Знатная леди - Хейер Джорджетт

– О нет, Ниниан! Ты и впрямь хочешь это сделать? Прошу тебя, не уезжай! – Но когда он изложил ей все обстоятельства, девушка не стала больше возражать, а задумалась и сказала, что, пожалуй, он прав. И только когда юноша ушел, она, выйдя из глубокой задумчивости, честно призналась мисс Уичвуд: – Я почти рада тому, что я – сирота, мадам!

Леди Уичвуд издала негодующее восклицание и сказала:

– Господи милосердный, дитя мое, что вы имеете в виду?

– То, как Айверли вынуждают Ниниана делать, что им нужно, самым бесчестным и постыдным способом! – пояснила Лусилла. – Леди Айверли взывает к лучшей стороне его натуры, а таковая, к несчастью, у него имеется. Я согласна, что это похвально – иметь лучшую сторону, но это делает его покорным и безропотным.

– О нет! Я бы не назвала его покорным и безропотным, – возразила мисс Уичвуд. – Не забывай, что он очень привязан к своей матери и, полагаю, полностью осведомлен о той полной тревоги жизни, которую она ведет. Я склонна подозревать, что она держится за него…

– Да она вцепилась в него руками и ногами! – не дала ей договорить Лусилла. – Как и Корделия с Лавинией! Меня всегда удивляло, как он это выносит. Я бы так не смогла.

– Да, но у тебя ведь нет лучшей стороны, правда? – заметила мисс Уичвуд, насмешливо глядя на нее.

Лусилла со смехом ответила:

– В самую точку! И слава богу, потому что это чертовски неудобно!

Мисс Уичвуд лишь улыбнулась в ответ, а вот леди Уичвуд осуждающе покачала головой и, оставшись наедине со своей золовкой, заметила, что подобная реплика, на ее взгляд, – горькая иллюстрация пороков, развивающихся в душе ребенка, выросшего без матери.

– Ну, вряд ли они могут быть хуже тех пороков, что развиваются в душе ребенка с такой матерью, как леди Айверли! – язвительно заметила Эннис.

Отсутствие Ниниана породило унылую пустоту в доме мисс Уичвуд, и даже за его пределами на удивление большое количество людей говорили Эннис о том, что им очень жаль, что ему пришлось уехать из Бата, и что они надеются, пройдет совсем немного времени, и он вновь вернется в город. Ниниан, оказывается, обзавелся многочисленными друзьями, каковое обстоятельство заставило Эннис отнестись к нему с еще большим уважением: очень немногие молодые люди согласились бы променять жизненные удовольствия на столь плаксивую и неблагоразумную родительницу, как леди Айверли. Она надеялась, что в Чартли его не замучают до смерти, но боялась, что тамошняя жизнь покажется ему чрезвычайно скучной.

Однако через несколько дней они получили от него письмо (несколько исписанных убористым почерком страниц), из которого следовало, что, хотя он с тоской вспоминает Бат и его обитателей, атмосфера в Чартли существенно улучшилась. У Ниниана состоялся долгий разговор с отцом, в результате которого к нему перешло управление поместьем, так что теперь бо́льшую часть времени он проводит в обществе управляющего, осматривая свои новые владения. Мисс Уичвуд удивилась бы, узнав, сколь многому он успел научиться. Его ссора с лордом Айверли была забыта. Ниниан застал его светлость изможденным и усталым, но с радостью отметил, что тот быстро пошел на поправку и даже заявил, что, если Ниниан хочет пригласить кого-либо из своих друзей в гости, он будет рад видеть их в Чартли.

Мисс Уичвуд заключила, что горький урок пошел его светлости на пользу и о будущем Ниниана можно более не беспокоиться.

Собственно говоря, поводов для беспокойства у нее не было вообще: Лусилла чувствовала себя хорошо, демонстрируя прилежность и послушание; о зубной боли маленького Тома не вспоминал уже никто, кроме его мамы и няни; мисс Фарлоу заслужила одобрение няни и теперь проводила бо́льшую часть дня или в детской, или на прогулке с Томом; а если мистер Карлетон передумал возвращаться в Бат, то и это было к лучшему, потому что они прекрасно обходились и без него.

Но, когда однажды утром Эннис получила от него письмо, сердце ее испуганно затрепетало и она едва заставила себя сломать печать, боясь прочесть, что он действительно передумал.

