Садовые чары - Аллен Сара Эдисон

– Вставай, Бэй, – сказала Сидни дочке, едва та покончила с завтраком. – Идем наверх.

– Я положила новое белье, которое принесла Эванель, на кровати, – сказала Клер.

– В какой комнате?

– Твою комнату у тебя никто не отнимал. А Бэй может ночевать в моей бывшей комнате. Я теперь сплю в бабушкиной.

Она отвернулась от них и принялась выгружать из шкафчика банки с мукой и сахаром.

Сидни повела Бэй прямиком к лестнице, не оглядываясь: она и без того была сбита с толку и не хотела видеть, что еще изменилось в доме. Бэй взбежала по ступенькам первой и с улыбкой остановилась, поджидая ее.

Ради этого стоило вернуться. Стоило пройти через это все, чтобы увидеть эту улыбку на лице дочери.

Первым делом Сидни отвела ее в бывшую комнату Клер. Теперь она была заставлена разномастной мебелью. Швейный столик переехал сюда с первого этажа, из гостиной, а кровать – из бабушкиной спальни. Бэй подбежала к окну.

– Мне здесь нравится.

– Тетя Клер могла часами сидеть у этого окна и смотреть в сад. Можешь спать со мной, если хочешь. Из моей комнаты виден тот голубой дом по соседству.

– Может быть.

– Я начну переносить наши вещи. Пойдем со мной.

Бэй с надеждой вскинула на нее глаза.

– А можно, я останусь здесь?

Сидни слишком устала, чтобы возражать.

– Только никуда не уходи. Если захочешь посмотреть дом, потом сходим вместе.

Она оставила Бэй в комнате, но вместо того, чтобы спуститься к машине за сумками и коробками, отправилась в свою старую спальню. В детстве она немало времени провела здесь в одиночестве, а иногда воображала, будто ее заточила сюда злая сестра, как в сказке. Целых два года после отъезда матери она даже спала со связанной из простыней веревкой под кроватью, чтобы спуститься по ней из окна, когда мама вернется спасти ее. Потом она выросла, поумнела и поняла, что мама не вернется. И еще она поняла, что мама была права, когда уехала. Сидни тоже не могла дождаться, когда наконец уедет отсюда, поступит в один колледж со своим приятелем Хантером-Джоном Мэттисоном, потому что они будут вместе всегда, но даже если они вернутся обратно в Бэском, в этом не будет ничего страшного, потому что он никогда не обращался с ней как с одной из Уэверли. По крайней мере, пока все не было кончено.

Она затаила дыхание и благоговейно вошла в комнату, в этот храм воспоминаний о былом. Ее старая кровать и комод с зеркалом стояли на своих местах. На зеркале до сих пор остались наклейки. Сидни открыла шкаф и обнаружила в нем груду коробок со старым бельем, в котором давным-давно завелись мыши. Однако в комнате не чувствовалось запустения. Нигде не было ни пылинки, и пахло уютно и знакомо, гвоздикой и кедром. Клер поддерживала здесь порядок; она не превратила эту комнату в гостиную, не сделала из нее склад ненужных вещей, не отправила старую мебель сестры на помойку.

Это было уже слишком.

Сидни подошла к кровати и присела на край. Она зажала рот ладонью, чтобы Бэй, что-то негромко напевавшая за стеной, не услышала, как она плачет.

Десять дней в пути. Нужно принять ванну. Клер выглядит лучше и опрятней, чем она.

Бабушки Уэверли больше нет.

Бэй понравилось в этом доме, но она еще не знает, что значит быть Уэверли.

Чем занят Дэвид? Не оставила ли она каких-нибудь зацепок?

Столько всего произошло, но ее комната осталась в точности такой, какой она ее помнила.

Сидни доползла до подушки и свернулась в клубочек. Несколько секунд спустя она уже крепко спала.

Глава 3

Эванель разглядывала мужские задницы из любви к прекрасному. И только. Ну почти.

