Знатная леди - Хейер Джорджетт

– Очевидно, вам неприятно видеть чужих людей в своем доме?

– Вовсе нет, что вы! – беззаботно отозвалась Лусилла. – Они очень милые люди и выплачивают щедрую арендную плату, да еще и поддерживают земли в безупречном порядке. Я была бы счастлива и в Челтенхеме, если бы тетя брала меня с собой на ассамблеи или возила бы в театр, – но нет, она говорит, что я еще слишком молода и мне не пристало бывать на раутах и балах до тех пор, пока я не буду должным образом представлена обществу. Но она не считает меня слишком молодой, чтобы выдать замуж! Именно поэтому, – сказала девушка, и глаза ее гневно блеснули, – она и отвезла меня в Чартли-Плейс.

Лусилла умолкла, чтобы перевести дыхание; грудь ее бурно вздымалась от негодования.

– Мисс Уичвуд! – взмолилась вдруг она. – Это н-насколько же надо быть… безмозглым, чтобы полагать, будто Ниниан, без памяти влюбленный в другую женщину, с превеликой охотой сделает предложение мне?! Или что я окажусь настолько учтивой, что приму его? Но они верят в это! Все до единого!

Девушка умолкла, раскрасневшись, и прошла минута или две, прежде чем она сумела взять себя в руки. Тем не менее ей это удалось, и сдавленным голосом она продолжала:

– Я подумала, что, согласившись нанести визит Айверли, смогу положиться на Ниниана в том, что он будет стоять на своем, пусть даже ему не хватило… мужества сказать отцу, что он не хочет жениться на мне, пока меня не было рядом. Мне следовало бы быть умнее!

Изрядно удивленная, мисс Уичвуд осведомилась:

– Следует ли понимать вас таким образом, что он сказал отцу, будто желает жениться на вас? Если так, то не означает ли это, что…

– Не так! – отрезала Лусилла. – Не знаю, что он наговорил лорду Айверли, но мне он сказал, что скандал устраивать неразумно и что нам лучше притвориться, будто мы хотим обручиться, а потом положиться на провидение в том, что оно спасет нас до того, как мы станем мужем и женой. Но у меня нет веры в провидение, мадам, и у меня возникло такое чувство, будто… будто я угодила в западню! И бегство показалось мне единственным выходом. Видите ли, мне не к кому обратиться после смерти дяди – да и от него, пожалуй, не было бы особого толку, поскольку он всегда и во всем уступал тете Кларе. Он был милым человеком, но решительностью не обладал совершенно.

Мисс Уичвуд растерянно заморгала:

– Получается, он все-таки умер? Прошу прощения, но мне показалось, будто вы говорили, что ваш дядя непременно отыщет вас, если только им удастся расшевелить его!

Лусилла во все глаза уставилась на нее, а потом вдруг коротко и презрительно рассмеялась:

– Не тот дядя, мадам! Другой!

– Другой? Ах да, конечно! Как глупо с моей стороны полагать, будто у вас только один дядя! Но, прошу вас, расскажите мне о своем ужасном дяде, чтобы я снова ничего не перепутала. Ваш первый дядя, тот, который милый человек, был его братом?

– О нет! Мой дядя Абель был братом мамы. А мой дядя Оливер Карлетон – старший брат папы, хотя и старше его всего на три года, – сказала Лусилла к дальнейшему уничижению мистера Оливера Карлетона. – Они с дядей Абелем были назначены моими опекунами, но, естественно, оба были не обязаны заботиться обо мне, пока мама была жива, разве что управляли моим состоянием.

– А у вас есть состояние? – заинтересовалась мисс Уичвуд.

– В общем, я думаю, что есть, поскольку тетя Клара вечно пугает меня охотниками за приданым, но мне кажется, что оно принадлежит моему дяде Оливеру, а не мне, поскольку я не имею права потратить из него ни пенни. Он посылает средства на мое содержание тете Кларе, а та выдает мне «деньги на булавки». Когда же я написала ему, что уже достаточно взрослая для того, чтобы покупать себе платья сама, он ответил мне в крайне невежливой манере и отказался изменить условия. Сколько бы раз я ни обращалась к нему, он неизменно отвечает, что тетя лучше знает, как поступить, а я должна во всем слушаться ее. Он самый большой эгоист в мире и не питает ко мне ни капли привязанности. Только представьте себе, мадам, у него огромный особняк в Лондоне, но он ни разу не пригласил меня к себе в гости! Ни разу! А когда я спросила у него, не хочет ли он, чтобы я вела его домашнее хозяйство, очень грубо ответил, что хочет этого меньше всего на свете.