Страхи ее оказались напрасными. Но, хотя она с облегчением поняла, что он по-прежнему намеревается вернуться в Бат, само письмо вызвало у нее острое ощущение неудовлетворенности. Мистер Карлетон писал его явно в спешке и только для того, дабы уведомить ее о том, что ему придется отложить свое возвращение. Он был крайне занят какими-то неотложными и утомительными делами, которые вынуждали его посетить свои поместья. Он уже готовился отправиться в путь и умолял простить его за то, что посылает ей столь краткую записку, чтобы сообщить о своих ближайших планах. У него нет времени написать что-либо еще, но он остается, как всегда, искренне преданным ей Оливером Карлетоном.

Да, это был явно не лучший образчик эпистолярного жанра и совсем не то письмо, которое мог бы написать влюбленный мужчина, подумала Эннис. Единственная фраза, позволявшая надеться, что он все еще любит ее, содержалась в самом его конце. Но очень может быть, что он все свои письма подписывал: «Искренне ваш», так что вряд ли стоило искать в этих словах тайный смысл, помимо простого дружелюбия.

Она вдруг обнаружила, что пребывает в подавленном расположении духа, и отчаянно попыталась прогнать уныние, не позволяя себе думать о мистере Карлетоне и его письме или о том, как сильно она по нему скучает. Она думала, что даже если ей не удастся претворить в жизнь столь замечательное решение, то, по крайней мере, она сумеет скрыть свое угнетенное состояние от леди Уичвуд, но вскоре обнаружила, что ошибается.

– Быть может, ты скажешь мне, дорогая, что с тобой происходит? – сочувственно обратилась к ней ее светлость.

– Ровным счетом ничего! Я кажусь тебе подавленной? Даже не подозревала об этом, вот разве что мокрые улицы, ветки деревьев, с которых срываются тяжелые капли дождя, зонтики и лужи всегда нагоняют на меня тоску. Ты же знаешь, как я ненавижу сидеть взаперти!

– Да, жаль, конечно, что погода испортилась, но ведь ты никогда не обращала на нее особого внимания. Помнишь, как часто я просила тебя не выходить из дома, когда на улице шел проливной дождь? Но ты просто не слушала меня! Ты говорила, что тебе нравится ощущать капли дождя на лице.

– Ах, это было в деревне, Амабель! А в городе – совсем другое дело, здесь нельзя замотать голову шарфом, надеть прочные туфли и отправиться на прогулку. Ты же не хочешь, чтобы в таком виде меня увидел весь Бат?

– Разумеется, не хочу, – негромко ответила леди Уичвуд и вновь склонилась над распашонкой, которую шила для дочери.

– По правде говоря, мне нужно найти себе какое-нибудь занятие, – неожиданно сказала Эннис. – Вот если бы шитье не казалось мне смертельно скучным, или если бы я обладала талантом Лусиллы к рисованию акварелью – ты видела ее наброски? Они несравненно лучше тех, которыми забавляется большинство молоденьких девушек.

– Знаешь, я почему-то не думаю, что шитье или рисование пошли бы тебе на пользу. Они ведь занимают руки, но оставляют свободной голову, верно? В общем-то, я не совсем уверена насчет рисования, потому что никогда особо им не увлекалась, но, полагаю, оно похоже на шитье, а о последнем я совершенно точно знаю, что оно ничуть не помогает отвлечься, – скорее, наоборот.

– Думаю, мне стоит почитать что-нибудь серьезное, – сказала Эннис, решив во что бы то ни стало сменить тему на менее скользкую и опасную.

– Что ж, дорогая, чтение может тебе помочь, но последние двадцать минут ты сидишь над раскрытой книгой, и я не заметила, чтобы ты перевернула хотя бы одну страницу, – ответила леди Уичвуд. Подняв голову, она улыбнулась Эннис. – Я не намерена докучать тебе своими расспросами и потому умолкаю. Я лишь надеюсь, что ты не сделаешь ничего такого, о чем впоследствии тебе придется сожалеть. Мысль о том, что ты можешь быть несчастлива, мне невыносима. А теперь скажи мне, достаточно ли большой я сделала лиф, чтобы малышке не было тесно в этом платье?

Глава 14

На протяжении следующих нескольких дней погода по-прежнему оставалась неустойчивой, и вскоре стало ясно, что разнообразные увеселения на свежем воздухе, запланированные Корисандой и ее многочисленными друзьями, придется отложить до лучших времен. Естественно, Лусиллу охватило разочарование; спустя очень короткое время даже ангельское терпение леди Уичвуд истощилось до предела и, когда девушка в сотый раз поинтересовалась у нее, не кажется ли ей, что небо проясняется и завтрашний пикник в Сидней-гарден все-таки может состояться, она мягко, но непреклонно упрекнула ее: