Воспитание чувств - Хейер Джорджетт

Юноша сам правил своей коляской, запряженной парой горячих и норовистых гнедых лошадок. За его спиной на облучке пристроился остролицый ливрейный грум, на запятках должным образом была пристегнута ремнями дорожная сумка, а сам виконт, с видом человека, отряхнувшего с ног прах ненавистного места, быстро гнал свой экипаж, нимало не заботясь об остальных средствах передвижения, что могли встретиться ему на пути.

У его светлости было много конюхов и несколько грумов. Но поскольку для того, чтобы сидеть рядом с ним во время очередного приступа удали, что происходило с пугающей регулярностью, требовались железные нервы и лишь очень немногие грумы отличались беззаботным отношением к собственной жизни вкупе со здоровьем, то ни один из них у него на службе не задерживался. Однако в лице индивидуума, обеими руками вцепившегося в коляску позади него, Шерри улыбнулась самая настоящая удача.

Знакомство началось с того, что этот малый обчистил карманы виконта, когда тот выходил из ювелирной лавки на Людгейт-Хилл. Джейсон, детство которого прошло в Воспитательном доме для подкидышей, попавший с лондонских улиц в скаковые конюшни, а потом, после ряда неприглядных происшествий, – обратно на улицы Лондона, вором был неопытным, зато с лошадьми умел обращаться превосходно.

В тот самый момент, когда виконт схватил злоумышленника за шиворот, готовясь отвести его в ближайшую арестантскую, чистокровный жеребец, запряженный в его фаэтон, вдруг решил выразить протест против повозки, приближавшейся к нему по улице, и встал на дыбы, опрокинув на брусчатку грума, который, вместо того чтобы крепко держать его под уздцы, раскрыв рот, глазел на хозяина. Моментально возникла суматоха, в ходе чего Джейсон вырвался из ослабевшей хватки его светлости, но не бросился наутек, а подскочил к гнедому. Уже через несколько мгновений порядок был восстановлен, гнедой же признал хозяина в грязном оборванце, не давшем ему сорваться вскачь и понести, а сейчас грубовато и неуклюже успокаивавшем его.

Поскольку этот конь с полным на то основанием считался самым нежеланным и вздорным жеребцом в конюшне виконта, готовым искусать любого за скромную сумму в полпенни, тот факт, что теперь он послушно спрятал голову на невзрачной груди оборванца, поразил его хозяина в самое сердце. Виконт в один миг позабыл обо всех неприятностях, в силу которых сей кудесник и привлек его внимание, и прямо на месте взял его к себе в ливрейные грумы. Джейсон – другого имени у него не было, и никто, включая его самого, понятия не имел, как он обзавелся даже этим, – еще никогда в своей непутевой жизни не сталкивался с таким беззаботным добродушием, которое по отношению к нему проявил виконт. Очнувшись от транса, он вдруг обнаружил, что нежданная удача пинком под зад отправила его в услужение благородному джентльмену, коего родственники считали настоящим сумасбродом, не поддающимся исправлению, но в ком он в тот миг озарения с первого взгляда распознал Бога, сошедшего к нему с небес на землю.

Его светлость, не желавший и пальцем пошевелить, дабы измениться самому, приложил массу усилий, чтобы наставить на путь истинный своего грума. Объяснялось это не каким-то особым рвением или душевной потребностью, а неудовольствием друзей, утверждавших, будто продолжительное знакомство с человеком, чей ливрейный грум без зазрения совести способен облегчить их кошельки, похитить цепочки и обчистить карманы, имеет серьезные недостатки. Виконт пообещал исправить положение, что и сделал, задав своему груму знатную трепку и строго-настрого запретив ему впредь обкрадывать кого-либо из его друзей. Джейсон, испуганный не взбучкой, а выражением неудовольствия на лице своего божества, пообещал встать на путь исправления и вскоре достиг на нем таких поразительных успехов, что одного-единственного взгляда или слова было достаточно, чтобы заставить его вернуть позаимствованное при случайной встрече. Посему между виконтом и его приятелями вновь воцарилась прежняя безоблачная гармония.

