Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
Мы присели в поклоне.
– Анджела, – прохрипела мадонна сиплым от рыданий голосом, – с тобой я поговорю позже. А сейчас мне нужно кое-что обсудить с Виолантой. Наедине.
– Но…
– Позже. Пойди умойся. Переоденься. Долгий путь верхом наверняка тебя вымотал.
Откуда ей было знать подробности нашего путешествия? Анджела бросила на меня взгляд, выражавший удивление, и ушла. Мадонна жестом велела мне сесть рядом на тюфяк и продолжила:
– Я пока не в силах смотреть ей в глаза. Она спросит меня о Джулио, а я, знаешь ли, все испортила.
– Как это, мадонна?
– Когда Альфонсо пришел выразить свои соболезнования, мне не следовало его отпускать. Я должна была вцепиться в него мертвой хваткой. А теперь все в Бельригуардо будут думать, как бы меня свергнуть. Уже пошли слухи, что мой брак незаконен, потому что я не развелась должным образом с Джованни Сфорца.
– Мадонна, это все сплетни. Даже представить нельзя, чтобы герцог Эрколе к ним прислушался. Теперь уже никому не доказать, являлся ли тот брак законным или нет.
– Они могут прислушаться к Джованни. Пока был жив отец, никто не воспринимал его всерьез. Однако теперь… Боже, как бы мне хотелось поговорить с Сесаром, как бы мне хотелось… Как ты думаешь, Виоланта, он выжил?
Мадонна начала раскачиваться вперед-назад, как обезумевшая. Рядом с ней на полу стоял глиняный кувшин и чашка. Я налила воды и протянула ей. Донне Лукреции следовало отвлечься от мрачных мыслей и утолить жажду. Но мадонна, взглянув на чашку, покачала головой. В этот момент Джироламо, сладко спавший в своей корзинке, пока она раскачивалась на спине лошади, проснулся и захныкал.
– Дай мне посмотреть на него! – воскликнула мадонна. – Наверное, он подрос в деревне.
– Я благодарю Создателя за то, что у меня крепкий малыш.
– Позволь взять его на руки.
Я передала ей младенца, и он сразу заревел в полный голос.
– Простите, он, наверное, голоден, – произнесла я.
– По крайней мере, в нем живет его отец. – Донна Лукреция поцеловала малыша в лобик и вернула мне. – Покорми его, – сказала она с печальной и доброй улыбкой. – Если бы я только сумела подарить Альфонсо сына, сейчас для нас с Анджелой все было бы по-иному.
– Значит, вы считаете, что герцог не позволит Джулио жениться на ней?
Донна Лукреция покачала головой.
– Даже если Сесар поправится, скольких владений он лишится? А если у нас будет враждебно настроенный понтифик, который не назначит его гонфалоньером? Делла Ровере хочет заполучить трон святого Петра, у него много сторонников, и к Сесару он не питает любви.
– У Чезаре тоже есть сторонники. Наверняка он заручится поддержкой кардиналов, чтобы обезвредить кардинала делла Ровере.
– Он всегда старался этого добиться. Мы… он пытался подготовиться к смерти Папы Римского, который был пожилым человеком, хотя по виду не скажешь. Но кто бы мог предвидеть, что Сесар сам окажется на пороге смерти, когда это случится? Судьба не предвещала подобного поворота. А делла Ровере умен. Вероятно, он даже не уступает умом Сесару. И у него есть друзья по Франции.
Я переложила Джироламо к другой груди и поморщилась от боли в сосках.
– Капустные листья, – посоветовала мадонна.
– Уже пробовала, – ответила я, но мысли мои занимало другое. – У делла Ровере нет родственных связей во Франции, в отличие от Чезаре, у которого дочь королевских кровей.
Я пыталась скрыть свои чувства, но, судя по взгляду мадонны, мне это не удалось. Минуту мы сидели молча; луч, пробивавшийся сквозь ставни, напоминал своим цветом старое золото и абрикосы, тишину нарушали лишь тихие звуки, которые издавал при кормлении Джироламо. Донна Лукреция вздохнула и, протянув руку, дотронулась до рыжего пушка на головке ребенка.
– Ты должна для меня кое-что сделать, – произнесла она. – Это опасно, но ты в лучшем положении, чем остальные. Тебе предстоит отправиться в Рим.
– Рим? Мне?
– Ты поедешь, Виоланта, вместо меня к моему брату. Знаешь, незадолго до нашего отъезда из Феррары дорогой мессир Пьетро заболел. Альфонсо был в отъезде, поэтому я отправилась навестить больного. Я сидела на краю его постели и поила Пьетро отваром из ивовой коры, чтобы сбить жар. Я промокала ему подбородок, гладила по волосам, а он держал меня за руку и твердил, что умрет от любви, если не от болезни. Обычное дело, хотя и рискованное.
– Да, мадонна, очень рискованное. – На самом деле меня так потрясло известие о предстоящем отъезде в Рим, что я даже не осознала всю важность ее откровений о романе с Бембо.
– А теперь мир перевернулся, и для меня безопаснее ухаживать за больным любовником, чем за родным братом. Я не могу еще больше подорвать свое нынешнее положение, отправившись к нему. Если… когда он выздоровеет, ему понадобятся друзья, такие, как Эсте. Ты должна поехать вместо меня. Он питает к тебе слабость…
– Как и к многим женщинам, мадонна.