– Да, это было очень невежливо с его стороны, но, пожалуй, он счел вас слишком юной, чтобы управлять его домом. Насколько я понимаю, он не женат?

– Боже милосердный, нет! – ответила Лусилла. – Характерный штрих к его портрету, не так ли?

– Должна признать, что он и впрямь представляется мне крайне непривлекательным субъектом, – согласилась Эннис.

– Да, и более того, манеры у него просто отвратительные, он вызывающе высокомерен, никогда не дает себе ни малейшего труда вести себя вежливо с кем бы то ни было и… вообще, обращается с людьми с таким тупым равнодушием, что иногда так и хочется ударить его.

Поскольку было очевидно, что с каждой секундой девушка приходит во все большее возбуждение, то появление мисс Фарлоу, пожалуй, можно было назвать счастливым случаем, положившим конец дальнейшей критике черт характера мистера Оливера Карлетона. Поведение мисс Фарлоу сообщило ее нанимательнице, что она по-прежнему полагает себя глубоко уязвленной, но намерена сносить все выпавшие на ее долю лишения с христианским смирением. Вежливость ее по отношению к Лусилле была настолько церемонной, что грозила раздавить возбужденную юную леди, а манера, в которой она выслушивала любые замечания Эннис и тотчас же соглашалась с ними, отдавала таким раболепием, что сторонний наблюдатель вполне мог заподозрить в ней невольницу властной и жестокой хозяйки. Но едва Эннис, которую подобная тактика заставила потерять терпение, уже готова была выйти из себя, как дворецкий доложил о появлении мистера Элмора, что разрядило напряженную атмосферу.

А вот молодой человек явно пребывал не в лучшем расположении духа. Мимоходом одарив Лусиллу гневным взглядом, он рассыпался в извинениях перед хозяйкой за то, что предстал перед ней в сапогах и бриджах: это нарушение правил хорошего тона явно ранило его чувствительную натуру. Напрасно мисс Уичвуд умоляла его не придавать таким мелочам никакого значения, пытаясь обратить внимание юноши на то, что и сама вышла к нему в утреннем платье. Мистер Элмор ничего не желал слушать и стремился лишь подробно изложить ей обстоятельства, каковые и вынудили его явиться, как он выразился, в образе сущего бродяги.

– Из-за спешки, с которой я пустился в наше путешествие, у меня не было времени взять с собой хоть какие-либо вещи, – сказала он. – Умоляю вас простить меня за столь недостойный вид! Равным образом и за то, что я, как мне представляется, ужасно опоздал со своим приходом. Меня задержала необходимость обзавестись дополнительными средствами, поскольку мелочь, что была у меня в карманах, я израсходовал к тому времени как добрался до Бата.

– Так я и знала, что мне не следовало оставлять тебя одного! – с раскаянием воскликнула Лусилла. – Мне очень жаль, Ниниан, но почему ты не сказал мне о том, что остался без гроша? Я взяла с собой кучу денег и, если ты хотя бы заикнулся о них, я отдала бы тебе свой кошелек.

На что мистер Элмор с содроганием ответил, что, слава богу, он пока не настолько обнищал. Ему пришлось выложить свои часы на полку, что было плохо, но все-таки лучше, нежели состригать шерсть с подруги детства. Сии таинственные слова повергли его слушательниц в замешательство, и ему пришлось объяснить, что он заложил свои часы, поскольку это было предпочтительнее, чем занимать деньги у Лусиллы. Мисс Фарлоу заметила, что подобные представления делают ему честь, а вот его подруга детства заявила напрямик, что это яркий пример тех вздорных понятий, которыми он забивает себе голову; мисс Уичвуд пришлось поспешно вмешаться, чтобы не дать спору между ними разгореться с новой силой. Мисс Фарлоу, которая, каким бы ни было ее мнение о девицах, кои убегают из дому и обманом втираются в доверие к чужим хозяйкам, питала, подобно многим старым девам, слабость к симпатичным молодым людям, предложила ему излить душу, окружив его таким сочувствием и заботой, что когда прозвенел колокольчик на ужин, он уже позабыл о своих горестях и смог сполна насладиться поданными блюдами, обильно запивая их превосходным кларетом, который поставлял сестре сэр Джеффри. В этот момент мисс Уичвуд и решила поинтересоваться у него, что он намерен делать: остаться в Бате или вернуться к своим встревоженным родителям.