Лора Бекитт - Аромат лотоса (сборник)
Тулси опустила глаза.
– С тех пор произошло много событий. Дядя ничего об этом не знает.
Анри смотрел вопросительно и с тревогой. Тулси решила открыться. Пусть судит по-своему. Наверняка его суд окажется куда менее страшным, чем суд ее народа!
– Я уехала из Балы и вышла замуж. Все было хорошо, но вчера мой муж погиб. Сегодня утром я должна была взойти на погребальный костер, однако испугалась и убежала в джунгли. Я не смею об этом рассказывать. Отныне я проклята. Я не могу ни к чему прикасаться, я не должна ни есть, ни пить. Я умерла.
Ее тело было похоже на натянутую струну, глаза лихорадочно блестели, лицо пылало жаром. Анри, едва не задохнувшись от возмущения и жалости, воскликнул:
– Вы живы, Тулси! Молоды, здоровы! Идите в другой город, в другую деревню. Придумайте что-нибудь. Не говорите людям правды. Начните новую жизнь. Постепенно вы забудете о прошлом.
– Разве я смогу жить одна?
– Не сможете одна – снова выходите замуж.
Она возразила с потрясающей откровенностью, словно страшный проступок навсегда избавил ее от стыда:
– Муж изобьет меня в первую же ночь. А потом прогонит из дома. Индийская женщина может выйти замуж только раз и должна принадлежать одному-единственному мужчине! Но это не главное. Забудется прошлое или нет – не важно. Оно было, и оно перечеркнуло будущее. Отныне мне суждено сеять несчастья, нести проклятие всему, с чем я соприкоснусь!
– Но меня вы спасли, – возразил Анри и добавил: – Я плохо знаком с вашей верой, Тулси, но слышал, что ваши боги многолики. И так же многолик человек. Он не способен совершать одни лишь хорошие и правильные поступки. Вы сделали так, потому что не могли поступить иначе. Воспользовались данным богами правом защищать свою жизнь! Вряд ли вы смогли бы помочь мужу, приняв мученическую смерть.
– Могла. А теперь его душа вовек не найдет покоя!
– Это неправда.
Тулси не верила. На ее лице лежала печать отчаяния. Сейчас она была похожа на заблудившегося во мраке ребенка.
Неожиданно молодая женщина разрыдалась – впервые с момента гибели Рамчанда и обрушившегося на нее ужаса. Все это время слезы жгли ей грудь, разрывали душу, но не могли пролиться. Чувство невыносимой вины будто заперло что-то внутри на замок, но теперь искреннее сострадание почти незнакомого человека помогло прорвать невидимую плотину.
Тулси захлебывалась от слез, и тогда Анри, сделав усилие, приподнялся, привлек ее к себе и принялся гладить волосы. Его руки мягко обвили ее тело, голова индианки склонилась ему на плечо.
Слезы Тулси намочили одежду в том месте, где остался знак несмываемого позора, и Анри усмехнулся. Он и подумать не мог, что когда-либо вновь будет держать в объятиях женщину, служить ей утешением и защитой. Случалось, он вспоминал Урсулу, их невинные поцелуи, свои мечты – тогда ему казалось, что судьба перебросила его через пропасть, отделяющую рай от ада, свет от мрака и жизнь от смерти.
Стоило ему закрыть глаза, и он переносился в прошлое, где были больная мать, вечные мысли о том, где взять деньги, но также и юношеские грезы, дерзкие надежды, головокружительные планы. Все ушло в никуда, чтобы никогда не вернуться обратно.
– Хотите знать, что произошло со мной? – спросил Анри и, не дожидаясь ответа, с грустью произнес: – Если бы в нашем обществе существовали касты, можно было бы сказать, что я принадлежал к одной из высших. А теперь я – неприкасаемый.
Он начал рассказывать, и Тулси, слушая его, не заметила, как ее слезы высохли. Потом молодая женщина заметила:
– Нельзя выйти из одной касты и вступить в другую. Человек рождается в касте и в ней умирает. Я могу назвать собаку тигром, но она останется собакой. Шакал способен напасть на смертельно раненного льва и победить, но лев все равно сильнее.
Тогда Анри показал ей лилию.
– Вы не поняли. Видите знак? Он означает, что я осужденный на каторгу преступник, убийца и вор! И я никогда не смогу доказать, что я невиновен!
Тулси смотрела на него с болезненным интересом и почти священным ужасом.
– Вам было больно?
– Мне было больно вот здесь. – Анри приложил руку к груди. – Вот где главное клеймо! У меня отняли родину, мать, невесту, имя и честь.
– Вы хотите вернуться домой?
Анри помрачнел.