– Не припомню ни одной, которая спасала бы его сестру от приступа. Тот случай дал ему возможность увериться в тебе как в целительнице, а сейчас это значит больше, чем… И еще, Виоланта…
– Да, мадонна?
– Ты не должна возвращаться.
– Клянусь, вы не увидите меня в Ферраре до тех пор, пока Чезаре полностью не оправится от болезни. Для меня большая честь, мадонна, что вы в меня верите…
– Я говорю, Виоланта, о том, что ты не должна возвращаться, даже когда мой брат восстановит силы. Мне не пойдет на пользу, если все решат, будто я укрываю у себя бастарда своего брата.
– А… да… понятно.
– Поезжай к своим родным. Там ребенок будет в безопасности.
– Никто не станет искать сына герцога Романьи в доме у еврея, вы хотите сказать?
– Прежде чем ты дашь волю своему острому язычку, подумай, что если бы не моя благосклонность, тебе не быть бы матерью сына герцога Романьи. Неужели все, что говорим мы, Борджа, должно иметь двойной смысл? Почему тебе не пришла в голову такая простая мысль, что для меня самое главное – семья, особенно теперь, когда мои родственники разбросаны по миру и терпят лишения?
– Простите, мадонна.
– Ты должна выехать на рассвете, нужно все подготовить. Пришли ко мне Санчо. Я велю ему подобрать надежных охранников. Выбери хорошую лошадь. Да, и еще одно… Постарайся прислать мне весточку о Джованни.
– Наверняка семья его матери уже забрала его к себе, мадонна.
– Он Борджа. Кому он теперь нужен, кроме нас?
– Мне по-прежнему необходим Джироламо.
– Ты другое дело.
– Я всего лишь мать, как донна Джулия. Она не даст своего ребенка в обиду.
– Что ж, ладно. Надеюсь, он с Чезаре.
Мне почему-то припомнилось, как пухлая ручка Джованни обхватила палец Чезаре, когда тот передавал мальчонку на мое попечение в день нашего отъезда из Рима.
– Я тоже надеюсь, мадонна.
– Я не увижу тебя перед отъездом, Виоланта, поэтому сейчас пожелаю доброго пути.
– А я стану молиться, чтобы у вас было все хорошо.
– Пожалуй, мне следует сейчас поговорить с Анджелой.
– Да, мадонна.
Лишь когда я закрыла за собой дверь и постояла минутку, глядя вниз во двор, вымощенный желтым камнем, где желоб для стока воды обрамляли побеги бугенвиллеи, я подумала о понтифике. И мне показалось, будто чуть приглушенный свет, как на застывшей картине, означал, что он покинул этот мир.
Глава 3 Альпе-ди-Сан-Бенедетто, август 1503
Моя жизнь превратилась в сновидение, но я не знаю, что из них настоящее – эта реальность или та, другая, в которой ты до сих пор живешь.
На нем тонкие мягкие перчатки с кружевами, лицо бледное, исхудавшее чуть ли не до костей. В глазах блестят, как капельки ртути, слезы, и тогда я понимаю, что смотрю не на него самого, а на его отражение в зеркале. Я протягиваю руку, чтобы дотронуться до него, и мои пальцы проходят сквозь зеркало, как сквозь воду. Его образ покрывается рябью, потом рассеивается, и вода в зеркале становится того же голубоватого оттенка, что и его кожа. Я складываю ладони ковшиком, и он пьет из них, лакая молоко, как кошка, и щекочет языком ладони…
– Да не возись ты с ней. Взгляни на ее руку. Подцепишь такую заразу – сам не обрадуешься.
Он прав, как бы я ни старалась уверить себя в обратном. Едва мы покинули Меделану, на ладонях появилась сыпь, означавшая, что вернулся сифилис. Я лежала не шевелясь, прислушиваясь к удаляющимся шагам: мужские сапоги шаркали по острым камням, расплескивали лужи. Судя по звуку, две пары. Наверное, это меня и спасло, хотя спасение меня меньше всего занимало, когда я лежала там, чувствуя, как сквозь одеяло и одежду просачивается холодная вода. Накануне вечером мы укрылись под карнизом скалы, однако ночью ветер переменился и теперь направлял дождь прямо туда, где мы разбили лагерь.
Мне хотелось умереть. Кости ныли, зубы стучали от лихорадки. Я не могла вернуться в Феррару, но и предстать перед Чезаре больной и обезображенной сифилисом тоже было нельзя. Как мне тогда убедить его, что он несет ответственность за Джироламо? А убедить его необходимо, если фокусы Анджелы с мертвыми цыплятами не смогли меня излечить. Я вспомнила Сигизмондо, ведущего войну против крысиного короля, и одну старую шлюху, клянчившую возле ворот кладбища милостыню. То, что осталось от ее носа, она прикрывала потертым куском кожи. Это вызывало множество шуток – мол, лучше бы ей с самого начала прикрывать совсем другое место. Мое собственное тело предавало меня, теперь подчиняясь не моей воле, а прихотям болезни.
