Проклятие королей - Грегори Филиппа

– Думаю, да, дорогая, – только и отвечаю я. – Сейчас непростое время. Нужно запастись терпением.

Она сжимает губы, словно не хочет проронить ни одного осуждающего слова. Чуть ниже склоняется к работе.

– Отец разведется с матерью? – спрашивает она.

Слово это в ее устах звучит как богохульная ругань. Она смотрит на меня, словно ждет, что я ее поправлю, как будто самое слово непристойно.

– Дело передали в Рим, – говорю я. – Вы об этом знали?

Легким кивком она сообщает, что откуда-то узнала.

– Святой Престол их рассудит. Нужно просто подождать и посмотреть, что он думает. Бог его направит. Нужно верить. Папа знает, что будет правильно, Господь сообщит через него свою волю.

Она вздыхает и ерзает в кресле.

– У вас что-то болит? – спрашиваю я, видя, как она клонится вперед, точно хочет облегчить колику в животе.

Она тут же выпрямляется, отведя плечи, и голову держит как принцесса.

– Вовсе нет, – говорит она.

Моему сыну Джеффри оказана честь, когда двор покидает Лондон. Его посвящают в рыцари за службу королю в парламенте. Джеффри становится сэром Джеффри, как и должен быть. Я думаю, как горд был бы мой муж, и не могу перестать улыбаться весь день.

Монтегю отправляется с двором, они путешествуют по залитой солнцем долине Темзы, останавливаясь в больших домах, каждый день охотятся, каждую ночь танцуют, и Анна Болейн правит всем, что видит. Монтегю присылает мне единственную коряво написанную записку:

Прекрати подкупать Уолси, он попал в немилость к Леди и точно падет. Пошли записочку Томасу Мору, ставлю крону, что он станет следующим лорд-канцлером.

Принцесса знает, что прибыл гонец от двора, и видит мое радостное лицо.

– Добрые вести? – спрашивает она.

– Добрые, – отвечаю я. – Сегодня очень честный человек начал служить вашему отцу, и он, по крайней мере, будет давать ему благие советы.

– Ваш сын Реджинальд? – с надеждой спрашивает она.

– Его друг и товарищ-ученый, – отвечаю я. – Томас Мор.

– А что случилось с кардиналом Уолси? – спрашивает она.

– Он оставил двор, – говорю я.

Я не рассказываю ей, что Блаженная Дева из Кента предсказала, что он умрет в жалком одиночестве, если станет подстрекать короля оставить жену, и что теперь кардинал совсем один, а здоровье его слабеет.

На королевской барке я отвожу принцессу Марию, одетую в лучшее платье, завернутую в меха, вниз по реке в Гринвич на Рождество, и мы сразу идем в покои ее матери.

Королева нас ждет. Ее дамы улыбаются, видя, как принцесса Мария бежит через зал аудиенций в личные покои, и мать и дочь крепко обнимаются, словно для них невыносимо было бы вновь разлучиться.

Катерина смотрит поверх склоненной головы дочери на меня; ее голубые глаза полны слез.

– Маргарет, вы растите мне красавицу, – говорит она. – С Рождеством, дорогая.

То, что они вместе после долгой разлуки, меня так трогает, что я едва могу ответить.

– Вы здоровы? – вот и все, что маленькая принцесса спрашивает у матери, отодвигаясь, чтобы взглянуть в ее усталое лицо. – Мама? Все хорошо?

Королева улыбается, и я знаю, что она собирается солгать дочери, как все мы в эти дни. Она собирается произнести смелую ложь, чтобы эта маленькая девочка выросла женщиной, чье сердце не разбилось от сознания, что ее отец дурно мыслит, дурно живет и дурно верит.

– У меня все как нельзя лучше, – твердо произносит королева. – И, что важнее, я уверена, что поступаю верно в очах Господа. И это должно принести мне счастье.

– Должно? – с сомнением спрашивает маленькая принцесса.

– Обязательно, – отвечает ее мать.

