Проклятие королей - Грегори Филиппа

Но обходя двор и приветствуя друзей и многочисленных кузенов, я обнаруживаю, что все ее дамы, вообще все при дворе знают, что крови у нее прекратились и младенцев Тюдоров больше не будет – ни девочек, ни мальчиков. Возможно, в итоге сыновей не будет и род окончится девочкой.

Король ничего не говорит об этом медленном, болезненном крушении своих надежд, но милость, оказанная маленькому бастарду Бесси Блаунт, Генри Фитцрою, и почести, взваленные на него, напоминают всем, что королева вышла из детородного возраста и что двор навещает красивый мальчик Тюдор, бегает по галереям, зовет своего коня в конюшнях; это не тот мальчик, которого носила она, и теперь никто больше ни на что от нее не надеется.

Не кто иной, как Мария де Салинас, нынешняя графиня Уиллоби, самый верный друг королевы, тихонько говорит мне:

– Не думайте, что ее слишком огорчает французский брак. Она боится куда худшего.

– Чего, что может быть для нее хуже? – спрашиваю я.

Мы вместе прогуливаемся вдоль реки, король потребовал устроить гребную регату, и теперь лодочники состязаются с придворными аристократами. Все переодеты солдатами и матросами, зрелище красочное. Различить, где лодочники, а где аристократы, я могу лишь по тому суровому обстоятельству, что лодочники выигрывают гонку за гонкой, и смеющийся двор Генриха падает на весла и признается, что работа эта куда сложнее, чем кажется.

– Она боится, что король может приказать принцессе Марии выйти за Генри Фитцроя, – говорит Мария де Салинас и наблюдает, как улыбка исчезает с моего лица, как я оборачиваюсь и хватаюсь за ее руку, словно сейчас лишусь чувств.

– Что? – Мне кажется, что я ее неправильно поняла.

Она кивает:

– Это правда. Есть план выдать принцессу Марию за герцога Ричмонда, за бастарда.

– Это отвратительная шутка, – отвечаю я.

Твердый взгляд Марии говорит мне, что это не шутка.

– Зачем вы такое говорите?

– Затем, что это правда.

Я оглядываюсь. Нас никто не слышит, но я все равно беру Марию под руку, и мы идем прочь от берега, от дам, подбадривающих своих избранников, в тихий пышный сад.

– Королю никогда бы не пришла в голову такая нелепость.

– Конечно нет. Эту мысль вложил туда кардинал. Но теперь король об этом тоже думает.

Я смотрю на Марию, онемев от ужаса.

– Это безумие.

– Это единственный способ усадить его сына на английский трон, не лишая дочь наследства. Единственный способ заставить народ принять Генри Фитцроя как отцовского наследника. Принцесса Мария станет королевой Англии, а при ней будет муж из Тюдоров.

– Они единокровные брат и сестра, это чудовищно.

– Это мы так думаем. Так думал бы здравый отец. Но это король, он думает о том, кто унаследует его трон. Он все сделает, чтобы Тюдоры усидели на троне. Принцесса не может удержать английский трон. И король мог бы получить разрешение на этот брак.

– Папа никогда не согласится.

– Вообще-то Папа согласится. Кардинал все устроит.

– Кардинал так влиятелен?

– Говорят, он будет следующим Папой.

– Королева никогда не согласится.

– Да, – мягко говорит Мария, и я наконец понимаю, что она пыталась мне всю дорогу сказать. – Именно. Это самое худшее. Самое худшее, что может случиться. Королева никогда не согласится. Она скорее умрет, чем увидит, как ее дочь будет опозорена. Королева будет сопротивляться. И что, как вы думаете, случится, если она пойдет против приказа короля? Что с ней станется, если она будет защищать дочь от воли мужа? Как вы думаете, что он сделает? Каков он нынче, если кто-то ему противоречит?

Я смотрю на бледное лицо Марии и думаю о своем кузене герцоге Бекингеме, который сложил голову на плахе всего лишь за неразумные слова на тайной исповеди.

– Если она пойдет против него, он назовет это изменой? – произношу я.

– Да, – отвечает Мария. – Поэтому я так рада, что король планирует отдать дочь замуж за нашего злейшего врага, во Францию. Потому что на нее строят даже худшие планы.