Молодые люди, наматывавшие круги по университетскому стадиону, были такие энергичные и подтянутые, и даже если бы Эванель понадобилось дать им что-нибудь, она все равно нипочем бы их не догнала. Очевидно, ее дар это чувствовал, потому что во время учебного года это желание ни разу не настигало ее на стадионе. Однако летом место студентов занимали люди постарше и менее проворные, и Эванель время от времени испытывала потребность вручить кому-нибудь из них небольшой пакетик кетчупа и щипцы для барбекю. Однажды ей даже пришлось дать одной пожилой женщине банку оксидендрумового меда. Летом на стадионе на нее смотрели как на ненормальную.

В то утро, вместо того чтобы отправиться на стадион, Эванель решила прогуляться по центру города, пока не открылись магазины. На площади можно было всегда встретить бегунов. Она пристроилась за ними и дошла до «Деликатесных товаров Фреда», где случайно заглянула в окно. Обычно Фред появлялся на работе намного позже, однако сегодня он был уже у себя в лавке, в одних носках, доставал из холодильника для молочных продуктов банку с йогуртом. Его измятая одежда недвусмысленно свидетельствовала о том, что ночевал он на работе. Судя по всему, вино из розовой герани не подействовало на Джеймса или Фред в конце концов решил не использовать его. Иногда люди, прожившие друг с другом много времени, считают, что раньше все было лучше, хотя на самом деле это не так. Воспоминания, даже мрачные, со временем начинают казаться светлее.

Фред с Джеймсом были идеальной парой, все это знали. Их однополый союз перестал вызывать осуждение давным-давно, когда стало ясно, что они настоящие неразлучники, как обычно говорили лишь об очень пожилых супругах. Эванель знала Фреда. Она знала, как важно для него, что скажут люди. В этом отношении он был совершенно как его отец, хотя сам он ни за что не согласился бы с этим. Стоило кому-то выразить ему неодобрение, как он из кожи вон лез, наизнанку готов был вывернуться, лишь бы снова не подвергнуться критике. Он костьми бы лег, чтобы только никто не узнал, что у него нелады с Джеймсом. Он ведь был настоящий неразлучник. Ему нужно было оправдывать ожидания.

Эванель понимала, что лучше уйти, но потом решила немного подождать, не даст ли знать о себе ее внутренний голос. Она смотрела на Фреда, но ничего такого не чувствовала. Если ей и хотелось что-то дать ему, то это совет, а их люди в массе своей не склонны воспринимать слишком серьезно. Эванель не была ни такой загадочной, ни такой умной, как ее родственницы Уэверли, жившие в большом доме на Пендленд-стрит. Зато у нее был дар предугадывать события. С самого раннего детства она приносила матери тряпку задолго до того, как та проливала молоко, закрывала окна, когда ничто еще даже не предвещало грозу, и предлагала проповеднику пастилку от кашля перед тем, как его настигал приступ кашля во время проповеди.

Когда-то давно Эванель была замужем. Со своим будущим мужем она познакомилась, когда им обоим было по шесть лет. В тот день она дала ему маленький черный камешек, который нашла на дороге незадолго до того. В ту же ночь он запустил этим камешком в окно ее спальни, чтобы привлечь ее внимание, и с тех пор они были неразлучны. Спустя тридцать восемь лет брака, на протяжении которых ее ни разу не посещало желание дать ему еще что-то, она вдруг почувствовала настоятельную необходимость купить мужу новый костюм. Не сделай она этого, его не в чем было бы хоронить, когда неделю спустя он вдруг скоропостижно скончался. Она старалась не слишком задумываться о своем даре, иначе ее начинала разбирать злость, что она не знает, зачем окружающим все эти вещи. Порой по ночам, когда дом казался особенно пустым, она спрашивала себя, что было бы, не купи она тогда своему мужу тот злополучный костюм.

За окном магазина Фред подошел к стойке с принадлежностями для пикника, открыл коробку с одноразовой посудой, достал оттуда пластиковую ложку и распечатал свой йогурт. Ей и в самом деле следовало бы уйти, но тут она подумала, как здорово было бы жить в продовольственном магазине, а лучше в «Уолмарте», а еще лучше – в крупном торговом центре, потому что там можно спать на кровати в отделе постельного белья, а питаться в каком-нибудь из многочисленных кафе. Внезапно она поняла, что Фред застыл на месте с пластиковой ложкой во рту и смотрит на нее из окна.