Роскошным праздником Генрих показывает миру единство своей семьи, свое богатство и власть, красоту своего двора. Он ведет королеву к трону с всегдашним изяществом и так очаровательно с ней беседует, пока они обедают, что никто, увидевший их вот так, бок о бок, улыбающихся, в жизни бы не подумал, что эта пара живет врозь.

Его детям, бастарду и истинной наследнице, попирая все мыслимые законы превосходства, оказывают одинаковые почести. Я смотрю, как принцесса Мария входит в большой зал, держа за руку ничто – десятилетнего мальчишку, бастарда Бесси Блаунт. Но смотрятся они вместе хорошо. Принцесса такая маленькая и хрупкая, а мальчик такой красивый и высокий для своих лет, что идут они в ногу, и их медные головы наравне. Маленького Генри Фитцроя всюду называют герцогом Ричмондом, этот улыбающийся мальчишка с медными волосами – величайший герцог в стране.

Принцесса Мария держит его за руку, когда они входят на Рождественский праздник, и, когда он открывает новогодний подарок от отца, короля, – великолепный набор позолоченных кубков и чаш, – улыбается и хлопает в ладоши, словно довольна тем, как его высоко чтут. Она оборачивается на меня и видит, как я незаметно киваю с одобрением. Если от английской принцессы требуется, чтобы она обращалась с бастардом отца как с досточтимым единокровным братом, правителем Ирландии, главой Северного совета, то моя маленькая принцесса, подлинная принцесса Англии, Уэльса, Ирландии и Франции, сможет достойно принять это испытание.

Леди на празднике нет, так что мы избавлены от ее стремления оттолкнуть тех, кто лучше ее, и вылезти вперед; но не стоит надеяться, что король от нее уже устал, поскольку ее отец беспрестанно похваляется своим новым титулом.

Томас Болейн, который когда-то был рад служить у меня мажордомом, стал графом Уилтширом и Ормондом, а его красивый, но совершенно бесполезный сын Джордж теперь лорд Рочфорд, камергер личных покоев, вместе с моим кузеном Генри Куртене – не думаю, что они будут жить в согласии. Его, к счастью, отсутствующая дочь стала леди Анной, а предыдущая шлюха Болейн, Мария Кэри, занимает нынче два взаимоисключающих поста: главной товарки и единственной наперсницы сестры и довольно робкой придворной дамы при королеве.

Монтегю рассказывал, что на банкете, устроенном перед Рождеством, чтобы отпраздновать существенное возвышение Томаса Болейна, его дочь Анна шла перед принцессой крови – вдовствующей королевой Франции Марией. Я не могу себе представить, чтобы любовница короля шла перед его сестрой, дочь моего мажордома – перед вдовствующей королевой. Единственным моим утешением, когда я слышу это от Монтегю, становится сознание того, что Анна Болейн нажила грозного врага. Вдовствующая королева привыкла быть при дворе первой по положению, красоте и уму, и никакая потаскуха из Норфолка не отнимет этого у нее без боя.

Первый признак королевского визита – прибытие свиты, слуг на четверке лошадей, идущей галопом; посередине сидит человек в королевской ливрее, держа четыре пары вожжей, лошади ровно мчатся вперед. За ними следуют вооруженные стражи, сперва всадники в легких доспехах, потом, через какое-то время, более медленные повозки, везущие охотничьих птиц, рядом с которыми бегут гончие, повозка для маленьких собачек и домашних питомцев, а потом вещи. Излишества короля опережают его: его белье, мебель, ковры и гобелены, богатства сокровищницы. Платья Леди, головные уборы и украшения одни занимают две повозки, а ее служанки едут рядом, не смея выпустить гардероб из виду.

За ними следуют повара с кухонной утварью и припасами для сегодняшнего и завтрашнего пира.

Принцесса Мария, стоя рядом со мной на башне Ричмондского дворца, смотрит вниз, на извивающуюся кавалькаду, приближающуюся к нам, и с надеждой спрашивает:

– Он к нам надолго?

Я крепче обнимаю ее за талию.

– Нет. Отсюда он едет дальше. К нам он всего на день.

– Куда он едет? – потерянно спрашивает она.

– Этим летом он будет путешествовать, – предполагаю я. – Из Лондона не сообщают о горячке. Будет переезжать с места на место.