Мой сын Артур, сэр Артур, как я радостно себе напоминаю, участвует в гребной регате и обгоняет четыре лодки, оказываясь вторым после дюжего лодочника с руками как окорока. Мой сын Монтегю делает ставки на берегу и выигрывает кошель золота у самого короля. Счастливый шумный двор завершает день битвой лодок, в которой барка короля возглавляет атаку на небольшую флотилию яликов, Анна Болейн получает роль носовой фигуры, наблюдает с носа королевской барки за водой, направляет пальбу из пожарных ведер. Все вымокают до нитки, смеющийся король помогает Анне сойти на берег и не отпускает ее от себя, когда мы возвращаемся во дворец.

Принцесса Мария разучивает свою роль в большой маске, которой предполагается отметить ее помолвку. Я иду с ней в гардеробную, где подгоняют ее наряд. Немыслимо дорогое платье, его лиф усеян рубинами и жемчугами, красно-белыми розами Тюдоров, их стебли из изумрудов, серединки из желтых алмазов. Поначалу принцесса спотыкается под весом платья; но когда выпрямляется, оказывается самой блистательной принцессой, какую видел свет. Она по-прежнему хрупка и мала, но ее бледная кожа розовеет здоровьем, ее темно-рыжие волосы густы и пышны, и в этом платье она кажется образом из богатого святилища.

– Примерять такое платье надо бы в сокровищнице, – говорю я ей и вижу, как ее лицо озаряется радостью.

– Здесь больше сокровищ, чем бархата, – соглашается она. – Только взгляните на рукава!

Ей подают золотое сюрко, и она его надевает. Свисающие рукава сделаны по новой моде, они доходят почти до пола, она окутана золотым светом. Густые волосы принцессы убирают цветочной гирляндой, подхватив цветы и темно-рыжие кудри серебряной сеткой.

– Как я выгляжу? – спрашивает она меня, зная, что ответ один – «прекрасно».

– Как английская принцесса и французская королева, – говорю я. – Вы так же прекрасны, как была ваша мать, когда только приехала в Англию, но одеты даже богаче. Вы ослепительны, дорогая. Ни на кого, кроме вас, сегодня смотреть не будут.

Она приседает передо мной.

– Ah, merci ma bonne mere, – говорит она.

Поначалу я оказываюсь права, никто не сводит глаз с принцессы. Маска проходит с огромным успехом, принцесса и семь дам появляются из-за расписных декораций и танцуют с восемью рыцарями в костюмах, и все взоры обращены на принцессу – усыпанную драгоценностями и безупречно выучившую движения. Когда маска кончается, французский посол умоляет принцессу оказать ему честь и танцевать с ним. Она занимает место во главе танцующих, а на другой стороне зала встает ее отец со своей парой. Моя подруга королева смотрит на это с улыбкой: на официальном, крайне важном приеме ее муж танцует рука об руку с простолюдинкой Анной Болейн, повернув к ней голову и не сводя глаз с ее оживленного лица.

Я жду знака дамам удалиться, но танцы продолжаются до глубокой ночи. Только после полуночи королева поднимается со своего кресла под монаршим балдахином и делает реверанс перед королем. Он кланяется ей со всем уважением. Берет ее за руку и целует в обе щеки. Ее дамы встают со стульев или неохотно покидают танец, готовясь уйти.

Королева произносит:

– Доброй ночи, да хранит вас Господь, – и улыбается мужу.

Принцесса Мария, ее дочь, подходит и встает с нею рядом, Мария Брэндон, вдовствующая королева Франции, следует за ней. Я иду следом, все дамы по очереди тоже, мы готовы удалиться – но Анна Болейн не трогается с места.

На мгновение я чувствую чудовищную неловкость: она совершила ошибку, и я, или кто-то другой, должен бы ее загладить. Она не заметила, что мы уходим, и будет выглядеть глупо, когда помчится за нами после ухода королевы. Это не так уж важно, но как же неумно и грубо с ее стороны – быть такой невнимательной к освященным временем ритуалам двора. Я делаю шаг вперед, чтобы взять ее за руку, пусть присядет перед королевой и вольется в строй дам, я хочу оказать этой молодой женщине услугу, загладить ее оплошность прежде, чем она превратится в позор. Но потом вижу в наклоне ее головы и вызывающем блеске улыбки нечто, что заставляет меня остановиться.