Греховная невинность - Лонг Джулия

Вновь наступило долгое молчание. Но Адам готов был сидеть возле Оливии столько, сколько ей будет нужно.

Чем дольше оставался он в неподвижности, тем острее ощущал неимоверную усталость. Все его мышцы, изнуренные постоянным трудом — колкой дров, сооружением изгородей, починкой крыш и самой грубой работой, — ныли, напоминая, что он пытается изгнать из своего сердца любовь или хотя бы избавиться от желания, как изгоняют бесов, когда человек одержим. Адам понимал: стоит позволить чувству взять верх, и его ждет судьба Оливии, ведь они мало чем отличаются друг от друга. Он такой же упорный и несгибаемый, как она. Адам хорошо себя знал.

Уступив любви, он не сможет отказаться от нее, и жизнь превратится в нескончаемую муку.

«Прекрасное страдание», так назвала любовь леди Фенимор. Адам невольно задумался над ее словами. Страдание? О да. Прекрасное? Едва ли. Ему вдруг вспомнилось лицо Евы, когда та держала ребенка на руках. Он закрыл глаза, и перед ним тотчас возникла необычайно яркая картина.

Наконец Оливия выпрямилась и плотнее запахнула наброшенную на плечи шаль.

— Я рада, что ты отдал мне эту миниатюру, — произнесла она и, повернувшись, искренне улыбнулась Адаму. Улыбка вышла скупой, в ней сквозила непреклонная решимость воина, идущего на битву. И все же Оливия улыбнулась. — Спасибо, Адам.

— Мне уйти?

— Как хочешь. Пожалуй, я еще немного посижу здесь, если ты не против.

Адам не возражал.

Идя к дому по садовой дорожке, он оглянулся. Оливия, слегка нахмурившись, рассматривала миниатюру. Возможно, искала что-то знакомое в чертах лица той юной девушки на портрете.

Перед сном Ева в последний раз зашла в покои Хенни. В гостиной ее обдало обжигающим жаром — в камине ярко полыхал огонь. Когда она вошла в спальню, ей едва не стало дурно от жары.

Лежащая в постели Хенни, укрытая грудой одеял, выглядела вдвое массивнее и крупнее обычного. Ее лицо блестело от пота. Служанка что-то бессвязно бормотала. Еве показалось, что она различила слова «Постлуэйт» и «крысы», а потом «Ева» и «грубая, неотесанная девчонка». Ее охватила тревога. Желудок стянуло тугим узлом, к горлу подступила тошнота. Ева осторожно прижала ладонь ко лбу Хенни и испуганно вздрогнула, почувствовав сильный жар.

Больная внезапно застонала. Этот жуткий, потусторонний звук, не похожий ни на человеческий голос, ни даже на звериное рычание, заставил Еву похолодеть. Она беспомощно поправила раскиданные, смятые одеяла и заботливо подоткнула их непослушными, трясущимися от страха руками. Но Хенни, разметавшись на кровати, снова сбросила их с себя.

Ева в ужасе застыла, чувствуя себя раздавленной, пойманной в ловушку. Стало трудно дышать, грудь стеснилась, словно на нее навалился неподъемный груз. Ей не у кого было искать утешения, кроме Хенни.

Если Хенни умрет…

Еве показалось, что у ее ног разверзлась пропасть.

Она ошибалась, уверяя Адама, будто ей не нужна защита.

«Иногда мы все нуждаемся в помощи, это естественно. И временами для разнообразия можно позволить кому-то позаботиться о вас», — сказал он.

И хотя Адам ее оттолкнул, хотя дружба с ней, похоже, навлекла на него одни несчастья, больше у нее никого не осталось.

Коснувшись рукой маленького золотого крестика на груди, Ева принялась читать молитву. Она была полна решимости молиться безостановочно ночи напролет, сколько понадобится, лишь бы спасти Хенни.

Но никакая сила не могла заставить ее проронить хотя бы одну слезинку.

Адам не зря опасался, что его визит в дом пострадавшего семейства Питни, куда каждый месяц его приглашали на обед, выйдет неловким. Ни для кого не составляло секрета, что несколько недель назад он ударом кулака сбил с ног поклонника мисс Питни. Подцепив вилкой зеленый горошек с мятой, Адам невольно задумался, нет ли в нем яда, и все же съел его. Горошек оказался вкусным и нежным, как всегда, — доктор держал превосходную кухарку.

