сработало. Мы молча сидели в тишине, напряженные и скованные. Он снова нажал на кнопку, потом еще и еще, проверил розетку, выдернул из нее шнур, воткнул обратно.

— А вы проверьте…

— Я сам справлюсь, спасибо. Уберите руки, пожалуйста, убе…

— … проверьте вот это…

— … руки не надо туда…

— … вот это соединение здесь…

— Прошу вас, не встрева…

— Готово.

Я вернулась на свое место. Компьютер зажужжал.

Он потихоньку перевел дух.

— Благодарю вас.

Ничуть он не благодарен.

— Какого года этот ящик — восьмидесятого?

— Да, того же, что ваш пиджак, — ответил он, глядя в монитор.

— Детский сад, честное слово.

Я поплотнее запахнула пиджак. Скрестила руки на груди, положила ногу на ногу и отвернулась от него. Кошмар какой-то, в сто раз хуже, чем я себе и вообразить могла. Моя жизнь — мерзкий тип, хам и склочник.

— А вы себе как это представляли? — Он решил нарушить молчание.

— Никак я себе это не представляла, — раздраженно заявила я.

— Ну, что-то же вы об этом думали.

Я пожала плечами, потом вспомнила, что среди прочего представляла себе: мы с ним плывем на каноэ по живописной речке, он гребет, а я читаю сборник стихов, на мне широкополая шляпа и платье от Кавалли, которое я видела в журнале и которое мне не по карману — так же, как и журнал. Еще я представляла, как буду давать интервью о своей Жизни: волосы уложены феном, тщательный макияж, контактные линзы, ниспадающее складками платье, выгодное освещение. Возможно, даже ваза с лимонами и лаймами на столе. Я вздохнула и наконец посмотрела на него.

— Я думала, это будет похоже на сеанс у психотерапевта. Вы меня спросите про работу, про мою семью, счастлива ли я и всякое такое.

— Вы когда-нибудь ходили к психотерапевту?

— Нет.

Он пристально смотрел мне в лицо.

— Да. Один раз. Когда уволилась с работы. Я тогда еще бросила своего бойфренда и купила квартиру.

Он глядел на меня не мигая.