Что до всего остального, то, хотя ему явно недоставало лоска, Джейсон оказался самым преданным и верным слугой из всех, когда-либо бывших в услужении у виконта. Ни один раб не смог бы снисходительнее относиться к капризам и причудам своего господина, как и быть более заботливым, выражая к нему внимание. Пять раз грум переворачивался вместе с его светлостью в коляске; выезженная наполовину лошадь однажды взбрыкнула и сломала ему ногу; он сопровождал виконта в самых безумных эскападах; и, пожалуй, готов был принять участие в наиболее отчаянной его авантюре, включая убийство.

Держась за ременную петлю за спиной хозяина, Джейсон бесстрастно заметил: он ничуть не сомневался в том, что в этом притоне они не задержатся и на пару дней. Не получив ответа, грум погрузился в молчание, нарушив его лишь ближе к концу мили советом сбавить скорость перед поворотом, если только виконт не хочет выкинуть их обоих в придорожную канаву. Но тон его ясно показывал, что, ежели хозяину взбредет в голову такое желание, он с радостью готов разделить с ним подобную участь.

Виконт, чей порыв ярости уже миновал, придержал, однако, лошадей и прошел поворот всего лишь на легком галопе. До почтового тракта на Лондон оставалось еще пару миль, и дорога, ведущая к нему от Шерингем-Плейс, тянулась сначала вдоль владений его светлости, а затем огибала небольшую деревушку, один или два отдельных домика и скромное поместье, принадлежащее мистеру Хэмфри Бэгшоту.

Особняк мистера Бэгшота стоял на некотором удалении от дороги, отделенный от нее деревьями и кустарниками, а весь участок ограждала невысокая каменная стена. Молодой человек, внимание которого было в равной мере поглощено собственными лошадьми и последним разочарованием, не сводил сумрачного взора с дороги впереди и не удостоил бы этой стены даже взгляда, если бы его грум вдруг не посоветовал ему «обратить гляделки налево».

– Там какая-то дамочка машет вам рукой, хозяин, – сообщил он виконту.

Его светлость, повернув голову, обнаружил, что проезжает мимо леди, сидящей на стене и с печалью и тоской глядевшей на него. Узнав ее, виконт осадил своих лошадей, подал их назад и окликнул даму:

– Привет, чертенок!

Мисс Геро Уонтедж, похоже, не нашла в этом приветствии ничего необычного. Щеки ее слегка заалели, и она, застенчиво улыбнувшись, ответила:

– Привет, Шерри!

Виконт оглядел ее с головы до ног. Девушкой она была очень молоденькой и в данный момент выглядела далеко не лучшим образом. Ее платье с подолом в стиле «волан» имело неопрятный грязно-розовый цвет и явно перешло к Геро по наследству, будучи уже изрядно поношенным, поскольку изначально предназначалось куда более крупной женщине, после чего было неумело ушито по ее миниатюрным размерам. На шее у девушки была завязана накидка из тускло-коричневой ткани, откинутый капюшон которой ниспадал с плеч Геро; в руке она держала скомканный мокрый платочек. На щеках ее блестели дорожки от слез, а большие серые глаза покраснели и припухли. Ее темные кудряшки, выбившиеся из-под обтрепанной ленты, пребывали в полном беспорядке.

– Эй, что стряслось? – спросил виконт, заметив на лице девушки следы от слез.

Мисс Уонтедж судорожно всхлипнула.

– Все! – дала она всеобъемлющий ответ.

Его светлость был добродушным и благожелательным молодым человеком и, вспоминал о мисс Уонтедж, что случалось нечасто, с несомненной симпатией. Во времена беспечной юности он беззастенчиво пользовался ею, научил играть в крикет и таскать за собой мешок с добычей, когда ему взбредало в голову поохотиться на полях за живой изгородью. Он насмехался над Геро, тиранил ее, выходил из себя, драл ей уши и заставлял принимать участие в играх и развлечениях, приводивших ее в ужас. Но при этом позволял девочке ходить за ним по пятам, не разрешая более никому дразнить или дурно обращаться с ней.

А положение девчушки не внушало оптимизма. Она была сиротой, и кузина из милости взяла ее к себе в возрасте восьми лет, чтобы воспитывать Геро вместе со своими родными дочерями – Кассандрой, Юдорой и Софронией. Геро делала с ними уроки, донашивала платья, из которых они уже выросли, выполняла многочисленные поручения – причем подобные услуги с ее стороны, как заявила девушке кузина Джейн, были очень малой платой за оказанное ей гостеприимство.