Мать Эми, разочаровавшаяся в своих надеждах, уселась за столом напротив Адама. Он готовился провести весь вечер под ее осуждающим взглядом из-под насупленных бровей. Но та сидела подавленная, низко опустив голову и не отрывая глаз от тарелки. Адам видел лишь узкую полоску ее седых волос, выбившихся из-под чепца.

Имени лорда Хейнсворта за обедом не упоминали. Доктор завел с Адамом оживленный разговор о Кембриджской конной ярмарке.

— Я не бывал там целую вечность, преподобный! Надеюсь съездить в этом…

Его прервал громкий стук в дверь. Из прихожей донесся приглушенный шум голосов.

Затем на пороге столовой появился лакей с плащом, шляпой и саквояжем доктора.

— У миссис Гранди начались роды, доктор. Бедняжка страшно мучается. Послали за вами. Акушерка думает, что ребенок, возможно, перевернулся в утробе.

— Черт… — Доктор осекся. — Простите меня, преподобный. Уверен, вы понимаете. Младенцы сами решают, когда появиться на свет. Пожалуйста, останьтесь. Надеюсь, мой уход не испортит вам обед.

С этими словами он поднялся и ушел.

— О! Мне нужно присмотреть за пирогом! — с разыгранным оживлением воскликнула миссис Питни вскоре после ухода мужа и поспешно удалилась в сторону кухни, оставив Адама с Эми наедине.

Наступила неловкая тишина.

Эми долго водила вилкой по тарелке с соусом, прежде чем заговорить.

— Я прогнала лорда Хейнсворта.

— Хорошо, — коротко отозвался Адам.

Снова повисла пауза. Наконец Эми отложила вилку.

— Могу я задать вам вопрос, преподобный Силвейн?

— Конечно.

Адам вовсе не стремился очаровать Эми, стараниями которой его жизнь превратилась в ад. Но, будучи священником, он заботился о ее душе.

— Вы думаете, Хейнсворт лгал о графине?

— Он произвел на вас впечатление человека честного, мисс Питни? — мягко спросил Адам, но его пронзительный взгляд заставил Эми потупиться. Внезапно, сам того не желая, он почувствовал жалость к этой девушке, чья гордость оказалась уязвлена, а надежды рассыпались в прах.

— Боюсь, никто больше не заинтересуется мною, — произнесла она слабым, сдавленным голосом.

Адам знал, что признание далось ей нелегко, ведь Эми всегда восхищалась им.

Эми в самом деле нуждалась в его помощи, если, переступив через гордость, заговорила о том, что ее мучило.

— Мисс Питни, отчего, по-вашему, зависть считается одним из смертных грехов? — Эми заносчиво вскинула голову, глаза ее сузились. — Это грех человека перед самим собой. Он разрушает вас и ослепляет, мешая видеть множество вещей, включая добрые намерения. Бог в великой мудрости своей создал вас совершенной, единственной в своем роде. Не лучше и не хуже кого-то еще, но неповторимой в своем совершенстве. Вы должны поверить в это, чтобы человек, предназначенный вам судьбой, смог это увидеть. И чувство, которое вы испытываете, когда вас видят такой, какая вы есть… не спутаешь ни с чем.

Эми посмотрела на него своими умными темными глазами, и Адаму показалось, что в них отразилась молчаливая мольба о прощении.

— Пожалуй, мне стоит вышить на подушке заповедь «Не завидуй».

Адам слабо улыбнулся.

— Возможно.

Миссис Питни вернулась к столу, и почти тотчас в дверь снова заколотили.

Из прихожей послышался громкий спор.

— Но она очень больна, сэр, — донесся взволнованный мужской голос. — Графиня боится, что она, возможно, не доживет до утра. Пожалуйста, скажите ему.

— У миссис Гранди трудные роды, доктор сейчас с ней. Уверяю вас, сэр, здесь его нет.

Адам, вытянув шею, заглянул в прихожую и увидел лакея в алой с золотом ливрее.

Слуга доктора пытался выставить его за дверь, но тот не сдавался:

— Пожалуйста, попросите доктора прийти, как только он вернется! Пожалуйста!

Слыша, как в ушах отдаются бешеные удары сердца, Адам постарался придать голосу спокойствие.

— Может быть, вы объясните мне, что случилось? — обратился он к слуге доктора, когда тот вернулся в столовую.