– Я никогда не смогу вернуться. Мне некуда возвращаться.
Молодая женщина молчала, и тогда он произнес то, о чем думали оба:
– Пойдем вместе, Тулси! В неизвестность, в никуда! Без надежды и веры. Чтобы нести свою тяжелую ношу и жить наперекор судьбе!
Индианка не отрываясь смотрела на него большими печальными глазами.
– Вы хотите взять меня с собой? Зачем?
Анри сказал то, что было правдой, то, о чем он подумал, когда она плакала у него на плече.
– Я боюсь оставлять вас одну.
Глава VII
1753 год, окрестности Баласора, Индия
Везде, где им довелось проходить, земля несла на себе печать войны. Англичане воевали с французами, те и другие – с местными правителями, местные правители – между собой. Дабы лишить друг друга продовольствия, путей сообщения и поддержки населения, все без исключения участники сражений разрушали ирригационные сооружения, из-за чего затоплялись рисовые поля, уничтожались плотины и мосты, происходил грабеж деревень.
Анри и Тулси пришлось увидеть и пепелища, и умиравшие от ожогов, роняющие на землю обугленные ветки деревья, и женщин, безутешно рыдающих над телами близких, погибших во время артиллерийского обстрела. А еще – окропленные кровью и исполосованные колесами орудий дороги, ряды служивших могилами канав, зловещих стервятников, круживших над разоренными селениями. Порой беглецы слышали вблизи грохот пушек и тотчас сворачивали в сторону.
Они обменяли на продукты почти все украшения Тулси. Анри возражал, но молодая женщина дала понять, что для нее золото и камни не ценность, а всего лишь болезненное напоминание о прежней жизни.
Иногда даже золото не имело цены, потому что население голодало и еды попросту не было. Возле многих деревень валялись огромные груды мусора и навоза; похожие на скелеты собаки рылись в них, тщетно стараясь отыскать что-то пригодное для пропитания. Огромные худые буйволы медленно пережевывали солому.
Силы Анри постепенно восстановились – во многом благодаря тому, что он чувствовал ответственность за жизнь своей спутницы. Случалось, они ночевали на одной кровати – не сняв одежды и целомудренно отвернувшись друг от друга.
Общаясь с Тулси, Анри продолжал совершенствоваться в хинди, и в этом ему помогали врожденные способности и прекрасная память. Молодой человек незаметно воспрянул духом: иллюзия свободы вернула ему внутренние силы, надежду на счастливые перемены и уверенность в себе. Тулси, в свою очередь, тоже постепенно забывала прошлое, понемногу избавлялась от невидимых пут.
Их разговоры вызывали интерес у обоих; негласное табу было наложено на одну-единственную тему: Анри никогда не расспрашивал Тулси о ее покойном муже.
Как-то молодой француз полюбопытствовал, почему в Индии не едят коров. Тулси, искренне удивившись его вопросу, ответила:
– Потому что корова дает нам все: на ней мы пашем, пьем ее молоко, делаем из молока много другой еды. Ее моча нас лечит, а навоз удобряет поля. Человек должен быть благодарен корове. Убить ее все равно что убить мать.
Еще они рассуждали о сновидениях. Тулси рассказала Анри о том, как увидела во сне богиню Кали, и добавила:
– Я не знаю, что такое сны. Наверное, это дверь в непроглядную ночь, которая зовется будущим. Сны позволяют нам увидеть одну из строк письма, написанного богами и называемого нашей жизнью.
– Вы полагаете, что все предопределено и ничего нельзя изменить?
– Наверное, так и есть, но мы должны верить в то, что это возможно.
Они сидели во дворе чужого дома и смотрели на мерцающие в ночи звезды, эти бесчисленные сияющие окошки в бесконечность, внимали ласковому шепоту ветра и наслаждались ароматом благоухающих цветов и трав.
Иной раз молодая женщина, с виду необразованная и наивная, была так поразительно умна и мудра, что Анри не находил слов. И все чаще задумывался о том, что должен внушить Тулси уверенность в себе и своей свободе.
В конце концов молодой человек пришел к выводу, что им необходимо где-то осесть. Как следует поразмыслив, он решил идти к противникам своей страны – англичанам.
Недавно гарнизон подвергся обстрелу и теперь зализывал раны. Баласор был не колонией, а факторией[38], потому военные по большей части селились не в домах, а в палатках. Армейский лагерь, который был разбит в двух лье от города, представлял собой огромный поселок из походных шатров, образующих несколько улиц. Место, на котором стояла палатка, и ее размеры соответствовали положению хозяина. В центре возвышался величественный шатер генерала, к нему примыкали жилища старших офицеров.
